Я хочу в школу - Андрей Жвалевский

— Эльвира…

Это оказалось похожим на змеиный шип, хотя в слове «Эльвира» Дима раньше не замечал ни одной шипящей или хотя бы свистящей. Но он не собирался сейчас заниматься фонетическим анализом. Он сказал еще заботливее:

— А ведь у нее сотрясение…

— Какое сотрясение! — рявкнула Элина тетя. — У нее даже синяк нарисован! Пришла, клянчить начала: «Хочу в больнице полежать! Мне так нужно, чтобы меня пожалели…» У меня палаты на вес золота, а ты!..

Димка никогда не видел Эльку такой раздавленной. Даже не пытаясь возразить или хотя бы разреветься, она лихорадочно терла лицо наволочкой. Лиловая краска не столько стиралась, сколько размазывалась по ее лицу, превращая Элю в персонажа Хеллоуина. Остальные не могли оторвать от этого зрелища остекленевших взглядов.

— Говорит: «Я так устала от школы!» — теперь Ирина Ивановна обращалась исключительно к Диме. — Говорит: «Тетенька, любимая! Я тебя так мало вижу, напиши мне сотрясение, хотя в больнице у тебя полежу!»…

Она задохнулась от возмущения, и Дима добил, уже не изображая тревоги и сочувствия:

— Она не ради вас, Ирина Ивановна. Она хотела, чтобы моего друга… Юлю Рябцеву из школы выгнали. А может, и в колонию посадили.

Элина тетя сжала кулаки и сказала неожиданно спокойно:

— Прошу всех покинуть палату…

Вот теперь Димке стало по-настоящему жаль Эльку. Но он ничего не сказал, вышел первым.

В коридоре, не обращая внимания на одноклассников, которые буравили его возмущенными взглядами, на Алену, которая говорила ему что-то обидное, Димка достал мобильник и нажал кнопку 2 быстрого вызова:

— Кошка! Элька все подстроила!.. Да тут вообще детектив… Ты где? Сейчас буду!

Павел Сергеевич сидел и наслаждался видом молчащего телефона.

Все-таки каникулы — хорошее время. На работу ходишь, бумажки строчишь, но нет главной проблемы — детей. Директор улыбнулся, вспомнив старый анекдот: «Работать пожарным хорошо: форма, зарплата, коллектив. Но как пожар — так хоть увольняйся!»

На каникулах никакого «пожара», никаких двоечников, хулиганов, и главное — никаких изобретательных воспитанников 34-й школы, которые только и думают, как привлечь к школе ненужное внимание. А сами то одноклассниц избивают, то детей делают, то разговаривать не хотят, как все нормальные дети.

Хотя, конечно, жизнь у них интересная, у этих ненормальных. Все время что-то придумывают. Павел Сергеевич поймал себя на том, что завидует своим самым беспокойным ученикам. Если бы ему в его школьные годы попалась такая компания, он обязательно к ней прибился бы. Можно было бы…

Директор сердито осадил себя и мысленно отчитал за глупости. Нет этих баламутов — и хорошо. Хоть не звонит никто каждые пять минут.

Стоило об этом подумать, как телефон требовательно звякнул.

Павел Сергеевич взял трубку…

— Ну что, теперь вы ответите за все!

Директор решил, что это шутка или человек ошибся номером. Но голос не дал ему опомниться.

— Подделка эта ваша грамота! — радостно сообщила трубка. — И это уже известно на самом высоком уровне! Я лично позаботилась о том, чтобы в управлении образования узнали о том, чем школьники занимаются вместо уроков.

— Как подделка? — не понял директор. — По всем каналом же рассказали…

— Журналисты ничего не понимают! Что сказали, то и повторили! А в серьезном институте подтвердили мои опасения.

— А вы кто? — не выдержал Павел Сергеевич.

— Я — совесть! — пафосно заявила трубка, и Павел Сергеевич узнал голос Злыдни.

— Елена Ивановна, зачем вы… — начал спрашивать он.

— Потому что справедливость должна победить! — перебила Кочеткова и с чувством выполненного долга отключилась.

То, что творилось дальше, Павел Сергеевич до пенсии будет вспоминать как страшный сон. Все возможные и невозможные шишки посыпались на его лысеющую голову. Звонили журналисты, звонили из управления, звонили из фонда. Все они, не стесняясь, высказывали все, что думают по поводу подрастающего поколения, того, что школа должна воспитывать, и что директор лично обязан обеспечивать досуг, чтобы не оставалось времени и места для дури в голове.

В промежутке между звонками Павел Сергеевич успел только высунуть голову в приемную и сообщить Тане, что он желает видеть «ЭТИХ» у себя в кабинете. Найти их дома, на улице, на даче — и с родителями к нему! Вид у него был такой, что Таня сразу побежала за Впалычем.

