Сыновья - Николай Чергинец

— Да, ты прав, — сразу погрустнел Николаев. — Если не вырвемся, то и жить не надо.

— Я тоже так думаю… Не дает мне покоя стыд, что я — десантник и в плен попал. Я ведь воевал, не прячась за спины других, в каких только переделках не побывал, а тут — на тебе, в руки душманов угодил.

И Леонов впервые рассказал свою историю. Когда закончил, Николаев авторитетно заявил:

— Факт, на спящего набросились и, как куропатку, оглушили, а затем связали…

— Да не могло этого быть, — перебил его Леонов. — У нас ребята в отделении опытные, знают, что нельзя спать в такой обстановке… Мне командир приказал спать, а остальные, я уверен, не спали. Бросить они меня не могли… Вот уж который день ломаю голову, что могло произойти.

— Да, ты прав, — хмуро согласился Алексей. — Я ведь тоже терзаюсь тем же. Получается: отошел в сторонку — и пропал…

«СЫНОЧЕК, РОДНЕНЬКИЙ!»

Нина Тимофеевна прилетела в Ташкент ночью. Брать такси и ехать искать место в гостинице было явно бессмысленным делом, и она прокоротала оставшуюся часть ночи в аэровокзале.

В восемь часов из телефона-автомата позвонила в госпиталь. Отвечавшая ей женщина неохотно сообщила адрес госпиталя, и Чайкина сразу же направилась к стоянке такси.

В проходной госпиталя ее встретил пожилой мужчина с красной повязкой на рукаве.

Нина Тимофеевна объяснила ему, кто она и что ей нужно. Старик направил ее к двухэтажному зданию.

У входа в здание с такой же повязкой, как у старика, стоял солдат. Чайкина спросила:

— Скажите, пожалуйста, с кем мне можно поговорить о посещении сына?

— Пройдите к дежурному. Первая дверь налево, — сухо ответил солдат.

Нина Тимофеевна вошла в длинный, полутемный, прохладный коридор и решительно толкнула указанную дверь. В просторной комнате сидел капитан. Отвечая на приветствие, он встал.

— Слушаю вас.

— У меня здесь сын лежит. Я хочу его навестить.

В горле у нее мгновенно пересохло. Капитан потянулся за большим журналом и спросил:

— Как фамилия?

— Чайкин… Павел… Он ранен в Афганистане, — скороговоркой сказала она и, чувствуя в ногах слабость, растерянно оглянулась. Только бы не упасть, хоть бы стул стоял рядом!

А капитан, отыскивая в журнале лист с буквой «Ч», не глядя на нее, предложил:

— Присаживайтесь.

Чайкина в этот момент заметила рядом с барьером стул и села.

— Так, — задумчиво проговорил капитан, — рядовой Чайкин… — Его палец, идущий по фамилиям сверху вниз, остановился. — Вот он. Лежит во второй хирургии, палата номер тридцать два.

— Скажите, что у него? — чуть слышно спросила мать.

— У него? Ранение ноги. — Капитан хотел еще что-то сказать. Скорее всего прочитать вслух слова, где говорилось об ампутации ноги, но он был уже опытным в подобных ситуациях человеком, очевидно, не раз приходилось отвечать на такие вопросы. Поэтому только сказал:

— Вы проходите, пожалуйста, во вторую хирургию, там врачи все скажут.

— А где находится вторая хирургия?

— Вас солдат проводит.

Капитан взял ее сумки и первым вышел из комнаты.

Во дворе солдату, мимо которого недавно проходила Чайкина, он приказал:

— Возьмите сумки и проводите гражданку во вторую хирургию.

Солдат взял сумки и пошел впереди. Чайкина шла следом.

Они шли по широкой аллее, а вокруг было море зелени. Огромные деревья образовали плотную тень. Между деревьями аккуратные кусты, клумбы с цветами и травяной газон. Во многих местах установлены скамейки. Прогуливались и сидели раненые. Они оживленно разговаривали между собой, смеялись.

«Господи, — думала Чайкина, — какие все молоденькие, совсем дети! Как они радуются жизни!»

Она пристально глядела на парней с ранением ног, сидевших на скамейках, и молила бога: «Только бы у него были ноги целы, только бы…»

Вдруг она заметила сына. Он подходил к длинной скамейке и не видел ее. Павел был на костылях, и там, где должна была быть правая нога, с ужасающей пустотой болталась колошина синих госпитальных брюк.

Сопровождающий Чайкину солдат прошел мимо Павла, а Нина Тимофеевна, чувствуя, что силы покидают ее, остановилась. Она не могла промолвить ни слова, только беззвучно открывала рот.

А Павел, стоя к ней боком, смотрел на дерево, где возились птицы.

Нина Тимофеевна сделала несколько осторожных шагов и чуть слышно сказала:

— Сыночек! Пашенька!

