Застой. Перестройка. Отстой - Евгений Степанов

Газон рабочие из нашего кооператива стригли где-то два-три раза в неделю. Двор все время облагораживали – сажали новые деревья, красили гаражи, меняли канализационные трубы. Правда, когда меняли трубы, все перерыли и бедных зайцев напугали. Они перебежали на лужайку другого двора.

Остались птицы. Они по утрам в Западном Берлине надрываются, как в раю.

Вообще, отношение к животным в Берлине очень трепетное. Я никогда не видел бездомных собак или кошек. Однажды летом гуляли с Наташей и Настей по Шарлоттенбургу – в каком-то магазине увидели огромного, как черного дога, кота. Кот за витриной сидел со свистком на шее и молчал. Мы его звали, звали – он не реагировал. А потом кот вышел на улицу и пошел по своим делам, как хозяин Шарлоттенбурга. На людей внимания не обращал.

Часто мы ездили в мой любимый район Шпандау.

Средневековый маленький городок. Невысокие двухэтажные домики, крытые красной черепицей. Старинная ратуша. Булыжные мостовые. Речка, по которой ходят большие суда и миниатюрные яхты. Это Шпандау. Это одно из лучших мест в мире. Мы ездили туда на метро. Десять минут – и мы в средневековье. Мы гуляли по мощеным улочкам, выходящим к Шпрее, смотрели на корабли и на маленькие дачки, расположенные на берегу, ели в любимом настюшкином кафе “Сабвей”, заходили в русский магазин поболтать с нашими знакомыми продавцами Людой и Борей. Все в Шпандау дышало покоем и умиротворением.

Особенно в Берлине меня поражали цены на недвижимость. Однушку размером двадцать семь метров в Восточном Берлине, в районе Вюртенберг можно купить за пятнадцать тысяч евро, восьмидесятиметровую трешку в Шпандау (это самый западный район Берлина) – за сорок.

У всех жильцов есть собственное место в подвале.

Если бы я был президентом России, я бы первым делом всех чиновников отправил на стажировку в Берлин. Может быть, они здесь чему-то научились бы. Ну хотя бы в области национального проекта “Жилье”. В двадцать пять лет жители Берлина получают (при желании) б е с п л а т н о квартиры. Если денег платить за коммунальные услуги нет, платит государство. А раньше квартиры давали и вовсе с восемнадцати лет.

Иногда мы с Наташей порывались вернуться домой. Она очень тосковала по своей маме, по Кубиковску, да и по Москве.

– А что мы там будем делать? – спрашивал я.

– Не знаю. Просто хочется вернуться. Если бы не Настя, я бы давно уехала.

– Это у тебя, видимо, склонность к мазохизму.

– Почему?

– Ну ведь там опять обхамят и обманут. И унизят. И не сдержат слово. И т.д. Здесь этого маловато. Вот ты и тоскуешь.

– А ты не тоскуешь?

– Тоже тоскую. Я же русский человек. Мое место в России, а я здесь штаны протираю. Но разве я там кому-то нужен?! Жаль только, что родителей перевезти не получилось – они, впрочем, и сами не хотят. А так, с точки зрения комфорта, здесь, конечно, лучше. Да и дефицита общения у нас нет. Русские на каждом шагу.

– Но мы же с ними не общаемся.

– Кое с кем все-таки общаемся. Мне лично хватает. Я вот с кабанами еще общаюсь, и с деревьями, и с озером, и с рекой. Да и потом почему обязательно нужно говорить и писать на русском? Мне уже все равно. Видимо, я кочевник по происхождению. У меня нет зависимости от языка. Для меня язык – инструмент. В Германии лучше пользоваться немецким инструментом…

…Наташа воцерковилась, стала ходить в один из православных берлинских храмов, на книжных полках появились религиозные книги, повсюду в квартире стояли небольшие и недорогие иконки.

Теперь у Наташи главным авторитетом стал ее духовник, настоятель храма московского патриархата отец Виталий.

Она с ним консультировалась по всем вопросам. Я то и дело слышал дома: “Отец Виталий сказал…”, “Отец Виталий благословил…”

Я всегда относился к церкви с уважением и симпатией, но воцерковляться не спешил, каждый раз собирался сделать этот шаг, но потом откладывал, откладывал, видимо, грехи не позволяли.

Однажды мы пошли в церковь с Наташей вместе, она заказала сорокоуст, исповедалась, батюшка ее причастил. Решил исповедаться и я.

– Здравствуйте, отец Виталий, – сказал я. – И поцеловал ему руку.

– Здравствуй, Евгений Викторович, – ответил священник.

Я удивился, откуда он меня знает. Но виду не подал, решил, что Наташа ему рассказывала обо мне. Ну, конечно, рассказывала, что же тут такого.

– В чем будешь каяться, батюшка? – спросил отец Виталий.

