Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом - Софи Ханна

– Значит, вы полагаете, он и себя убедил в том, что болен?

– Нет, не совсем так. Я просто хотела сказать… В его обмане всегда было больше вдохновения, чем холодного расчета. Мне кажется, в его жизни – или в нем самом – было нечто такое, что внушало ему глубокое отвращение, вот он и стремился уйти в другой, выдуманный мир, в котором ему было легче. И я уверена, что он сам изо всех сил старался поверить в свою выдумку именно для того, чтобы жить и действовать по ее законам. Вы меня понимаете?

– Не слишком.

Леди Плейфорд покачала головой:

– Я и сама не до конца понимаю. И все же мне кажется, что я знала Джозефа лучше других: в смысле, настоящего Джозефа, а не того, который утонул в своих фантазиях и мечтах и сам забыл, какой он – настоящий. Вряд ли вам довелось встретить такого человека, как он, Эдвард. Если бы довелось, вы бы понимали. Готова поклясться, что это себя Джозеф старался обмануть, обманывая других. Вот почему я не могу судить его строго. Причиной его поступков была глубоко скрытая духовная потребность особого рода. Мне не терпится обсудить это с Пуаро, ведь психология – его конек.

– И все же, когда вы начали подозревать, что Скотчер вовсе не так болен, как желает казаться? – перефразировал я свой вопрос.

– Не могу сказать точно, но, думаю, недели через две-три после того, как он сообщил мне об этом. Все началось с того, что он из-за какого-то пустяка отменил встречу со своим лечащим врачом – для человека, страдающего тяжелым недугом, такое поведение показалось мне более чем странным. А еще он никогда не испытывал упадка сил. Я наблюдала за ним, сравнивала его поведение с поведением других молодых мужчин – Рэндла, Гарри – и не находила никаких существенных различий. Да, он был болезненно худ, но есть люди, которые всю жизнь остаются такими, и ничего с этим не поделаешь. Причем многие из них едят как кони, хотя по ним и не скажешь. Такой организм. Потом был другой случай, когда Джозеф отправился в Англию на встречу с одним известным врачом – по его мнению, ради консультации у такого специалиста стоило ехать в такую даль. Его объяснения нисколько меня не убедили! Зачем куда-то ехать, когда есть врачи и поближе, которых можно посещать чаще? И почему ни один из них никогда не приходил к нему сюда, в дом?

А еще Эдвард отказался сообщить мне имя этого английского светила и менял тему разговора, стоило мне завести о нем речь. Случайно в одно время с ним в Англии была и Клаудия – она ездила в Оксфорд навестить своих друзей, а заодно предаться любимой забаве: напоминать Рэндлу Кимптону о том, что ему никогда больше не заслужить уголка ни в ее сердце, ни в доме; что тоже было чистым притворством, как выяснилось!

Одним словом, Клаудия видела Джозефа в десять минут четвертого пополудни в тот самый день, когда он должен был посещать доктора. Вместо этого он спокойно пил чай в обществе женщины с черными волосами и одной густой черной бровью поперек лба, – это слова Клаудии. Хотя кому хочется изображать страшилище в наши дни, когда так легко все это поправить, ума не приложу. К тому же женщина была гораздо старше Джозефа. Так что это было не любовное свидание, не думайте. Клаудия увидела их вдвоем через окно отеля «Рэндолф». Женщина ела булочку.

– И вы, услышав о встрече Скотчера с этой женщиной, сделали вывод… Какой вывод вы сделали? И как он был связан с его болезнью?

– Он называл мне время своего визита к доктору – три часа ровно. Однако всего десятью минутами позже его видели в отеле «Рэндолф». И если вы думаете, будто я решила: «Ну и что, значит, он провел у врача всего пять минут, а еще за пять добежал до отеля», то вы сильно ошибаетесь. Как только Клаудия позвонила мне из того же отеля – портье в «Рэндолф» любезно позволил ей воспользоваться телефоном, – я попросила ее соединить меня с главным управляющим, чтобы я могла задать ему несколько вопросов. Вскоре он сообщил мне, что чайный столик на двоих был заказан ровно на три часа человеком по имени Джозеф Скотчер!

– Понимаю. То есть когда Клаудия увидела их с той женщиной, они уже десять минут мирно сидели за чашкой чая.

– Вот именно. Разумеется, будь за столиком Джозефа мужчина, я бы могла предположить, что его врач – большой оригинал и назначает пациентам встречи в лобби отелей, а не у себя в смотровой, но это совершенно точно была женщина. А значит, Джозеф солгал мне о цели своей поездки в Англию.

– Потрясающе, – сказал я. – Зная, как он вам дорог, убедить вас в том, что скоро он падет жертвой смертельной болезни… и продолжать громоздить одну ложь на другую!

