Тени над Гудзоном - Исаак Башевис-Зингер

Он дремал и слышал размеренный стук колес, ощущал покачивание вагона на рессорах. Поезд остановился на какой-то станции. Наверное, отцепляли или прицепляли вагоны, потому что стучали буфера. Ночные сторожа бодрствовали, обходчики проверяли пути, колесные оси, подавали фонарями сигналы. Человек, по своему обыкновению, пытался копировать в миниатюре Божественное Провидение…

Грейн заснул, и ему приснилось, что кто-то умер. Он точно не знал кто, но это был какой-то близкий ему человек. По каким-то причинам этого умершего человека надо было спрятать в маленьком домике с закрытыми ставнями. Кто-то искал покойника. Но он еще не был мертвым. Он сидел в потемках на стуле — желтый, напуганный, с мрачным, потусторонним взглядом, щурясь, как от куриной слепоты, а Грейн протягивал ему ломоть хлеба и яйцо. Он, наверное, был одновременно и умершим и скорбящим. Но как такое возможно? Грейн открыл глаза. Поезд мчался до странности легко. Казалось, он оторвался от земли и скользит в бездну… Анна тоже проснулась:

— Что случилось?

3

Они лежали в закрытом спальном купе в мчащемся экспрессе, но призраки мужчины и женщины, которые были у них прежде, ехали следом за ними. Грейн рассказал Анне об Эстер, а она ему — о Яше Котике. Анна хотела знать все подробности об Эстер. Блондинка ли она? Или брюнетка? Она худая? Или полная? Что она за женщина? Какой у нее темперамент? Грейн отвечал ей более или менее правдиво. Он только опускал те подробности, которые не украшали его, выдавали его слабости… Эстер происходит из родовитой набожной семьи. К восемнадцати годам ее выдали замуж за раввинского сынка по имени Пинеле, но она сразу же его возненавидела. После свадьбы она начала читать светские книги, стала активисткой «Цеирей Цион»,[83] играла в любительской театральной труппе, публиковала свои стихи в партийных журналах. Пинеле вернулся к своим родителям. Эстер жила какое-то время в Варшаве, потом — во Львове, потом — в Кракове. Ее отец, состоятельный человек, имевший диплом учителя, неожиданно умер. Мать лишилась кормильца и осталась безо всяких средств к существованию. Эстер стала работать школьной учительницей, потом библиотекарем в еврейской библиотеке. Некоторое время разъезжала по Польше со странствующей труппой. Потом уехала в Палестину. Как ни странно, ее муж Пинеле потом тоже «испортился» и поехал вслед за ней в Палестину. Однако совместная жизнь у них не сложилась, и они развелись в Тель-Авиве. Пинеле остался там и стал работать служащим в каком-то учреждении, а Эстер переехала в Америку. Она была учительницей в той же самой талмуд-торе, в которой некоторое время преподавал и он, Грейн…

Анна выслушала его и пожелала услышать еще что-нибудь. Она прижалась к Грейну, как маленькая девочка, желающая, чтобы сказка, которую ей рассказывают, не заканчивалась как можно дольше. Что Эстер делала в Палестине? Что преподавала в талмуд-торе? Как началась их любовь? И действительно ли это была любовь? И чем она привлекла его, Грейна? Телесно? Духовно? Тем, что знает иврит?.. На каждый ответ, который давал Грейн, Анна выдвигала новые вопросы. В самих ее вопросах скрывалось вожделение. Казалось, что она уже заранее знает все ответы и просто хочет прижать Грейна к стене. Чтобы он признался… Потому что у любви, как и у власти, обязательно должна быть какая-нибудь измена. Обязательно где-то должна скрываться конкуренция, чтобы можно было ощутить ее вкус. Грейну пришло в голову, что другие молодые еврейки, похожие на Анну, в России надевали кожаные тужурки, вешали на бедро кобуру с револьвером и с точно таким же пылом допрашивали истинных или мнимых контрреволюционеров…

История, рассказанная Анной о Яше Котике, живописала поистине дьявольский образ. Яша Котик был всем сразу: лжецом, проходимцем, вором, пьяницей, трусом, наркоманом. Когда он поехал с Анной на медовый месяц в Швейцарию, то тайно прихватил с собой одну хористку, и она проживала в тех же самых гостиницах, в которых останавливались и они. Из-за какой-то отрицательной рецензии, написанной о его выступлениях Альфредом Керром,[84] он пытался вскрыть себе вены. Он то смеялся, то плакал; то похвалялся, что он величайший актер в мире, то рыдал и говорил, что у него нет ни капельки таланта. Он продал ее украшения и подкупил рецензентов-шарлатанов, чтобы те писали о нем хвалебные рецензии. Он проигрывал в карты все, что у него было, и делал долги, которые потом оплачивали его старые и богатые поклонницы. У него были целые сундуки с порнографическими картинками. На сцене он делал только одно: передразнивал восточноевропейских евреев. Он смешивал евреев с грязью, когда в Германии уже было полно нацистов. Он даже водил компанию с нацистами и пьянствовал вместе с ними. «Да, это был настоящий подонок! Подонок! — утверждала Анна. — Если бы на мою долю не выпало несчастье жить с этим нелюдем, я бы сама не поверила, что нечто подобное вообще может существовать…» При этом он, на свой собственный извращенный манер, был к тому же еще и богобоязненным, точнее, суеверным евреем. На Судный день он перся в синагогу. У него был какой-то свой раввинчик на Дрогонер-штрассе, к которому он бегал вечером перед премьерой за благословением. Он носил с собой всякие ключики, слоников, заговоренные счастливые монетки и даже крестики с распятиями.

Когда Гитлер начал войну, Яша Котик бежал в Россию и там сразу же стал коммунистом. Он проклинал всех буржуев и социал-фашистов, восхвалял товарища Сталина, доносил на других актеров, искавших счастья в России. Благодаря этим доносам он стал там знаменитым актером и звездой кинематографа…

О Чезаре мало что было можно рассказать. Это был изнеженный паренек — молодой, амбициозный, наполовину нахальный, наполовину стеснительный, жаждущий любви. И эдиповым комплексом он тоже страдал. Он все время называл ее madre и mamma mía… «Но к чему вызывать тени былого? — спросила Анна. — Теперь мы любим друг друга, и мы вместе. Что было, то прошло…»

Но действительно ли все это прошло? Они, эти тени, помогали. Каждая из них играла свою роль, требовала своей доли, своего бессмертия. Любовь, похоже, это насквозь дух. На нее распространяются все духовные законы. Прошедшее не прошло. Умершее не умерло. Слова — это деяния. Мысли обладают магической силой…

До вечера Анна непрерывно выспрашивала у Грейна о других его женщинах, помимо Леи и Эстер. Сколько лет ему было, когда он впервые начал жить с женщиной? С какими женщинами он имел дело, когда приходил к ней, к Анне, помогать ей со школьными занятиями? Она снова и снова возвращалась к вопросу о своей