Павел резко обернулся на голос. На его лице появились и улыбка и растерянность, а мать уже тянулась к нему.

— Сыночек, родненький!

Павел выронил костыли, остался стоять на одной ноге и протягивал к ней руки.

— Мама! Мамочка!

Она судорожно обхватила его за шею, прижала к себе его голову и, заливаясь слезами, целовала его лицо, а он, обнимая и одновременно опираясь на нее, тоже не удержался от слез.

— Мамочка, родная, вот мы и встретились! Ты прости меня, мамочка! Прости!

Вокруг них начали собираться раненые. В глазах каждого можно было прочесть и зависть и тревогу за предстоящую встречу со своими родителями.

Солдат поставил сумки на скамейку, Поднял костыли и смущенно подал их Павлу.

— Возьми, тебе же неудобно стоять.

Павел взял костыли и направился к скамейке. Мать с немой болью в глазах смотрела на Павла.

— Что же ты, сынок, решил прятаться от меня? Ты же знаешь, что беду легче переносить вместе.

— Я просто не хотел тебя расстраивать преждевременно, думал, расскажу, когда приеду в Минск. — И вдруг спохватился: — Мам, а как ты узнала, что я ранен? Кто тебе сказал?

— Никто мне ничего не говорил, Пашенька, — грустно улыбнулась мать. — Сердце мне подсказало о твоей беде, когда письма с запахом лекарств начали приходить.

— Как с запахами лекарств?

— А очень просто. — И Нина Тимофеевна рассказала сыну, как она разыскала его.

К ним подошла молоденькая медсестра и строго сказала:

— Чайкин, ты где пропадаешь? Тебе же надо быть на перевязке.

Павел взглянул на часы.

— Ой, Дина, прости. Я заговорился, мама приехала.

Медсестра стрельнула черными глазами в сторону Нины Тимофеевны и, поздоровавшись, сказала:

— Вам лучше пройти в отделение, потому что после перевязки ему надо будет лежать.

Нина Тимофеевна потянулась к сумкам, но тут словно из-под земли появился солдат, который сопровождал ее. Оказалось, что он никуда не уходил, а стоял невдалеке, стараясь не мешать. Он подхватил сумки.

— Я провожу вас.

Медсестра предложила подождать Павла в холле. Нина Тимофеевна спросила:

— Скажите, а как мне поговорить с лечащим врачом?

— Он сейчас на перевязке, когда освободится, он встретится с вами, я ему скажу о вашем приезде.

— А как я с Пашей увижусь?

— После перевязки он будет находиться в своей палате. Она расположена на втором этаже. Вы посидите здесь, а после перевязки я провожу вас туда.

Павел молча улыбнулся матери и пошел к лифту.

Нина Тимофеевна присела в кресло и посмотрела на солдата.

— Спасибо тебе, сынок, оставляй сумки здесь, я буду ждать.

Вернувшись, медсестра сказала:

— Ну вот, порядок. Сейчас Павел в палате, а мы с вами пройдем к лечащему врачу майору Гусеву Владимиру Павловичу. Вещи оставим в гардеробе.

Когда они подошли к лифту, то им пришлось пропустить молоденького парня. Он так же, как и Павел, был на костылях. Худые впалые бледные щеки, голубые грустные глаза. Он молча стал в углу кабины. Медсестра спросила:

— Как дела, Алик?

— Нормально, Дина. Был на прогулке, устал немного.

— Ничего, скоро привыкнешь. Самое худшее уже позади.

 Лифт остановился, и парень, выходя из него, грустно ответил:

— А мне кажется, что позади самое лучшее.

Кольнули эти слова Нину Тимофеевну в самое сердце.

— Господи, Дина, как это страшно. Молоденький, совсем еще мальчик, а уже безногий!

— Но он же живой! — тихо, но с каким-то своим смыслом ответила Дина, а когда они вышли из лифта, пояснила: — У меня в Афганистане погиб муж. Он был лейтенантом, и шел ему двадцать четвертый год.

Они шли по длинному коридору, и Дина говорила:

— Здесь у нас лежат парни с выбитыми или выжженными глазами. Вчера хотел один повеситься. Понимаете?!

Они остановились, Дина постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, открыла ее. Навстречу Чайкиной поднялся из-за стола высокий мужчина в халате. Он поздоровался первым и представился:

— Гусев, Владимир Павлович. Я лечащий врач вашего сына. Присаживайтесь, пожалуйста.

Нина Тимофеевна присела на краешек стула. Дина, спросив разрешения, вышла. Перед уходом она сказала Чайкиной:

— Когда вы закончите разговор, меня Владимир Павлович позовет и я вас провожу к сыну в палату.

После ее ухода наступила неловкая тишина. Гусев раскрыл историю болезни Чайкина.