Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Господин капитан! – отвлёк Кейтеля от мрачных раздумий голос курьера из посольства, – господин полковник просил передать лично вам это письмо и предупредить, чтобы отправлялись без него. Он вынужден задержаться.
– Хорошо, – Кейтель нехотя принял пухлый конверт и одним движением руки подал команду на выдвижение. Люди зашевелились, разбирая баулы и чемоданы.
– Ну, что еще придумал наш блистательный Вальтер? – задал ожидаемый вопрос стоящий рядом Дёниц.
– Ничего необычного, – пряча пакет в карман, отмахнулся Кейтель, – Николаи, как опытный царедворец, предоставил нам право принести в Берлин дурную весть. Сам же, наверняка, явится, когда сможет сообщить о какой-нибудь оглушительной победе…
* * *– Ты всё сделал, как я тебя просил, Дитрих? – Николаи стоял, не мигая, около узенького окошка и смотрел на позёмку, заносившую чёрные камни шведского побережья Балтики. – Убедился, что они сели на поезд и уехали?
– Яволь, – бодро доложил ординарец, преданно пожирая глазами начальство, – отбыли вечерним рейсом. Вся группа.
– Это хорошо, – безразлично-бесцветным голосом произнес Николаи, – тогда и нам пора. Паром в Россию отправляется через два часа. Твои документы на столе, ознакомься с ними, выучи свою временную фамилию, чтобы не выглядеть по-дурацки на границе. Ты ведь никогда не был в Петербурге? Это красивый город. Тебе понравится…
Глава 17. Точки над И
В январе темнеет быстро. В Сестрорецке весь день снежило, сугробы намело под крышу – ни проехать, ни пройти. Железнодорожные бригады из сил выбивались, расчищая пути, но поезда все равно задерживались. Замерзшие извозчики, укрыв попонами лошадок, согревались чем Бог послал, и прилегающую к вокзалу территорию оглашали их пьяные крики. К закату электрические лампочки на входе и в холле санатория над эффектной вывеской про нервных и выздоравливающих несколько раз моргнули, словно простуженно чихнув, и окончательно погасли. Старые добрые свечи на массивных канделябрах, заменившие привычное электрическое освещение, высвечивали своим колеблющимся пламенем лишь часть интерьера, оставляя простор фантазии, создавая идеальные условия для неспешной беседы под грог или коньяк. “Сухой закон”, введенный в Российской империи, никогда не был особо строг, а в январе 1917 и вовсе превратился в необязательную формальность.
– Удивительное дело, Алексей Ефимович, – Распутин перекатывал по бокалу янтарный напиток, ставший “Армянским” в советское время, а в дореволюционное носивший всемирно известную марку “Шустовский”, – везде говорят и пишут, что цивилизация идёт по пути накопления технологий, и в то же время, мы постоянно видим вокруг себя их утрату. Сколько былинных летописей повествуют про медовые напитки, приводившие в детский восторг гостей Древней Руси. И где они? Нет и в помине. Вот так и этот дивный “Шустовский” через полвека выродится в какое-то жалкое подобие, потеряв свой исконный вкус и даже наименование…
– Откуда вы знаете, что будет через полвека? – лицо Вандама, утонувшего в кресле, видно не было, и только рука с бокалом высилась на подлокотнике.
– Назовите это провидением, прорицанием, ещё как-нибудь, но ведь насчёт стоялых медов я прав?
– Прав. Мы действительно на пути к техническому прогрессу что-то теряем. Вполне возможно и то, о чём потом будем горько жалеть. Но разве бывает по-другому? Чтобы что-то обрести, надо чем-то пожертвовать.
– Не знаю. Было бы неплохо, переселяясь в города, не разучиться распознавать птиц по щебету, а взглянув на траву и грибы, уметь отделять съедобные от ядовитых… Технологическая цивилизация – тонкая пленка, нарушить её целостность проще простого. А что после? Представляете себе современный город без отопления, воды, электричества?
– Картинка фантасмагорическая!
– У неё даже название есть – “постапокалипсис”…
– Из разговора с вами у меня складывается ощущение, что вы – пришелец из мира, где уже произошел Армагеддон, и всеми силами пытаетесь предупредить его на этом свете.
– А для этого разве обязательно быть пришельцем? Вот вы, Алексей Ефимович, давным-давно написали: “Хуже вражды с британцами может быть только дружба с ними”. Антанты тогда не было и в помине, а ваши слова подтверждаются ежедневно по прошествию десяти лет… Вы тоже пришелец?
– Нет, я просто очень хорошо изучил британцев во время англо-бурской войны…
– Вот вы и ответили на свой вопрос…
– Вам пора воскреснуть при дворе, – сменил тему Вандам и приподнялся в кресле, упираясь взглядом в Распутина, – ваше инкогнито раскрыто, дальнейшее промедление породит ненужные слухи. К тому же…
– Вы хотите, чтобы я рассказал самодержцу всё, что узнал в Швеции?
– Это будет правильно…
– Правильно, но бесполезно, – пробормотал Распутин.
– Что, простите?
– Возможно, вы правы, но сначала хотелось бы закончить здесь. И без вашей помощи мне не справиться.
– Чем могу служить?
– Прошу вас во время моей речи внимательно следить за реакцией собравшихся. Из всех присутствующих надо выделить тех, кто относится к моим словам с наибольшим доверием, а еще лучше – с восторгом и энтузиазмом. Потом сравним результаты наших наблюдений и сделаем выводы.
– Желаете сформировать собственную гвардию?
– Нет, но что-то личное в этом, безусловно, есть. Мне нужны те, кто верит, а не соглашается. Улавливаете разницу?
– Конечно. Хотя общий смысл вашей задумки от меня ускользает. Впрочем, это не так уж и важно…
* * *Собрание в импровизированном офицерском клубе началось ближе к полуночи.
– Когда мы утром встретились, я увидел людей, обиженных незаслуженной отставкой и мечтающих восстановить справедливость, – начал Распутин. Мгновенно смолкли смешки, гудёж и скрип стульев. – Возможно, вам казалось, что всё дело в конкретном чиновнике-штабисте. Стоит только правильно на него воздействовать, и всё можно будет исправить. Вслед за рассказом о предательстве, сановниках и военачальниках, участвующих в заговоре, к обиде присоединилось отчаяние. Оказалось, что тыловая сволочь не одна! Имя ей – легион! “Как можно кому-то верить, если верить никому нельзя? Что делать, когда вокруг Содом и Гоморра?” – читал я немой вопрос в ваших глазах. Сейчас постараюсь на него ответить. Но беседа получится долгой…
Зима располагает к длинным разговорам про жизнь. А тут еще ночь, метель за окном и люди, привыкшие к артобстрелам и свисту
