Никогда не смотри через левое плечо - Рене Маори

– Ты! – выдохнула она. – Так это был ты!

Это были ее последние слова. Она открыла рот, чтобы сделать единственное, что могло спасти ее – закричать во весь голос, позвать на помощь, поднять тревогу. Но нерожденный вопль так и замер в ее горле, повинуясь жесту крылатой твари, стоявшей напротив ее кровати. Слабый хрип, полный ужаса, вырвался из ее рта. А через секунду и он прекратился. Лишь широко раскрытые глаза и движения век свидетельствовали о том, что женщина в сознании. Ее тело оцепенело, подчиняясь неведомой силе крылатого чудовища. Пот выступил на лбу Алекс. Она боролась. Боролась, но эта схватка была безнадежной: она по-прежнему не могла пошевелиться.

Тем временем распростертое на полу тело Вероники шевельнулось и начало подниматься. Сестра двигалась как автомат. Она дотянулась до шприца, валявшегося рядом, взяла его и на четвереньках подползла к кровати. Алекс лежала все в том же положении, только глаза, неподвластные воле чудовища, лихорадочно блестели и следили за действиями Вероники. Сестра Вероника, опираясь на обе ладони, с трудом поднялась и активно начала копаться в аптечке. Наконец она торжествующе сменила иглу на шприце на самую большую, которую только смогла найти. Такие иглы применяются для пункции спинномозговой жидкости, но она вовсе не собиралась делать пункцию. Шатаясь как пьяная, подволакивая ноги, словно сломанная механическая кукла, она медленно приближалась к кровати Алекс, держа как кинжал шприц с длинной иглой.

Алекс с ужасом следила за приближающейся сестрой. Из ее сомкнутых губ доносилось слабое мычание. Но на большее не хватило сил. В это время сестра Вероника, замерев над кроватью пациентки, взяла шприц в обе руки, держа его, как древний ацтекский жрец держал обсидиановый кинжал на вершине жертвенной пирамиды. Потом резко опустила руки, до конца вогнав толстую и длинную иглу в широко раскрытый глаз Алекс. Тело судорожно дернулось, но Вероника продолжала давить на шприц всем своим корпусом, загоняя его все глубже и глубже. Потом, словно не удовлетворившись тем, что сделала, она вытащила шприц из кровавой раны и, с хрустом пробив грудину, всадила шприц под левую грудь пациентки. Толстая игла достигла сердца, прекратив мучения несчастной.

По телу Алекс пробежала судорога, она дернулась в последний раз и вытянулась на постели.

Стоит ли говорить, что на жертву тут же опустилась некая черная тень и припала к шее своей треугольной головой, а вдоволь напившись свежей крови, внимательно посмотрела в глаза Вероники и прошептала:

– Забудь все… – что та тут же и сделала.

Первой страшную новость узнала Анна. Услышав звонок телефона, она с тяжелым сердцем сняла трубку, словно чувствовала, что услышит плохие новости.

– Как умерла? – ужаснулась она. – Мы же только вчера там были. Она была живая и здоро… нет, не совсем здоровая, но и помирать не собиралась. Что? Да, конечно, сейчас приедем.

Анна принялась лихорадочно нажимать кнопки, но трясущиеся пальцы не могли попасть куда следует. Поняв, что с телефоном ей не справиться, домоправительница набросила куртку и кинулась к дому Беркеши.

Фил был в школе, а Иштван принял новость как всегда невозмутимо. Он велел принести Анне стакан воды, потом позвонил директору школы, чтобы мальчика отпустили домой.

– Арчи… – шепнула обессилевшая Анна, напоминая, что нужно вызвать Арчибальда Торна, ее сына.

– Мы с тобой превратились в похоронную команду, – невесело пошутил Арчи, усаживаясь в автомобиль Иштвана. – Кто бы мог подумать, что этой семье придет конец?

– Да, печально все это, – согласился венгр. – Но дети пока еще живы, и что с ними теперь будет? Вдруг попечительский совет отнимет у меня Фила и решит поместить его в семью?

– Я на твоей стороне, – тут же отозвался Арчи, – и буду бороться, чтобы Филиппа оставили у тебя. Думаю, он и сам не пожелает уходить, а в его возрасте дети уже имеют право выбирать. Ему ведь тринадцать?

– Угу, тринадцать.

– А…– Арчи помедлил, словно подбирая слова. – А ты не знаешь, что произошло с госпожой Александрой на самом деле?

– Я слышал, что она покончила с собой. Хотя я не могу себе представить, каким образом. Ведь там очень строго, даже пакеты не разрешают оставлять в палатах.

– А ты откуда знаешь?

– Анна только что рассказала. Они с Филом были вчера в больнице.

Арчи покачал головой и уставился в окно. Они проезжали по центральной улице Кингдом, где располагалось здание мэрии, два частных отеля и огромный торговый центр. На главной площади, перед зданием мэрии, Кингдом пересекал бульвар Роз, который брал начало в южной части города и дотягивался до самой северной его окраины. Возможно, все это было не таким уж грандиозным, как казалось жителям Барнеби, но они любили свой город и как могли, украшали его. Вот и сейчас по всему бульвару стояли фигуры быков, раскрашенные учениками художественной школы к ежегодной сельскохозяйственной ярмарке, которая должна была открыться только через три месяца. Но отчего бы и не полюбоваться на гипсовые скульптуры, сверкающие яркими боками – красными, желтыми, зелеными. Город радовался наступившему лету, и никому не было дела до несчастной Александры, чье тело покоилось в морге больницы.

Арчи отвел глаза от залитых солнцем улиц и вздохнул. По просьбе матери он должен был осмотреть тело, а по возможности присутствовать при вскрытии. Предстоял нелегкий день.

Фил прибежал домой бледный как смерть и все никак не мог унять дрожь. Анна встретила его равнодушно, но потом сжалилась над мальчиком, который, сидя на краешке стула, дрожал и всхлипывал. Она напоила его горячим молоком и отправила в постель. Фил покорно побрел на второй этаж, но уснуть не смог, хотя немного согрелся под одеялом. Предыдущую ночь он проспал как убитый, и сейчас ему почему-то казалось, что он сам виновен в смерти матери. Нельзя было спать, тогда он смог бы почувствовать неладное и уговорил бы Иштвана поехать в больницу. А теперь было уже поздно, и его грызла тоска, хотя Фил ни в чем виноват не был. Он снова и снова представлял себе маму такой, какой она была еще год назад, до переезда в Барнеби. Пусть тогда они были небогаты и жили в маленькой квартирке, но на лице Алекс всегда была готова расцвести улыбка. «Чертово наследство, чертов дом, – терзался он. – Зачем мы сюда приехали…»

Слезы текли по щекам, попадая в рот, и Фил ощущал их соленый вкус. Подушка, на которой он лежал, скоро промокла, но Фил продолжал плакать и проклинать все, что так круто изменило их жизнь. Однако вскоре силы оставили его, и вместе с эмоциональной усталостью пришло облегчение – он провалился в глубокий и целительный сон без сновидений.