Осколки Нации - Александр Мироненко

Старик некоторое время сидел, склонив голову. Но когда поднял свой взгляд, всё нутро героя передёрнуло морозом. Сжав в кулаке свои чётки, он холодно ответил:

— Как скажешь, воля твоя. Я не могу навязать тебе веру… но если захочешь, ты всегда знаешь, где меня найти…

Наведя «порядок» и немного переведя дух, Громовы распрощались с Толиком и открыли ворота темницы. Освободив заключённых, они привели Мариам в чувство, одели и принялись готовиться к длительному путешествию, перерывая вражеские запасы с едой. Четырёх военнопленных Семёныч отпустил и строго настрого приказал более на глаза не показываться. Для насмотревшегося на смерть Давида на сегодня было достаточно крови. И он не стал рассказывать отчиму о предательстве Бороды, пожалев и без того обиженного судьбой узника.

Двое мужских силуэтов и один женский уходили вверх по течению с наступлением вечера. Отчим не захотел ночевать в этом пропитанном кровью и сажей месте, и поэтому повёл свою группу в близлежащее поселение, которое он величал Зарёй.

Выйдя на морозный вечерний воздух, несколько человек во главе с Бородой провожали взглядами своих, будто с неба свалившихся спасителей. Оборачиваясь назад, герой наткнулся на растерянный взгляд Бороды. По-видимому, этот проживший всю свою жизнь в застенках человек, попросту не знал, что теперь делать со своей свободой. Пошарив по карманам кителя, к своему великому удивлению герой извлёк на свет чётки, подаренные стариком. Ему только осталось, удивляется с каким проворство это старый человек смог положить ему в карман свой подарок. Нацепив их на шею, герой зашагал вслед за отчимом и больше не оглядывался.

Глядя на их удаляющиеся силуэты, Борода нерешительно потоптался на месте, но привычный устрой, взял верх над жаждой новой жизни, и он зашагал обратно. Вглубь распахнутых ворот подземелья.

Глава № 12

Узкая тропинка змейкой петляла над крутым берегом реки в довоенные годы наименовавшейся Торцом. Торец бурлил и пенился, обдавая мутными волнами валуны берега, вгрызаясь в пологие берега всё глубже и глубже. День выдался прохладным. Холодный ветер продувал хилый комбинезон, заставляя ёжится, при каждом порыве, небо заволокло чёрными тучами. Самой несчастной выглядела Мариам. Она зажала свои ладони под мышки и мелко дрожала, но когда герой снял с себя китель и предложил ей-то на отрез отказалась.

Оставив протоптанную тропинку, Семёныч свернул в сторону леса, и герой без расспросов последовал следом. Они ступили под крону раскидистых деревьев. Поначалу идти вперёд было тяжело. То и дело приходилось перешагивать поваленные стволы некогда могучих лестных гигантов, и, прикрывая глаза руками, напролом ломится сквозь стену из колючего кустарника.

Но пройдя пару десятков метров идти стало намного легче. Кустарник перестал преграждать им путь. Раскидистые ветви деревьев, обильно поросшие листвой, впитывали в себя все солнечные лучи без остатка, не давая шанса на жизнь всякой мелочи. Под ногами приятно хрустел ковёр из опавшей листвы.

Давид оставил попытки разговорить Мариам. На все его расспросы и шутки она лишь молчала, лишь иногда скупо улыбаясь. С отчимом дела обстояли не лучше. От самого моста он не проронил ни слова, что было на него не похоже. В группе царило молчание, и Давид не смел его нарушить. Впереди мельтешил силуэт Мариам, хвостиком плетущейся, за отчимом.

В такт этой поспешной ходьбе в голове у героя начали, появляется странные мысли, отрывающие его от грубой действительности и погружающие его под купол сладких грёз. Вот он находит Отца Павла и тот умаляет пощадить его на коленях, но Давид крепок, и не преклонён как кремень. Или вот его любимая остаётся жить лишь только потому, что герой вовремя выхватывает из рук у Павла пистолет, и кладёт из него эту мразь, и двух его прихвостней прямо посреди камеры. Тогда бы ничего бы этого не случилось, и он жил да поживал бы со своей возлюбленной за толстыми стенами убежища, не зная, что за кошмар здесь творится…

«Нет!» — громко сказал он себе. «Даже если бы Настя была бы жива! Даже если всё осталось бы на своих местах, то нас, как и всех жителей убежища поработили бы остаповцы. А в плену я успел побывать… уж лучше быстрая смерть, чем такое существование!»

Из своих мыслей его грубо вышвырнуло, и он полетел из мира, где он счастлив, побеждает всех и вся. В мир где ничего кроме боли и жажды мести, не заставляет цепляется его за жизнь. Вышвырнуло его грубым толчком, это он попросту налетел на широкую спину внезапно затормозившего отчима. Рядам с Семёнычем стояла Мариам и молча хлопала глазами, уставившись туда же куда и отчим. Герой выглянул из-за плеча, и увидел выходящих к ним на встречу незнакомцев.

Их было пятеро, и они по одному вышли из-за стволов деревьев, окружив троицу полумесяцем. Всё пятеро были одеты в меховые полушубки, выдубленные из шкур не то волков, не то собак. Несмотря на скудное вооружение (лишь двое из пяти были вооружены огнестрелом, остальные сжимали в своих обвитых тугими жилами руках, грубо вырезанные дубины и копья) незнакомцы выглядели устрашающе. Почти все были заросшие бородами и длинными сальными патлами. Один из незнакомцев несколько выделялся. Борода и пучок грязных волос на голове не могли скрыть проходящий через всё лицо безобразный шрам, и вывернутое розовым треугольником вниз веко, давно вытекшего глаза.

В своих поросших чёрной шерстью руках шрамированый сжимал отполированный до блеска карабин, дуло которого было направлено в живот отчима. Рядом стоящий мужик потянул из-за пазухи дуло старинного пистолета и остальные, поднявши своё примитивное оружие, принялись обходить отчима, Давида и Мариам с боков.

— Радик ну и рожа у тебя… — Не отрывая взгляда от лица со шрамом, произнёс отчим.

Шрамированый опустил дуло карабина и с удивлением уставился на отчима, его товарищи последовали примеру, топчась в нерешимости на месте.

— Саня ты что ли? Крутись ты провались! Да что б тебя понос замучил! Зачем пугать то? — Отозвался шрамированый.

— Это кто ещё кого пугает? Вылез тут весь грязный и бородатый. Как этот как его? Робинзон! Вот-вот точно Робинзон!

Двое мужчин дружески обнялись, похлопывая друг друга по плечу. Давид и товарищи незнакомца со шрамом разом убрали оружие. Мариам молча наблюдала за происходящим широко раскрытыми глазами, и хлопала длинными ресницами. Вдоволь по обнимавшись, отчим слегка отстранился, разглядывая обезображенное лицо собеседника, спросил:

— Это кто ж тебе мордашку то поправил? Ты и так красотой не блистал, а теперь и вовсе пугало, пугалом…