Вернувшиеся - Джейсон Мотт

В своем воспоминании, пока Харольд издевался над музыкой, а Джейкоб играл в непонятные игры, Люсиль готовила на кухне воскресный ужин. На печи жарилась ветчина. В духовке поспевала курица с пряной зеленью. На столе стояли тарелки и блюдца с подливой, картофельным пюре и белым рисом, приправленным тимьяном, с кукурузой, красным перцем и бобами. Здесь же ожидал десерт: шоколадные пирожные, торт и имбирные печенья.

— Джейкоб! — крикнула Люсиль. — Не превращай свою спальную в свалку! Мы скоро будем ужинать.

— Да, мам, — ответил ребенок.

И затем:

— Я хочу кое-что построить.

— Что ты хочешь построить? — поинтересовалась Люсиль.

Харольд щипал струны в гостиной, уничтожая одну из песен Хэнка Уильямса. Он потратил уже несколько недель на ее изучение.

— Я не знаю, — ответил Джейкоб.

— Ну, тогда придумай план, а затем уже воплощай его в деле.

Посмотрев в окно, Люсиль увидела облака, набегавшие на бледную круглую луну.

— Может, ты построишь дом?

— Дом? — задумчиво переспросил мальчик.

— Большой прекрасный дом со сводчатыми потолками и дюжиной спален.

— Но нас только трое. И вы с папой спите в одной постели. Нам понадобится только две спальные комнаты.

— А как насчет тех людей, которые приедут к нам в гости?

— Они могут спать в моей постели. А я на какое-то время переберусь к вам.

В спальной Джейкоба что-то с грохотом упало на пол.

— Что это было?

— Ничего.

Рядом раздавались нестройные аккорды Харольда.

— Прозвучало очень громко. У тебя большое «ничего».

— Все нормально, — ответил Джейкоб.

Люсиль попробовала пищу и оценила ее идеальный вкус. Ароматы разносились по всему дому. Запахи проникали сквозь щели в стенах и наполняли собой окружающий мир. Удовлетворенно усмехнувшись, она поднялась на второй этаж, чтобы проверить Джейкоба. В его комнате царил хаос — как она себе и представляла. Кровать была перевернута набок и сдвинута к дальней стене. Матрац служил баррикадой и опирался на изголовье и подножье кровати. Позади рукотворного барьера валялись полуразрушенные дома, собранные из «Линкольн логс»[4].

Люсиль остановилась на пороге комнаты, вытирая руки кухонным полотенцем. Мальчик выглянул из-за стены форта и посмотрел на нее. Затем он отщипнул от игрушечного домика очередное бревно, которое хотел использовать в новом строительном проекте. Люсиль вздохнула и, пожав плечами, спустилась по лестнице в гостиную.

— Наверное, Джейкоб будет архитектором, — сказала она, устало опускаясь на кушетку.

Она демонстративно вытерла лицо и шею полотенцем. Харольд гремел на чертовой гитаре.

— Вполне возможно, — удалось ответить ему, но брешь в концентрации внимания привела в беспорядок его абсолютно немузыкальные пальцы.

Он медленно восстановил позицию аккорда и начал песню заново. Люсиль потянулась. Она легла на бок, подтянула ноги ближе к телу, подсунула руки под подбородок и принялась сонно наблюдать за тем, как ее супруг сражался с гитарой.

Он был красивым, подумала Люсиль. И казался еще более красивым, когда ему не удавалось что-то.

Его толстые неповоротливые ладони были плохо приспособлены к игре на гитаре. Пальцы выглядели гладкими и слегка припухшими. На нем была красно-синяя фланелевая рубашка, которую Люсиль купила ему, когда в тот год наступили первые заморозки. Поначалу он жаловался, что рубашка была слишком облегающей. Но на следующий день он надел ее на работу и, вернувшись домой, рассказывал, как она ему понравилась. «Сидит на мне как влитая». Конечно, это показалось бы многим мелочью, но в семейной жизни мелочи очень важны.

Дома Харольд носил джинсы — поблекшие, но чистые. Люсиль нравились джинсы. Ее отец был пастором. Большую часть жизни он читал людям никому не нужные проповеди и носил экстравагантные костюмы, которые являлись непозволительной роскошью для его семьи. Но для матери Люсиль было очень важно, чтобы ее муж выглядел истинным представителем Армии спасения, и ради этого она шла на любые издержки. Поэтому, когда Харольд появился в их городе, одетый в джинсы и несвежую рубашку, Люсиль влюбилась в его гардероб и мягкую, слегка недоверчивую улыбку, а затем вышла замуж за этого симпатичного парня.

— Ты отвлекаешь меня, — сказал Харольд, подстраивая шестую струну гитары.

