Окруженец - Виктор Найменов

— А ты чего повалился-то?

— Да я не знаю! Что-то вдруг ноги ослабли, от радости, наверное.

— А я уж подумал, что тебя подстрелили откуда-то, вот и подсуетился.

— Спасибо тебе, конечно, лейтенант, но со стороны это выглядело довольно смешно.

— Было бы не до смеха, если все произошло бы на самом деле. Так, а что сидим? Наши же недалеко, вперед!

Это надо было видеть, как мы рванули из этой воронки, только песок по сторонам. На одном дыхании промчались почти полкилометра, но здравый рассудок взял свое, и мы остановились.

— Нет, Витька, так дело не пойдет.

Я полностью согласился с капитаном:

— Конечно, в самом конце можем засыпаться по ерунде.

— Вот поэтому. И предлагаю привал и праздничный обед по случаю…

Ванька призадумался, но ничего внятного больше не придумал:

— В общем, по случаю!

Но вдруг он насторожился:

— Тихо!

Мы напряженно прислушались, до нас все так же доносился монотонный гул. А Ванька, тем временем, продолжил:

— Вот я и говорю! Как-то неожиданно все это случилось. Шли, шли и вдруг, бац! Пришли! Почти!

На что я ему ответил более рассудительно:

— Вот именно, что почти. До линии фронта нам еще топать километров пятьдесят, никак не меньше. Поэтому, Ваня, ты правильно решил. Еще немного пройдем, и привал.

Мы успокоились, прошли еще с километр и остановились рядом с небольшим ручейком. Плотно пообедали, попили чайку натурального и чувствовали себя прекрасно. Но радость, все равно, перла из нас, как тесто из квашни. Хотя мы и понимали, что все это рановато пока, но ничего с собой поделать не могли. Впервые за долгое время у нас появилась надежда. Мы лежали молча, не разговаривая, но каждый прокручивал в уме варианты своего возвращения.

Напоследок прислушавшись, мы ударили по рукам и продолжили свой путь. Так и шли до самого вечера, минуя овраги, ручьи, поляны, и почти все время слышали радостный для нас монотонный гул. Это придавало нам силы, и до сумерек мы прошли еще километров десять. Но, как бы ни хотелось нам продолжить свой путь, сделать это было невозможно, потому что совсем стемнело, и не было видно ни зги. Пришлось остановиться на ночлег, поужинали, и я спросил у капитана:

— Вань, а зачем нам лишнее барахло?

— Какое барахло?

— Да вот, хотя бы обмундирование, скоро будем у своих, так, небось, голыми не оставят.

— Конечно, вот еще и подъедим немного, совсем культурно получится. Но комбинезон выбрасывать я не буду, пригодится еще.

— Все верно, пригодится. Как будем через фронт переходить, так и натянем. Для ночи черный цвет, как в глаз! И мы решили, все-таки, сбросить лишние килограммы для облегчения своим плечам. Ведь, если все пройдет удачно и при хорошем раскладе, уже завтра ночью мы можем оказаться у своих. Но, как говорится, ворона прямо летала, но дома никогда не бывала, поэтому ничего наперед загадывать нельзя. А то может получиться совсем наоборот, а, может быть, еще и хуже. Так что будем полагаться на себя, и на везение! С трудом, но все-таки мне удалось заснуть. И во сне я увидел своего командира, начальника заставы Леху Николаева. Он мне что-то говорил, но я никак не мог разобрать, о чем речь. И лишь в самом конце я четко услышал: «Повезло тебе, лейтенант. Скоро выйдешь к нашим. А я остался на заставе навсегда. Убили меня в той рукопашной, Витя!». Я протянул к нему руку, но он растворился в воздухе, как мираж.

46

Пробудился я с каким-то тяжелым чувством, неприятное ощущение снова привязалось ко мне. А капитан уже, прямо-таки, пританцовывал от нетерпения:

— Вить, давай быстрей собираться!

На что я ему саркастически заметил:

— Послушайте, Иван! Вы же знаете, что спешка нужна только в трех случаях.

— Почему в трех? Я знаю только два — при ловле блох, и при поносе. А какой третий?

— Как только выйдем к нашим, Иван Петрович, я вам сразу же сообщу об этом. Причем официально, перед строем.

Тут я не выдержал и засмеялся, пытаясь прогнать плохое настроение. Частично мне это удалось и захотелось действовать, поэтому я решительно принялся разжигать костер:

— На голодный желудок, Вань, идти нам с тобой не стоит, можем не потянуть. Вдруг придется быстро бегать и часто приседать? Усек? И еду лучше носить в пузе, чем за плечами.

— А я вот слышал, что перед боем вообще ничего есть нельзя. Если ранение в живот, то голодный чаще выживает, чем обжора.

— Это не в нашем случае, капитан! Это, скорее всего в окопной войне, или когда в атаку идут. А нам придется целый день мотаться по пересеченной местности, и голодному тут делать нечего! Нет у него ни одного шанса, ни малейшего! Это тебе ясно, капитан Борисенко? Ты уж извини, что я разговариваю таким тоном со старшим по званию.