– Да много у меня грехов, много. Бизнесом в крупной компании я долго занимался, откаты получал. Как-то стало это сильно тяготить, понял, что вел себя нехорошо. Наташе, жене своей, изменял, и раньше, и потом, когда работал в Засибирском округе, а ведь она святая, как ей можно изменять, обижать ее нельзя.

– Да, ты прав, батюшка Евгений Викторович, – сказал священник, – жена у тебя и впрямь святая. Она часто сюда приходит. Свет от нее идет. А жили мы все грешно. Знаю я все твои грехи, знаю даже, как ты в Мытищах, на квартире у друга своего, грешил. Все мы грешные, кто без греха, главное, что понял, что раскаиваешься.

Я посмотрел на попа настороженно, откуда он все про меня знает, ведь про это я Наташе не мог рассказывать, а, следовательно, она не могла пересказать ему.

– Не удивляйся, батюшка Евгений Викторович, – точно читая мои мысли, сказал отец Виталий. – Не узнал ты меня просто.

Я пригляделся. Точно – это был Виталий Оттович. Виталий Оттович Шульц, с которым мы вместе работали в музее пролетарского писателя Беднякова.

Мы обнялись.

После службы отец Виталий пригласил к себе.

Наташа побежала домой, она вызвала слесаря – у нас туалет дома сломался, а я пошел в гости.

Священник жил неподалеку от храма, в большом частном доме, вместе со своей семьей, матушкой Натальей и тремя детьми.

Отец Виталий (я его так и стал называть) рассказал, как услышал голос Бога, как ездил к святым старцам в Оптину пустынь, как потом учился в Семинарии и Духовной академии…

Я удивлялся его судьбе и, конечно, был рад за него. Вот кто нашел себя. Вот кого нашел Бог.

– А ты удивишься, батюшка Евгений Викторович, – продолжил отец Виталий, – здесь, в Берлине, и наша былая коллега по музею живет – Наталья Семеновна. Они с мужем эмигрировали, по еврейской линии, ее муж, как выяснилось, иудей. Он здесь в синагогу ходит. А Наташа иногда приходит в храм, молится усердно, поклоны бьет, а так все время работает – она выпускает специализированный журнал на немецком языке о DVD, живут не бедно, в достатке, квартиру уже купили, кажется, где-то в Шарлоттенбурге – там многие русские покупают.

Проговорили за полночь. И об общих знакомых, и на вечные темы.

– Просвяти меня, отец Виталий, – попросил я после нескольких часов беседы. – Всю жизнь меня мучает один вопрос: если Бог всевидящ и всемогущ, то почему он допускает столько страданий в мире, столько горя?

– Бог горя не приносит. Страдания люди причиняют себе сами. Друг другу. Но Бог не желает ни в чем ограничить свободу человека. У всех нас есть выбор – с кем быть: с Добром или со Злом. Свобода – главная благодетель. Ее Господь не отнять, не ограничить не может.

– Но ведь все ее по-разному трактуют.

– В том-то и дело. Но Бог здесь ни при чем. А человек – при чем.

Расстались мы очень по-доброму, обнялись, я пообещал, что буду ходить в храм часто. Матушка Наталья на дорогу и домой дала мне пирожков с капустой.

…Прошло три года. Мы получили вид на жительство. Настюшка потихоньку становилась настоящей немкой. Пунктуальной, обязательной, аккуратной. Когда заканчивала работать на компьютере, тут же его выключала. Даже если перерыв был всего на пять минут. Я удивлялся:

– Зачем ты это делаешь? Ведь потом опять надо включать, неудобно…

– Нельзя понапрасну тратить электроэнергию… Это же неэкономно! – отвечала моя повзрослевшая дочь.

В России тем временем произошли известные перемены. Во всяком случае, 7 мая 2008 года в стране появился новый президент. Почему Путин не пошел на третий срок? Почему он выбрал именно такой путь сохранения власти, фактически доверив ее своему личному ординарцу? На эти вопросы я не мог и не могу дать ответа. Да и не хочу.

Интересно следующее: как долго в сложившейся ситуации между Медведевым и Путиным сохранятся хорошие отношения? Я думаю, через годик-другой Медведев (его чиновничий аппарат) покажет характер. Юноша з а б у д е т, к а к он пришел к власти.

Мы очень выгодно продали одну из наших квартир (на Арбате) и положили деньги в немецкий банк под хорошие проценты, Настюшка устроилась на работу в молодежный театр, где сразу, уже в первый год, получила девять ролей.

Эмма Ивановна приезжала к нам регулярно, но ей давали визу только на три месяца, а потом она была вынуждена возвращаться. Я всегда радовался, когда приезжала теща – она прекрасно готовила жареную картошку, курочку, котлеты. Мы жили точно также, как в Кубиковске. Родителям я звонил каждый день и ежемесячно переводил им деньги.