— Он их убьет… — прошептала она, вцепившись в руку математика и размазывая по лицу слезы. — Я его таким вообще никогда не видела. Им одним туда нельзя!

Впалыч коротко кивнул.

— Ребят пока не трогай. Буду через пять минут.

Таня побежала обратно к кабинету.

Виктор Павлович — блестящий психолог с многолетним стажем — сидел напротив директора школы и изо всех сил старался не злиться. Из потока, вылившегося на его голову, он понял многое. Во-первых, Злыдня смогла доказать, что найденная грамота — подделка. Для Впалыча это не было неожиданностью, он был практически уверен в том, что грамота — это очередной «проект» его подопечных. Во-вторых, новость уже подхватили, еще немного — и про подделку раструбят по всем каналам: с новостями в городе напряженка, а журналистов хлебом не корми, дай кого-нибудь разоблачить. В-третьих, всех собак за эту подделку собираются повесить на директора, поскольку грубый подлог совершили его ученики.

— Павел Сергеевич, а вы любите свою школу? — спросил Впалыч.

— Что? — директор замер на полуслове.

— Если бы ученики хотели спасти вашу школу, вы бы тоже на них злились?

— Спасти? Школу?! Не смешите меня!

— А зачем они все это, по-вашему, затеяли?

— Знаете что, дорогой Виктор Павлович, у меня нет времени разбираться со всем, что творят ваши гениальные воспитанники! Я знаю, что без вас мы жили спокойно, а как они появились, у меня бесконечные, слышите, просто бесконечные проблемы! Вы что думаете, мне заняться больше нечем? Через неделю санстанция, потом министерская проверка, потом… Потом еще что-нибудь придумают! Мне без «ваших» забот хватало выше головы!

Впалыч грустно улыбнулся.

Директор взвился.

— Только не надо мне рассказывать про то, что дети — это наша главная ценность, и другие прописные истины педагогики. Вы б бумажек с мое позаполняли! И на совещаниях посидели бы… С мое…

Павел Семенович с раздражением отбросил в сторону ручку, которую теребил в руках.

— Ну что у них за способность создавать себе проблемы, а? Кто просил Кудрявцева лезть к родителям этой… красотки. Зачем ему это было нужно?

Впалыч опять выразительно пожал плечами.

— Честь прекрасной дамы решил защитить? Там уже давно защищать нечего. Начитались романов и устраивают себе проблемы на ровном месте. Наивные они у вас. Не приспособленные к жизни.

— А может, это жизнь к ним не приспособлена? — спросил Впалыч.

Птицы сидели во дворе на жердочке. Выглядели они уставшими и потрепанными. Уж больно странный голос был у Впалыча, когда он их обзванивал.

Виктор Павлович вышел к ним и с трудом подавил в себе порыв обнять.

— Ругаться будете? — спросил Дима.

— А есть за что?

— Нет, — твердо ответила Кошка.

Хотя под сердитым взглядом Димки тут же смутилась и быстро опустила глаза.

— То есть меня есть за что… Я сама виновата. Во всем. Не надо было мне всех злить…

— Меня отправят в спецшколу? — спросил Артем.

— Мне нельзя будет с нашими разговаривать? — испугалась Анечка.

— Вы зачем письмо подделали, аферисты? — устало произнес Впалыч, опускаясь на жердочку рядом с подопечными.

Никто не стал спорить, только Кошка буркнула:

— А я говорила, что нужно над текстом еще поработать…

— Да текст как раз подозрения не вызвал.

— А что? — удивился Женя. — Бумага настоящая, чернила сделали по старому рецепту, писали гусиным пером…

Виктор Павлович хмыкнул:

— Там тоже не дураки сидят. Проверили, насколько чернила впитались.

— Поторопились, — огорчился Дима. — Надо было пару недель выдержать.

— Ага! — взвилась Кошка. — Да за это время на месте нашей школы уже руины были бы!

— Можно было в печи, — Молчун полез за планшетом. — Искусственно состарить…

Впалыч тяжело вздохнул:

— Не ту проблему решаете, пернатые. Вас чуть ли не из школы гнать хотят за ваши художества.

— Ну и ладно! — мотнула головой Кошка. — Мы и в другой школе устроим!

— Это если вас возьмут всех вместе в одну школу. Что, с учетом обстоятельств, вряд ли.

Все снова поникли. Теперь они действительно напоминали стаю грустных разномастных птиц: взъерошенный воробушек Аня, настороженный дрозд Молчун, аккуратный голубь Димка, нервная трясогузка Юля и печальный гусь Женька.