Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев

– Я бы отметил ту, что начинается не в кабинетах вороватых интендантов, а гораздо раньше. Например. Солдату на словах внушают мысли о высоком звании воина, а на оградах парков, скверов и при входе на гуляния он может прочесть “Собак не водить”, а рядом – “Нижним чинам вход воспрещается”.

– Так было всегда, – пожал плечами фон дер Лауниц.

– Да, – протянул Грибель, – имеет место быть… Я даже как-то не придавал этому значение… Эко ловко вы подметили, Григорий Ефимович…

– Это не я, поручик, – вздохнул Распутин, – а генерал Антон Иванович Деникин.

– Знаем такого, – кивнул Ставский. – Дважды герой Луцка…

– Про возмутительно-пренебрежительное отношение к нижним чинам – понятно, – придвинулся еще ближе Зуев, – и все фронтовики, думаю, согласны. Сорвать эти гнусные вывески недолго. Запретить рукоприкладство. Это всё?

– Нет, конечно. Рукоприкладство отменить недолго… Достаточно разрешить нижним чинам в ответ “давать сдачу”… Нет-нет, не принимайте всерьез, – улыбнулся Григорий, – это у меня такой своеобразный юмор. А как отменить индустриальную отсталость? Каждый, кто воевал, помнит, как осенью 1914-го закончились снаряды, зимой уже не хватало патронов, и даже наши знаменитые мосинские винтовки пришлось заказывать за границей – не хватало заводских мощностей.

– Снарядный голод случился не только в 1914, он нас донимал и в 1915, и даже в 1916-м, – кивнул Ставский, закуривая.

– Тоже не проблема, – пожал плечами Зуев, – настроить заводов, поставить станки…

– А кто будет на них работать, – повернулся к подпоручику Распутин, – лапотное, неграмотное крестьянство, не знающее, с какой стороны к заготовке подойти? Завод – не коровник. Россия – сельская страна, да к тому же, девять из десяти земледельческих домов живут натуральным хозяйством… В ХХ столетии – натуральное хозяйство! Вы себе это представляете? Каменный век! У нас нет квалифицированной рабочей силы, зато есть сто миллионов экономически пассивных, но очень политически-воинственных селян.

– Что же нашего мужика сделало таким задиристым? – усмехнулся фон дер Лауниц, – неужто оскорбительные таблички у бельведеров?

– В первую очередь – риск быть убитым на войне, смысл и цель которой крестьянин не понимает, – ответил Распутин. – Усугубляет его раздражение нерешенный вопрос о земле, разорительные выкупные платежи и недоимки, долги и подати, вгоняющие землепашцев в нищету. Не случись война – это недовольство ещё долго подспудно тлело бы под личиной благообразности, но сейчас всё готово выплеснуться наружу. Зреет бунт. Высокородные карбонарии надеются его оседлать, зарубежные, им в противовес – организовать взрыв максимально возможной мощности, чтобы разнесло всё вокруг к чертям свинячим.

– То, что на селе – беда, в штабах известно давно, – пыхнул дымом Вандам, – от недокорма рекрутируются доходяги с недостаточным ростом и весом, половина из них впервые пробуют мясо в армии. И земля для крестьян – вопрос наболевший. Спрашивают с надеждой – “правда ли, что за службу надел полагается и списание недоимок”.

– Да, – кивнул Распутин, – первый, кто поднимет лозунг “Земля – крестьянам!”, получит в деревне 120 миллионов преданных сторонников…

– … не имеющих ни малейшей возможности влиять на государственные решения!

– Не имевших. Правильно говорить в прошедшем времени! Они были бесправны, пока им не дали в руки оружие и не послали умирать за чужие амбиции. “Винтовка рождает власть”, и вооруженные крестьяне готовы этой оказией воспользоваться. Не хватает самой малости, незначительного толчка… И начнется черный передел…

– 12 миллионов вчерашних крестьян в окопах и казармах, – задумчиво крутя портсигар, добавил Вандам, – злых, считающих себя обманутыми… Это серьезный политический фактор.

– Решающий, – согласился Распутин. – Вопрос состоит в том, кто и куда поведёт их за собой.

– Метите на место Стеньки Разина?

– У нас без меня разиных и пугачевых – пруд пруди. В одной только Государственной Думе не менее сотни…

– Уфф, у меня уже голова кругом идёт! – схватился за виски младший Пунин. – Казнокрады, предатели, карбонарии, оскорблённые нижние чины, непостроенные заводы, мужички вострые с вилами наперевес… Как это всё в кучку собрать?

– Сложно, но необходимо, чтобы не заплутать в трех революционных соснах. Давайте еще раз пробежимся по тезисам… Случилось так, что к началу 1917 года в богоспасаемом Отечестве накопился воз и маленькая тележка доморощенных проблем, порожденных собственной глупостью, косностью и ленью. Во время войны они обострились до невозможности. Вот тут и проявились, слетелись, как мухи на сладкое, отечественные шататели режима и их англосаксонские покровители. Всем одновременно позарез понадобилась революция. Британцам и французам – чтобы не делить с Россией победу над Германией и Австро-Венгрией, американцам – чтобы прибрать к рукам наши полезные ископаемые, а местным карбонариям, по уши опутанным обязательствами перед западными банками, – чтобы не отвечать за собственные коррупционные художества.

– Вряд ли мы вот так, с кондачка, одолеем правила этой карточной игры, – вздохнул Ставский.

– Согласен, – кивнул Зуев. – Нам бы что попроще, командир, – сказал он и глянул на сослуживцев. – Вы же не просто так перед нами распинаетесь? Какой штаб будем штурмовать?

– Цель есть, – согласился Распутин, – предложения – тоже. А длинно так говорю, чтобы вы действовали осмысленно, а не за компанию или из чувства уважения. Уж больно враг наш силён и хитёр.

– Неужто сильнее фон Кирхбаха, – улыбнулся Грибель.

– Гораздо, Виктор Фёдорович, – серьезно ответил Распутин.

– Тем интереснее, – вскинулся поручик, – а то я, честно говоря, застоялся в этой конюшне…

– Да и все остальные – тоже… – поддакнул Ставский.

Распутин окинул взглядом собрание. Как и ожидалось, после нескольких пересаживаний, ближе стоящие стулья заняли те, с кем он шёл к немецким заставам по льду реки Аа и отбивался от улан на cтарой мызе у Калнциемса. Остальные малознакомые офицеры кучковались небольшими группами по углам зала и какого-то видимого интереса к его личности не проявляли. “Ну, вот и определились! – промелькнула мысль в голове Григория, – и слава Богу! Чай, не звезда эстрады. Всеобщая популярность в наших делах противопоказана. Будем работать с обстрелянным и проверенным личным составом.”

– Наша диспозиция следующая, – произнес Распутин…

Офицеры, услышав привычные слова, снова собрались и вытянули шеи, выискивая глазами штабную карту… Не нашли… Впились глазами в докладчика.

– В Петрограде уже начались необратимые процессы, – продолжил он. – Перебои с продовольствием ликвидировать мы не в силах, но указать конкретных виновников и места хранения спрятанного хлеба можем и должны.

– А мы знаем? –