Осень 93-го. Черные стены Белого дома - Андрей Орлов

Взгляд Орлова скользил по мелькающим справа от проспекта домам, ставшим к середине осени какими-то особенно серыми, фигуркам людей, уже одевших плащи и куртки, по припаркованным у тротуаров «жигулям», «москвичам» и «волгам», по пожелтевшей листве деревьев и жухлой траве газонов.

После триумфальной арки, в том месте, где проспект делает едва заметный изгиб, открывается перспектива магистрали с видом на высотное здание мэрии, похожее на широко раскрытую книгу, высотку гостиницы «Украина», Новоарбатский мост через Москву-реку. И здесь взгляд Орлова непроизвольно выхватывал из общей картины всего один элемент, один маленький штрих, придающей городскому пейзажу зловещую окраску.

Там, где на отрезке пути от станции метро «Кутузовская» до подземного туннеля у площади Дорогомиловской заставы образовывался просвет между высотным зданием и жилым домом сталинской постройки, через который отчетливо проступала верхушка обугленного Дома Советов — ряд окон, узкие пилоны верхнего технического этажа и башенка с громадным циферблатом и остановившимися стрелками.

Каждый раз проезжая это место, Орлов невольно бросал взгляд на Белый дом, по иронии судьбы ставший черным. Потом, когда машина выезжала на мост, последнее произведение архитектора Чечулина представало во всем своем трагическом обличил — огороженное со всех сторон бетонным забором, с забитыми фанерой окнами, черной от копоти верхней частью, страшной пробоиной от снарядов в самом центре фасада.

На Новоарбатском мосту перед Орловым, сколько бы потом раз он через него ни проезжал, на мгновение возникала одна и та же картина, которую он увидел в тот день. Это было как наваждение, но тот кошмар и ужас, смешивающиеся с позором и стыдом, запечатлелись в его памяти на всю жизнь.

Утром четвертого октября на Старой площади царила растерянность. Те, кто еще пару дней назад надсмехался над народными депутатами, которые «захлебнутся в собственном дерьме» в результате отключения канализации в Белом доме, теперь выглядели подавленными и испуганными. Массовые беспорядки у стен мэрии и Дома Советов, штурм телецентра в Останкино демонстрантами, стрельба и горящие автомобили на улицах Москвы, вой сирен машин «скорой помощи», убитые и раненые, точное число которых никому не было известно, противоречивая информация на экранах телевизоров — все это усугубляло распространяющееся повсеместно чувство страха и неуверенности.

— Андрей Петрович, ну как там? — Петр Васильевич, встретив Орлова в коридоре седьмого этажа, посмотрел на Орлова испытующим взглядом. — Что говорит Филатов?

— Я его не видел.

— Нас Дим Димыч отпустил домой. А что мы можем сделать? Это же все-таки законный парламент. Да и Зорькин поддержал их. Что творится!

Орлов только кивнул в ответ. Затем, пожелав Петру Васильевичу всего хорошего, пошел в свой кабинет.

«Что делать? Что предпринять? — Кровь пульсировала в висках. — Вот и началась военная операция… К Белому дому стянуты воинские части… Бэтээры, боевые машины пехоты… Стрельба усиливается, похоже, идет бой. После хаоса 3 октября и страшной ночи с десятками убитых и сотнями раненых это производит впечатление возмездия. Точка невозврата была пройдена накануне, и теперь ситуация развивалась по худшему сценарию. Попытка избежать кровавого столкновения, как оказалось, была обречена на неудачу». — Мысли Андрея путались, разрывая взаимосвязи явлений и нарушая логику развития событий.

Слишком непримиримы оказались позиции противостоящих сторон, слишком агрессивно были настроены люди друг против друга, слишком категоричны были политики, не допуская ни шага к компромиссу, убеждая себя и всех вокруг в том, что именно они правы. В час, когда политическое противостояние переросло в стадию кровавого противоборства, уже было не важно, кто прав, кто виноват. В братоубийственной войне нет правых и виноватых, а жертвой оказывается народ, который чувствует себя обманутым и преданным теми, кому он поверил.

ВОСПОМИНАНИЯ: «Я тогда был в подавленном состоянии. У меня возникло ощущение, что все, чем я до сих пор занимался, что делал и к чему стремился, потеряло всякий смысл. Работая в органах, я всегда исходил из того, что результаты моего труда должны быть полезны стране. Как бы это ни банально звучало! Занимаясь защитой госсекретов, выработкой мер противодействия иностранным спецслужбам, поиском способов выявления разведывательной деятельности противника, я всегда стремился выйти на практический результат. Иногда это получалось. И от этого я испытывал большое удовлетворение. А осенью девяносто третьего, когда страна находилась на грани гражданской войны, все мои попытки хоть как-то повлиять на происходящее были тщетны…» (Из воспоминаний А.П. Орлова.)

Будто вспомнив что-то, Орлов набрал по «кремлевке» номер телефона Степашина. Как ни странно, его быстро соединили.

— Сергей Вадимович, какие наши действия? Может, я могу чем-нибудь…

Степашин не дал ему договорить:

— Андрей, ты же видишь! Ничего не надо делать! Скоро все закончится. — Голос у Степашина был более уверенный, чем ночью, когда пришло сообщение о том, что сторонники Белого дома штурмуют телецентр в Останкино. Тогда Степашин казался растерянным и подавленным. Впрочем, наверное, в той ситуации нельзя было не растеряться. В Москве шел настоящий бой: штурмующие применяли автоматическое оружие и гранатомет, таранили грузовиком двери телецентра, обороняющиеся тоже отвечали огнем, а прибывшие бэтээры поливали из пулеметов прилегающее к телецентру пространство. Крики раненых, лужи крови, трупы у тротуаров! Зная о происходящем, нелегко было сохранить самообладание.

— Так что мне делать?

— Отслеживай обстановку, — услышал Орлов знакомую фразу. — Только понапрасну под пули не лезь!

— Ясно, буду докладывать.

— Давай. Ну, и помогай Филатову.

— Пока, по-моему, ему моя помощь не требуется.

Разговор со Степашиным не пролил ясность на то, как теперь ему, Орлову, надо действовать. Сидеть в кабинете он не мог, ехать домой тоже. Андрей вышел в коридор. Казалось, что здание вымерло. Никого в коридорах, пустые холлы — ни посетителей, ни курильщиков. В воздухе продолжал висеть вопрос: «Кто кого?» И разрешиться он должен был в ближайшие часы.

Орлов довольно легко преодолел несколько кордонов милиции в районе Дорогомиловки. Впрочем, кордоны были чисто условными, так как любой человек мог пройти в сторону набережной Москвы-реки или через дворы выйти к Кутузовскому проспекту. Андрей специально выбрал этот маршрут, так как знал, что на Новом Арбате уже стало опасно, поскольку с верхних этажей зданий время от времени стреляли снайперы. Вообще в эти утренние часы в районе Белого дома стрельба слышалась отовсюду. После ночного кровавого побоища у телецентра в Останкино и отдельных стычек в разных местах центра столицы, после митингов сторонников президентской власти на Красной площади и у здания Моссовета на Тверской, где звучали призывы покончить с самозваным «президентом» и не желающим сдаваться парламентом.