Цепь измен - Тесс Стимсон

Из камина раздается щелчок, и я подпрыгиваю. Хьюго грациозно поднимается, поправляет дрова кочергой и подбрасывает еще. На дворе апрель, но в громадном старинном доме холодно и я с благодарностью принимаю тепло, исходящее от пылающего дерева.

Хьюго открывает маленький бар и наливает что-то в два стакана; один протягивает мне.

— Tiens[28]. Чтобы согреть тебя и внутри.

Запах отвратительный, но я осушаю стакан залпом.

— Doucement[29], Кейт! Полегче! Это же арманьяк, а не вода!

Я кашляю и плююсь еще минут пять — чертов арманьяк опалил мне горло. Хьюго хохочет, и я, наконец, вздохнув, тоже начинаю смеяться — впервые, как мне кажется, за долгие годы.

— Держи, — говорит Хьюго, наливая еще. — Только на сей раз помедленнее. Арманьяком нужно наслаждаться, а не глотать. Как настоящей едой. Или, — с улыбкой добавляет он, — настоящей женщиной.

Сидим в тишине вдвоем, глядя на огонь. Есть что-то успокаивающее в танце и трепете языков пламени. Тугой узел у меня в животе немного ослабевает.

Я осторожно потягиваю арманьяк.

— У папы роман на стороне, — внезапно выпаливаю я. Хьюго молча кивает.

— И еще я застала маму со своим парнем — она была голая. Они сказали, что между ними ничего не было, но ведь я видела… Я хочу уехать учиться в Нью-Йорк, но меня никто не слушает…

— Я слушаю, — говорит Хьюго.

Следующие сорок минут он не произносит ни слова. Когда я начинаю рыдать, он протягивает шикарный носовой платок зеленого шелка, чтобы я в него высморкалась. Подливает мне арманьяк, подбрасывает дров в камин. Похоже, ему действительно небезразлично, что я чувствую. И почему папа не такой? Я всегда думала, что он слишком занят на работе, но ведь для Эллы у него находится время?

Когда я, наконец, выговорилась, Хьюго крепко обнимает меня, и я прячу лицо на его груди. От него так вкусно пахнет — как от глазированных яблок…

Внезапно я перестаю ощущать себя в уюте и умиротворении; у меня рождается совсем иное чувство. Пальцы рук и ног начинает покалывать. Он ведь по-настоящему сексуален. Его ладонь касается моей шеи, когда он гладит меня по волосам, и я начинаю таять. Сердце гулко колотится, руки потеют, и возбуждение начинает пульсировать в трусиках маленькой жаркой рыбкой.

Откинув голову, я целую его в губы.

На миг он задерживает поцелуй, потом отстраняется, держа меня на расстоянии вытянутой руки.

— Нет, Кейт.

— Почему нет?

— Cherie, это не выход. Тебе нужно нечто другое. С моей стороны было бы нечестно воспользоваться этой возможностью… Как бы мне ни хотелось, — печально добавляет он.

— Я тебе не нравлюсь?

— Ну что ты, конечно, нравишься! Ты красивая девушка. Очаровательная. — Он встает, потирает подбородок, грустно глядя на меня. — Будь ты чуть старше, чуть опытнее…

— Я достаточно опытная. — Слегка покачиваясь, я обвиваю его шею. — Флер сказала, что я в твоем вкусе.

Он снова отстраняет меня.

— У Флер слишком живое воображение. Кейт, ты очень устала. И наверное, арманьяк был плохой идеей. По-моему, тебе пора в кровать…

— Отличная идея, — невнятно бормочу я.

— Одной, Кейт.

Мои глаза наполняются слезами. Хьюго не хочет меня. И Дэн не захотел. Он предпочел мою мать. Наверное, со мной что-то не так.

Я ненавижу себя. Ненавижу свою жизнь. Лучше бы я умерла.

Выбегаю из комнаты; грудь готова разорваться от боли. Слезы так обильно текут, что я не вижу, куда бегу, и со всего маху врезаюсь в брата Флер, выходящего из гостиной. Чашка кофе опрокидывается, заливая нас обоих.

Он подхватывает меня за руку.

И не отпускает.

9

Элла

Мать Хоуп бережно поднимает крошечную дочурку из кувеза, ни на миг не забывая о трубочках и проводках, змеящихся к ее хрупкому тельцу. Автоматическим, инстинктивным движением прижимается лицом к темным волосикам на детской головке, вдыхая запах малышки.

Зевнув, Хоуп высовывает малюсенький розовый кулачок. Анна гладит его, и миниатюрные пальчики раскрываются, как морской цветок, и снова смыкаются вокруг пальца Анны. Она поднимает на меня взгляд и одаряет лучезарной улыбкой.

И я так хочу.

Эта мысль — глубинная и неожиданная — выбивает меня из колеи. Я принимаюсь возиться с дезинфицирующими препаратами. Гормоны, только и всего. Я же не хочу детей. И никогда не хотела.

— Элла, — с тревогой в голосе произносит Анна. — Не могли бы вы подойти на минуту?

Осматриваю девочку. Инстинкт Анны работает безотказно. Что-то в самом деле не так, я чувствую. Ничего очевидного, но…

— Джина, — подзываю я дежурную медсестру. — Как она ела?

— Вообще-то сегодня неважно.

— Стул?

— Один раз, сегодня утром.

Осторожно ощупываю животик Хоуп. Вздутие и покраснение. Чуть повышенная температура. В сознании звонит тревожный колокольчик. У нее не должно этого быть: НЭК обычно возникает в первые две недели жизни, часто после того, как мы вынимаем питательную трубку и начинается грудное кормление, но…

— Мне нужен анализ кровяных клеток, полноформатное визуальное представление, полный клинический анализ крови и рентген брюшной полости, — отрывисто командую я. — И определитель кровянистости стула.

Кивнув, медсестра забирает Хоуп из рук матери и осторожно помещает назад в инкубатор.

— Что случилось? — нервно спрашивает Анна.

— Возможно, ничего страшного…

— Элла, пожалуйста, скажите, что?

— Помните, мы говорили о множестве испытаний, предстоящих таким малышам, как Хоуп? — осторожно говорю я. — Так вот, одно из них — желудочно-кишечное заболевание, которое называется «некротический энтероколит», или «НЭК».

Ее глаза расширяются от ужаса.

— Микроб, пожирающий плоть? О Господи, она же умрет, да? Именно это вы и пытаетесь мне сказать…

— Анна, успокойтесь. Ничего подобного я вам не говорю. Вы перепутали с некротическим фасцитом, а это совершенно другое. Забудьте о том, что вы читали в газетах. НЭК вызывает инфекцию и воспаление в кишечнике, однако заболевание хотя и серьезное, но довольно распространенное у столь маленьких детей.

— Она поправится?

— Пока мы даже не знаем, есть ли у нее НЭК, но если есть, не волнуйтесь — он вполне излечим. Большинство детей полностью поправляются и в дальнейшем не испытывают никаких трудностей…

— А если нет…

Я беру холодные ладошки Анны.

— Ей всего-навсего пять недель и один день, милая, — мягко говорю я. — Если бы вы носили ее, у вас было бы лишь двадцать восемь недель беременности. Вы же понимаете: гарантий нет. Но мы будем стараться ради нее изо всех сил и потому для паники нет причин. Уверена, ваша дочка справится.