– Вы правы, но я отнюдь не была потрясена, – сказала леди Плейфорд. – Моей главной реакцией, наступившей уже после того, как я утвердилась в мысли, что Джозеф не только не при смерти, но даже не болен… нет, вообще-то реакций у меня было несколько. Сначала я испытала облегчение: значит, я его не потеряю! Он будет жить! – Ее глаза наполнились слезами. – Не могу даже спокойно вспоминать свои тогдашние эмоции. Простите. – Она достала из кармана кимоно носовой платочек и приложила его к глазам.

– Не стоит извиняться, – сказал я.

– Вы очень добры, но я терпеть не могу выставлять свои чувства напоказ. Предпочитаю беспристрастный анализ демонстрации. И, кстати… тогда я не только радовалась и ликовала, но и сгорала от любопытства. Зачем человек, который запросто мог влюбить в себя кого угодно, выбрал такую странную линию поведения? Одним словом, я была заинтригована и благодарна ему за это.

– Благодарны?

– Вас это удивляет? У моих родителей я была единственным ребенком. Они были тихими, скучными людьми. Так что в детстве, когда мне хотелось, чтобы случилось какое-нибудь необычайное происшествие, я выдумывала его сама. Плюшевых медведей я превращала в разбойников, а кукол – в героев и в тишине детской разыгрывала между ними драмы, о которых не знал никто, кроме меня. С тех пор я непрерывно сочиняю – характеры и события, тайны и любовные истории. Со временем, уже став взрослой, я неоднократно встречала куда более интересных людей, чем мои папа с мамой, – и все же никто из них не привлекал меня так, как персонажи, которых я создавала сама. Пока…

Казалось, она хотела, чтобы я закончил ее фразу.

– Пока вы не повстречали Скотчера? – предположил я.

Она кивнула:

– Джозеф озадачивал и интриговал меня сильнее, чем любая тайна, которую я могла выдумать сама. О да, я была ему благодарна. Знаете, во всем, что с ним связано, был привкус чего-то страшноватого и волнующего. И я с радостью окунулась в его игру! Но самое удивительное, что меня поддержала Софи! Она подыгрывала Джозефу, притворявшемуся смертельно больным человеком, потому что влюбилась в него и не хотела разоблачать его ложь. Как и я, Софи старалась его защитить. Подумайте, какой непоправимый вред нанесла бы его репутации правда, откройся она вдруг!

– Многие решили бы, что поделом ему, – сказал я. Должен признать, что в тот момент я и сам чувствовал себя одним из этих многих. – Кстати, Софи Бурлет до сих пор настаивает на том, что верила ему – то есть верит. И даже обвиняет во лжи полицейского доктора.

Леди Плейфорд ответила:

– Софи просто не хватает смелости признать себя соучастницей обмана, да еще такого серьезного. Спорю на что угодно, она раскусила своего пациента уже через неделю после того, как приехала в Лиллиоук. Но нет, она никогда не сознается. Ведь правда оскорбляет ее гордость, и поэтому она будет настаивать на лжи. Запомните, Эдвард, мало кому нравится чувствовать себя замешанным в чем-то хотя бы отдаленно предосудительном, люди вообще не любят непредсказуемости. Иными словами, почти все боятся почти всего – никогда не забывайте об этом! Лишь писатели и художники в силах справиться с пугающей двусмысленностью бытия, да еще люди с наклонностями к игре в воров и полицейских[26]. Уверена, что Эркюлю Пуаро такая игра пришлась бы по вкусу.

– А Софи Бурлет знала, что вы знаете правду о Джозефе Скотчере? – спросил я.

– Искренне надеюсь, что она причисляла меня к одураченному большинству, – ответила леди Плейфорд; уголки ее рта изогнулись было в лукавой улыбке, но тут же вновь опустились. – Иначе к чему мне было тратить деньги на постоянную сиделку для человека, который ничем не болен?

В самом деле, к чему? Я не стал задавать ей этот вопрос. Леди Плейфорд явно считала, что уже дала на него вполне исчерпывающий ответ, и я не стал ее разубеждать, хотя мне ее мотивы казались совершенно неудовлетворительными. Больше того, бредовыми.

– Но Клаудия, разумеется, угадала правду, и Рэндл тоже. Я очень опасалась, что рано или поздно кто-нибудь из них проболтается, причем так, чтобы застать Джозефа врасплох. Конечно, Клаудии доставляло большое наслаждение изводить его своими намеками, но так не могло продолжаться вечно, к тому же я видела, что ее словесные уколы раз от раза делаются все болезненнее. Страх перед правдой и толкнул меня на то, чтобы изобрести мой гениальный план.