— Послушай, лейтенант! Мы же договорились, что командовать будешь ты, потому как опыта больше. Но я тебе советую, и настоятельно, не дерзить старшему по званию. Иначе придется вас, товарищ лейтенант, разжаловать в ефрейторы.

Он широко улыбнулся, сразу снимая возникшее между нами напряжение. Поэтому я ему и сказал:

— Ты прав, Вань! Что-то у нас с тобой временами не то происходит, и это не должно войти в привычку. Иначе нам удачи не видать.

Я помолчал немного, и уже со смехом добавил:

— Не видать, как дохлого Гитлера, болтающегося на русской веревке!

И мы пожали друг другу руки, окончательно разрядив нервную обстановку. Уже за чаем я сказал капитану:

— Мне кажется, Вань, что без подарка в гости не ходят, плохой вкус. Поэтому придется что-нибудь с собой захватить, но только то, что будет полезно хозяевам.

Капитан меня поддержал:

— Да, надо изловить какого-нибудь ротозея, в чине не ниже майора и, желательно, с бумагами.

Мы понимали, что сделать это будет очень трудно и сложно, но все равно хорохорились, заглушая в себе волнение.

Мне вдруг, почему-то, не захотелось покидать это место, но Ванька был уже на ногах, и оттягивать выход не имело смысла. Уже через секунду я был готов, и мы отправились дальше, надеясь, что это последний день когда мы тайком пробираемся по временно оккупированной территории Советского Союза. И мы прекрасно понимали. Что этот день может стать последним и для каждого из нас. Поэтому нужно быть предельно внимательными и мгновенно реагировать на все происходящее. Удача будет с нами только тогда, когда мы сами не потеряем веру в нее.

И вот мы снова идем тайком по родной земле, на которой хозяйничают ненавистные иноземцы. Но идем с твердой уверенностью, что все это временно. Наша земля не выносит присутствия инородных тел, поэтому всегда отторгает их с завидным постоянством.

До полудня все шло спокойно, только нам пришлось обойти довольно крупный населенный пункт, что заняло немало времени. Но нас это нисколько не огорчило, потому что фронтовые звуки доносились все громче и громче. Это значит, что наши войска продолжают сдерживать противника и остаются, пока, на прежнем месте. Очень хотелось верить, что это будет началом конца для фашистов.

Вскоре после обеда нас заставило остановиться одно обстоятельство — в уже привычный фронтовой гул вплелись автоматные очереди. И звуки этих выстрелов стремительно приближались, поэтому нам пришлось залечь и прислушаться более внимательно. Бой, несомненно, шел прямо на нас и, среди треска немецких автоматов, я различил скупые очереди одинокого ППШ. Стало ясно, что прямо на нас немцы гонят кого-то из наших. Вот оно, мое нехорошее предчувствие!

Чуть позже, среди автоматных очередей, до нас стал доноситься и собачий лай. Ну, еще этого нам не хватало! Мы прошли еще немного вперед, выбирая позицию, потому что принимать бой нам предстояло в любом случае. Но сделать это надо, как можно грамотнее, и поэтому я предупредил капитана:

— Значит так, Вань. Ты занимаешь позицию прямо здесь, а я снова ухожу вперед. И затихарись пока, огонь не открывай, покуда я их поближе не подведу.

— Кого их-то? Наших что ли?

— Да нет, охотничков этих. И отходить будем так же. Один прикрывает, второй уходит, и наоборот.

— Все ясно, лейтенант.

— И еще, Вань. Дай-ка мне свой второй автомат. А то у нашего парня, похоже, патроны кончаются.

Когда я взял автомат и приготовился к бою, неожиданно наступила тишина. Я бросился вперед и увидел нашего бойца. Он стоял, прислонившись спиной к толстому стволу сосны, и временами поглядывал в сторону погони, которой предстояло пересечь открытую поляну метров в сорок шириной. А по этой поляне уже мчались овчарки, вероятно, немцы решили взять парня живьем. Боец был одет в, раньше никогда мной не виденный, пятнистый комбинезон. В одной руке он сжимал ППШ, явно без патронов. А в другой у него был большой нож. Собаки уже заходили на линию атаки, но боец наш был, явно, не промах. Он тоже понимал, что его попытаются захватить и стрелять на поражение не будут. А еще ему нужна была свобода маневра, поэтому он сделал шаг навстречу одному из псов и раскроил тому череп прикладом автомата. То же самое проделал и со второй овчаркой, одним молниеносным ударом перерезав ей глотку большим тесаком, скорее всего, это был немецкий штык-нож. А потом одним прыжком очутился за спасительной сосной. Боец, явно, готовился продать свою жизнь дорого. Но немцы почему-то не проявляли никакой активности, наверняка у них было что-то вроде шока от такого обращения с их хвалеными овчарками. Этого времени мне хватило, чтобы подобраться к отважному бойцу поближе. Но я, все равно, оставался еще метрах в пяти позади него. Когда немцы начали осторожно выползать на поляну. Все-таки, это лучше, чем ничего! Я тихонько окликнул бойца: