Выше Бога не буду - Александр Литвин

– Да, могу, – я был на кураже, и, наверное, спроси меня в тот момент что угодно, я бы не ошибся.

– Скажите, – скептик хитро прищурился, – прыгал ли я с парашютом когда-нибудь?

Надо было брать инициативу в свои руки. Мне надо на секунду быть здесь главнее, тем более что после багажника у него еще восторг не прошел.

– Нет, давайте так. Я задам вопрос: вы прыгали с парашютом?

– Да!

Врешь, подумал я.

– Вы не прыгали с парашютом.

– Я не прыгал.

Скептик был счастлив больше, чем я. Я услышал аплодисменты. Мои первые телевизионные аплодисменты. Мне аплодировали те, кто делает телевидение.

Было далеко за полночь, когда я приехал домой. Дети не спали, ждали меня. Звонить Наталье я не стал: разница с Уралом во времени – два часа, и я не стал ее беспокоить. Мы накрыли на стол. Я поздравил Альберта с зачислением в университет. Мы все были счастливы. У нас все получилось, а тут еще мой сегодняшний фурор в ангаре! Все это создало непередаваемую атмосферу в нашей маленькой однушке на юго-западе Москвы. Альберт сфотографировал список поступивших. Да, именно так я себе и представлял этот белый лист бумаги формата А4. Но теперь это все в прошлом. Надо получить общежитие и выполнить еще ряд формальностей, но это приятные вещи.

У меня в голове уже созревал план действий. Я формулировал вопросы к Мирозданию, я вспоминал это изменение в ощущениях, я положил его в свою копилку. Была уверенность, что проект для меня будет удачным. Эта уверенность пришла в ангаре. Никогда, никогда раньше я не испытывал ничего подобного. Я перешел на другой уровень. Я это четко осознал. Менялся не сигнал – менялся я. Все сигналы остаются при своей мощности – возрастает только моя чувствительность. Надо работать с собой.

В ту ночь я долго не мог уснуть. Если я продолжаю участие в проекте – это полностью меняет всю мою жизнь. Я отдавал себе отчет в силе телевидения. Но ведь я сам этого хотел – поменять. Нет, конечно, такой способ мне в голову не приходил. Я никогда не рассматривал телевизионные проекты как способ каких-то перемен в жизни, но вот он, проект, и я стою на его пороге. Я неплохо работал, мог при моем послужном списке занять неплохую должность в одной из московских таможен, это вполне выполнимая задача, но здесь другое, здесь совсем другое, то, что всегда привлекало меня, то, что было за семью печатями, все неизученное и неизведанное, и я смогу этим заниматься. Мне сорок восемь лет. Не еще, а уже. Может быть, поздновато? Сомнение накрыло меня с головой…

75

Мы прилетели с Евгением и Альбертом домой, на Урал. Наталья заплакала, обнимая Альберта. Она никогда не плакала, а тут расчувствовалась. Она очень переживала за поступление, но все прошло хорошо. Мой успешный кастинг на телевидении ее несколько насторожил. Она тоже понимала, что есть риск, огромный риск. Я сказал, что у меня есть время подумать. Десять дней. А пока я пойду на работу. Отпуск мой закончился.

Работы было много, очень много. Горы бумаг слева и справа от меня требовали внимания, звонков и сроков. Два дня я работал по 12 часов. Два дня были вычеркнуты из жизни. Я не имел ни минуты, чтобы остановиться и ответить на вопрос, на мысль, крутящуюся в голове: что я здесь делаю?

К концу второго дня раздался звонок из Управления. Молоденькая девушка, в силу каких-то обстоятельств занявшая должность и совершенно не понимающая весь смысл таможенной специфики, решила поучить меня работать и требовала дать ответ на какой-то свой документ. Очень настойчиво. При этом у нее был какой-то неприятный тембр голоса. Такой тембр появляется у человека, власть которому дана не от природы, не по результатам длительного труда и большого профессионализма, а как испытание. Казалось бы, совершенно случайно, но девушка, прочитав однажды, что ничего случайного не бывает, решила, что власть ей досталась заслуженно, да и вообще власть – это она. Голоса у таких людей меняются в зависимости от ситуации – от царственного, бархатного, несколько вальяжного, но не терпящего возражений, до тошнотворного «Чего изволите!» с заглядыванием в глаза. Девушка не выдерживала испытание властью. Она была очень важной. Но мне с моим опытом общения с такими начальниками было понятно, что исполнять сию минуту ее поручение смысла нет, сама задача была настолько ничтожной и непринципиальной, по сути своей, мешающей основной работе, что я сказал ей: «Позвоните мне через пару часиков, потому что сейчас я занят более важным делом», – и, не выслушав ее ответ, аккуратненько положил трубку телефона.

Что я здесь делаю? Я сидел и прокручивал в памяти последние полтора месяца. Все получилось. Абсолютно все, что я хотел. Даже несколько больше. Я увидел женщину-экзаменатора, я прошел кастинг на программу, в которой мне было интересно, я вытащил человека из багажника. У меня получилось! Для чего? Для чего это все? Какие плюсы, какие минусы? Женя определился, у него есть работа. Альберта надо еще учить. Москва – город дорогой. Здесь у меня есть стабильность, хорошая работа, здесь меня все знают. В своем городе я не езжу на такси – каждые 2–3 минуты мимо едет кто-то свой. Здесь мои старики, которым нужна моя помощь. Хотя какая там помощь – я с утра до ночи на работе, и могу пару раз в неделю заскочить на чашку чая. Но я рядом, и им это очень важно. Хочу ли я, чтобы мои дети были привязаны ко мне? Чтобы были рядом – хочу, привязаны – нет. Я сам их отправил в Москву. В сложные времена, когда были трудности с деньгами, при первой возможности я отправил Евгения в Лондон. С одной целью: пусть знает, что мир огромный, разный, и в одной точке на планете свет клином не сошелся. Я отправил его туда для стимула к работе, к учебе, к появлению конкретных целей. Дай-ка я ему позвоню.

Я набрал номер телефона Евгения.

– Вот сижу и думаю, взвешиваю все «за» и «против».

У Евгения сомнений не было.

– Папа, ну что такое сорок восемь лет? Мое мнение – надо действовать. Я работаю – если что, Альберта прикрою. Папа, когда Лужкову было 48 лет, его никто не знал. Сейчас его знает весь мир.

Я сидел и бездумно, автоматически, перебирал бумаги. Мне 48 лет, и я хочу рискнуть. Взял лист бумаги и написал рапорт. Прошу уволить меня по собственному желанию. Подпись. Дата.

20 августа 2008 года. Этот день был концом и началом. Это было время принятия решения, время старта. Ветер был попутным, корабль крепким, экипаж любопытным. Я поставил свою подпись – и Мироздание зафиксировало мое отправление в путешествие, которые будет необычным, полном горя и радости и интересных открытий.

Я отдал рапорт заместителю и попросил отнести его в приемную руководителя. Зам вопросов не задавал. Через некоторое время ко мне в кабинете влетела Светлана, секретарь.

– Богданыч, в чем дело? Что случилось? Я не отдам твой рапорт на подпись. Что стряслось?

– Светлана Витальевна, ничего не стряслось, просто я меняю свою жизнь, и, как ни странно, изменение начинается со слов «Прошу меня уволить».

Светлана искренне не понимала. У нее было очень серьезное лицо, она рассматривала меня, пытаясь понять, что происходит.

– Все нормально. На лбу у меня ты ничего не прочитаешь, иди, неси рапорт начальнику.

Она ушла и вернулась уже с шефом. Начальник выглядел как большой знак вопроса.

– Дорогие мои, меня надо быстро уволить со службы. Вопрос решен. Объяснить пока не смогу, потому как нельзя.

– В смысле нельзя? – начальник стал очень серьезным.

– Потому что существует документ, согласно которому я обязан не разглашать некоторую информацию, держать до определенного момента.

Я, если и слукавил, то чуть-чуть: в контракте с телевидением был пункт о неразглашении сведений, касающихся проекта. Это сообщение повергло начальника в еще большее изумление. Я его подвел. В то время у меня была сложная работа, связанная с экспериментом по организации совместного таможенного контроля с сопредельным государством, и я принимал самое непосредственное участие в выработке технологических схем.

– Вы не волнуйтесь, мой заместитель в курсе, если что, я всегда буду на связи, а пока прошу подписать мой рапорт.

Начальник было заикнулся о каких-то двух неделях отработки, но понял, что я просто не выйду на работу, и дал ход моему рапорту, ну и мне, соответственно.

Вечером, за столом я объявил, что подал рапорт на увольнение, и он подписан. Наталья запечалилась.

– Да, я сама тебе отправила номер телефона, а вот сейчас мне страшно. Если ты будешь участвовать и не выиграешь, то обратно в таможню тебя точно не возьмут.

Мне пришлось остановить ее размышления.

– Так даже думать нельзя! Во-первых, я выиграю. Не переживай. Даже если что-то случится, то работу себе найду всегда – у меня три диплома, и один из них всегда сработает.

Был теплый августовский вечер. Я пошел на реку. Вода была приятной, я медленно плыл по реке. Мне нужно было плыть к конкретному месту – к небольшому песчаному перекату. На перекате я развернулся в воде так, чтобы течение било в голову. Вода шумела в ушах, а я смотрел на закатное небо и просил дать мне знак, дать мне сон с информацией. Все ли правильно делаю? Мне нужен еще один знак. Сомнение надо убрать. Кто-то топит сомнение в вине, а мой способ – вода и информация. Я заранее знал, что будет хороший знак, но мне надо было еще раз получить то самое «Да!». Я вернулся домой и ни с кем уже не разговаривал. Наталья сразу сообразила, почему я молчу.