Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вначале Гедройц холодно отнеслась к желанию женщин царской семьи стать хирургическими сестрами, зная по опыту, как некоторые светские дамочки, решившие в патриотическом порыве приобрести опыт военных медсестёр, падали в обморок при виде ужасных увечий или брезгливо морщились от тяжелого запаха пота, мочи и гноя. Но через полгода она записала в своем дневнике:
“Мне часто приходилось ездить вместе и при всех осмотрах отмечать серьезное, вдумчивое отношение всех Трех к делу милосердия. Оно было именно глубокое, они не играли в сестер, как это мне приходилось потом неоднократно видеть у многих светских дам, а именно были ими в лучшем значении этого слова”.
Что стоило императрице “не выглядеть, а быть”, не знал никто, кроме неё самой. Выдёргивать себя из атмосферы дворцовых интриг, сбрасывать раздражение после бесплодных попыток хоть как-то вдохновить на решительные действия своего плюшевого мужа, отрываться от безнадёжно больного сына и появляться на Госпитальной улице Царского Села, где на месте богадельни времен Екатерины II в 1854 году построили каменный трехэтажный госпиталь.[37] Младшие великие княжны Мария и Анастасия прошли домашние курсы медицинских сиделок, помогая матери и сестрам. Вся семья при деле, но душевного спокойствия императрице это не добавляло. Несмотря на чудную морозную погоду, над самодержавной четой собирались незримые грозовые тучи. Она чувствовала их приближение обостренной женской интуицией, но не понимала, что нужно сделать, чтобы предотвратить, обезопасить, отвести угрозу от своей семьи. Атмосфера в городе сгущалась, слухи и клевета на Государыню стали принимать чудовищные размеры, но Никки не придавал им никакого значения, относясь к ним с полным презрением, не замечая грозящей опасности. Александра Фёдоровна тонула в придворных интригах, как в зловонном болоте, наверно поэтому безучастно внимала рассказу единственной своей подруги Анны Вырубовой о том, как к той намедни влетела фрейлина баронесса Дерфельден со словами: “Сегодня мы распускаем слухи на заводах, что Императрица спаивает Государя, и все этому верят”.[38] Со временем Александра Фёдоровна стала замечать, что в госпитале, среди крови, вони и страданий, помогая ампутировать конечности, делая перевязки и промывая гноящиеся раны, чувствует себя уютнее, чем на высочайших приёмах, где она вынуждена улыбаться презирающим её и не замечать ненависти, царящей во дворце, словно липкий, холодный туман.
Записка генерала Батюшина, доставленная сегодня в полдень, окончательно выбила её из колеи, но внесла долгожданную светлую ясность в тягучую неопределенность, тянущуюся больше месяца. Распутин жив, здоров и доставлен бравым генералом в Царское село, в скромный домик Вырубовой на углу Церковной и Средней. Его можно увидеть хоть сейчас! Какое счастье! Какая удача! Но как медленно тянется время…
* * *Домик Анны Вырубовой, ставший своеобразной “папертью власти”, как писал управляющий министерством внутренних дел Протопопов, располагался в Царском селе на перекрёстке двух улиц очень удобно, недалеко от госпиталя и от дворца. Попасть в него можно было сразу с двух сторон, незаметно прошмыгнув мимо кустов сирени, превратившихся этой зимой в огромные сугробы с рост человека. Самое ценное, что было в таких визитах – отсутствие утомительных дворцовых политесов и придворного батальона, поэтому многие сановники злоупотребляли гостеприимством бывшей фрейлины в надежде разнюхать что-нибудь полезное или постараться пропихнуть ценную идею собственного приготовления. Александра Федоровна с внезапно прихворавшей Ольгой и лейб-медиком Боткиным затемно добрались до домика Вырубовой. Евгений Сергеевич на дух не переносил Распутина, но не мог допустить, чтобы государыня осталась без какого-либо сопровождения, отказавшись от положенного конвоя.
Дверь в прихожую была не заперта. Неотлучно присутствующего при Вырубовой привратника тоже не оказалось на месте, в сенях темно. Только из гостиной пробивался свет и слышались приглушенные голоса. Боткин, отстранив государыню, сделал шаг вперед, толкнув дверь, и августейшим персонам открылась панорама гостиной с Распутиным центре и сидящими перед ним Вырубовой и Батюшиным. Григорий стоял спиной к входной двери, не сразу заметив вошедших, а императрица обратила внимание на бледные и немного испуганные лица генерала и фрейлины. Эмоции не отменяли этикет придворных, проворно вскочивших и церемонно поклонившихся. Распутин посмотрел через плечо, произнёс абсолютно не характерное для него “Отставить!”, резко развернулся всем корпусом и лишь кивком обозначил приветствие, не поклонившись в пояс, как делал это обычно, а остался стоять с прямой спиной.
“Да он никак волосы прибрал…” – отметила про себя Александра Федоровна, обратив внимание на аккуратную прическу, отличавшуюся от привычной.
– Друг мой! – прочувственно произнесла она, протягивая к Григорию руки, – вы живы! Какое счастье!
– Государыня… – Григорий сделал шаг вперед, подхватил кисть императрицы и церемонно прикоснулся губами к перчатке.
Александра Фёдоровна оторопела. Перед ней стоял тот же Распутин, знакомый много лет, но… абсолютно другой. Тяжелая, умасленная, всегда блестевшая и источавшая неприятный запах шевелюра, которую он не считал нужным промывать, в этот раз была приведена в порядок, лишена всяких признаков перхоти, уложена и “oh my God!” пахла каким-то парфюмом. Длинная чёрная борода, представлявшая собой пугающий хаос, сегодня была пострижена, расчесана. Границы растительности на лице, чётко очерченные бритвой, элегантно разделяли заросший подбородок и выбритые щёки без единой ворсиночки. Традиционно грязные руки с ногтями, “украшенными” чёрной каймой, выглядели непривычно опрятно. Более всего поражало то, чего не было – отсутствовал стойкий шлейф зловония, везде сопровождавший “святого старца”. Александра Фёдоровна шумно втянула носом воздух, пытаясь поймать привычные запахи. Распутин, смущенно улыбнувшись, воспринял это по-своему.
– Да, простите, – пробормотал он, – запах чуть резковат. Не удержался, увидев рекламу “Тройного одеколона”…
– Что, простите? – пролепетала Александра Федоровна, окончательно выбитая из колеи последней фразой, и беспомощно взглянула на Вырубову, пребывающую, как и Государыня, в крайней степени смущения.
Неловкую паузу прервала великая княжна Ольга, вынырнув из-за маминой спины и бросившись на шею Распутину со всхлипыванием “дорогой друг, как же я рада вас видеть живым и здоровым”. Не ожидав такой непосредственности, Григорий отшатнулся, но, опомнившись, улыбнулся, пробормотал что-то ласковое, нежно обхватил девушку за талию и прикоснулся губами ко лбу… Его лицо вдруг посуровело. Он внимательно посмотрел в глаза княжны, одним движением перехватив кисть у запястья.