Люсиль зевнула. Дремота упала на нее, как молот на наковальню.

— Прости, я не хотела этого, — ответила она.

— Но с тобой я чувствую себя гораздо лучше.

Она улыбнулась.

— Продолжай практиковаться. У тебя толстые пальцы, милый. Это всегда затрудняет музыкальную деятельность.

— Значит, все из-за них? Из-за моих толстых пальцев?

— Да, — сонно ответила она. — Но они мне нравятся.

Харольд приподнял бровь.

— Папа? — прокричал из своей спальной Джейкоб. — Из чего делают мосты?

— Он точно будет архитектором, — прошептала Люсиль.

— Их делают из разного материала, — ответил Харольд.

— Из какого материала?

— Все зависит от того, что у тебя имеется.

— Харольд, — с упреком сказала Люсиль.

Они оба ожидали нового вопроса. Но его не последовало. Сверху доносилось только легкое постукивание. Это падали на пол бревна детского конструктора. Очевидно, старый проект был отменен и начинался новый.

— Однажды он будет строить дома, — сказала Люсиль.

— Или через неделю передумает и захочет стать летчиком.

— Не передумает.

— Откуда ты знаешь?

— Матери чувствуют такое сердцем.

Ее муж опустил гитару на пол. Люсиль уже почти спала. Он вытащил из серванта небольшое одеяло и укрыл ее.

— Что делать с едой? — спросил Харольд.

Люсиль с улыбкой прошептала:

— Он будет архитектором.

Затем она заснула — и в том счастливом воспоминании, и в своем пустом доме.

Люсиль проснулась на кушетке в гостиной. Она лежала на боку, с руками, подсунутыми под щеку, и с ногами, подтянутыми к телу. Кресло, в котором Харольд мог бы пощипывать гитарные струны, оставалось пустым. Она прислушалась к звукам, которые могли бы доноситься из спальной Джейкоба. Ответом была тишина.

Люсиль села, сонно потирая глаза, покрасневшие от нервного истощения. Она не помнила, как легла на кушетку. В последнем моменте, сохранившемся в ее памяти, она стояла у раковины на кухне и смотрела в окно.

Был поздний вечер или раннее утро. Прохлада в воздухе намекала на скорое приближение осени. За окнами дома стрекотали сверчки. Один из их соплеменников пробрался на чердак и, устроившись там в каком-то пыльном углу, выводил свои трели.

Тело Люсиль ныло от боли. Она чувствовала страх. Ее напугал не реализм сновидения — фактически первого за несколько недель — а то, как внезапно она вернулась в старое тело. В этом было нечто нездоровое. Во сне ее сильные ноги могли бежать быстрее ветра. Теперь у нее болели колени, а лодыжки распухли из-за плохого кровообращения. Во сне она наслаждалась твердостью духа. Любое дело могло быть со временем выполнено. Это порождало в ней уверенность. Она чувствовала себя мудрой и более терпимой. И если бы сон вдруг перешел в кошмар, она справилась бы с ним, потому что была там молодой. Теперь Люсиль снова стала старой женщиной. Хуже того, она стала одинокой старухой. Вот что пугало ее. Одиночество. Так всегда было и, видимо, будет.

— Он мог бы возводить дома, — сказала она в пустоту.

По ее щекам покатились слезы.

Чуть позже она перестала плакать. Люсиль почувствовала себя лучше, словно какой-то клапан открылся, и невидимое давление, разрывавшее ее сердце, ослабело. Когда она попробовала встать на ноги, артритная боль ударила по всем костям. Она со стоном опустилась на кушетку.

— Господи, — прошептала старая женщина.

При следующей попытке она встала без каких-либо затруднений. Боль по-прежнему ощущалась, но значительно слабее того уровня, который она ожидала. Ноги немного волочились и цеплялись друг за друга. Люсиль прошлась по дому, включая в комнатах свет. Затем она направилась на кухню.

Приготовив чашку кофе, она встала у сетчатых дверей веранды и прислушалась к сверчкам. Вскоре их стрекот плавно затих, и вопрос о времени решился сам собой. На восточной половине неба появилась тусклая полоска, предвещавшая рассвет.

— О, Господи! — воскликнула Люсиль.

Ей предстояло сделать много дел. Кроме того, она собиралась придумать кучу планов. Люсиль знала, что если она займется всем этим, ей не придется сожалеть о том, каким тихим и пустым стал ее дом. Сейчас ее лучшим другом, несмотря на постоянную пустую болтовню, был телевизор.

— Все будет хорошо, — прошептала она, разместив перед собой блокнот.

Поначалу Люсиль записывала только простые фразы, которые, по ее мнению, не вызывали вопросов. «Мир странное место», написала она в верхней части списка и затем посмеялась над этой банальностью.