Серебряная пуля - Гарри Стейн

— От кого?

— Оно имеет некоторое отношение к нашему курсу, — уклончиво ответил Логан. — Так, чепуха.

— От врача?

— От исследователя-пенсионера. Старика. Чепуха, в общем.

— Они выскакивают, как черти из табакерки, да? — приятным голосом проговорил Шейн. — Тебе вообще-то стоило бы познакомиться с некоторыми чудаками, о которых я слышал после начала лечения. Всем проигравшим есть что сказать.

— Да? — Ни за что в жизни Логан не смог бы понять, почему Шейн сейчас с ним так чертовски дружелюбен. И вообще, научится ли он когда-нибудь понимать этого типа?

— Старики — тяжелое дело. Они или скучны или любят забираться в дебри, советовать, ссылаясь на то, что давно ушло. Так какой это из вариантов?

Логан улыбнулся.

— Он хочет узнать о нашей работе. — Хуже всего то, что ему все время приходится отчитываться перед Шейном. Сабрина права, он похож на его отца!

— Дай посмотреть. — Шейн уселся рядом.

— Это личное письмо.

— Да ладно, давай. — Он протянул руку. — А я покажу тебе свое, если ты мне покажешь это.

Нехотя Логан отдал листок, Сеф начал читать, Дэн наблюдал за его реакцией.

«Уважаемый доктор Логан!

Примите мои наилучшие пожелания. Меня зовут Рудольф Кистнер. Сейчас я на пенсии, живу в Кельне. Пишу вам на английском, который учил несколько десятков лет назад в гимназии, в Первую мировую войну».

Шейн поднял глаза.

— А ты не сказал, что он немец. Логан, в конце-то концов, кончай это занятие — скрытничать.

— Скрытничать?

— Я шучу, Логан, Боже мой, и с каких это пор ты стал таким чертовски чувствительным?

«Раньше я был химиком-органиком. А пишу вам потому, что узнал о вашем курсе лечения в Американском институте рака. Мне стало очень интересно, потому что много лет назад я работал с соединениями сульфатных производных против рака. В те времена мы возлагали много надежд на эти лекарства.

Вы, конечно, очень заняты, но я был бы вам премного обязан, если бы вы нашли время написать мне о ваших лабораторных исследованиях. Я старый человек, и сейчас у меня полно свободного времени на размышления. Ведь этому даже старость не помеха.

С искренними пожеланиями, Рудольф Кистнер».

Шейн вернул письмо.

— Батюшки, да ему уже девяносто лет! Прямо как голос из средневековья!

— Как вы думаете, что мне надо ему ответить? — Это письмо разожгло любопытство Логана.

— Да пошли его куда подальше! — ухмыльнулся Шейн. — И всегда думай в первую очередь о репутации института. — Он задумался. — Очень жаль насчет протромбина у той женщины. Ты контролируешь ситуацию?

Логан колебался, обеспокоенный реакцией Ханны Дитц, хотя пока и умеренной. Но она могла повлиять на дальнейшую судьбу протокола.

— Полностью. Витамин К должен сделать свое дело.

— Хорошо. Вот это хорошо.

— Мы не спустим с нее глаз.

— Ага.

Ну и что дальше? Несмотря на кажущуюся заботу, Шейна проблема Дитц не очень волновала.

И через минуту Логан понял почему.

— Слушай, Логан… — он повернулся к Дэну лицом, — я должен тебе кое-что сказать. Это правда, что ты хочешь вставить перо этому мудаку в задницу?

Логану понадобилась секунда, чтобы понять, о ком он.

— Стиллману?

Шейн засмеялся.

— Он до смерти напуган — эти молокососы собираются его выставить…

— Мы? — спросил задумчиво Логан. — Почему?

— Почему? — Шейн понизил голос. — Потому что Стиллман наконец понял, что его курс лечения провалился. Вот почему. У него в руках очевидные данные, он знает, что его лекарство — пшик, и прекрасно понимает, что скоро об этом узнают все. — Он снова рассмеялся. — Бедный сукин сын!

Логану не надо было спрашивать, откуда это Шейну известно. У него повсюду осведомители. Во всяком случае, что для него имело значение в данный момент — так это возникшая снова близость.

— Как здорово, — неуверенно проговорил он. — Можно поздравить?

Шейн похлопал его по спине.

— Черт побери, пожалуй, Логан. Чем глубже его провал, тем больше мой успех. — Он встал. — Сейчас мне от тебя нужно одно — ты не должен расслабляться. Действуй так, чтобы твое соединение угодило ему прямо в сердце!

Сабрина, встретившись с Логаном в тот вечер после больницы, нисколько не удивилась.

— Не стоит слушать Шейна. У него семь пятниц на неделе.

— Да я знаю, Сабрина. — Хотя на самом деле он не мог не заметить, что в самое последнее время наставник изменил свое отношение к ним и, кажется, питает надежду. — Просто он меня совсем задергал.

— Да и меня через тебя. — Она засмеялась, но в голосе слышалось раздражение. Закончился еще один утомительный день, может, еще более утомительный, чем другие, — часа два назад пришло известие, что умерла Джуди Новик.

— Но ты же не против этого дерганья. Ты меня тоже дергаешь.

— Во всяком случае, что касается Стиллмана, то я сегодня тоже кое-что слышала. Но в связи с Рестоном.

— От кого?

— От Рэйчел Мэйгс. — Это его подруга, которая помогала Стиллману в курсе лечения. — Она говорит, что Рестон перед ними высмеивает соединение Q. Даже перед Атласом.

Молчание. Что тут скажешь?

— Он болтает и о Ханне Дитц. Кровотечение из десен он изображает как Бог знает что.

Логан мысленно представил эту сцену.

— Он просто пытается защитить свою несчастную задницу, — сказал он с горечью.

— Презираю этого типа!

— Не стану спорить, Сабрина. Ты была права.

— Да я не потому тебе сказала, что права. Важно знать это. И надо что-то делать.

— Да, по крайней мере, до тех пор, пока лечение не победит. Я знаю этого парня, и, если дела наладятся, Рестон к нам вернется.

Она была в своем личном кабинете, беседовала с двумя помощниками, когда ей сказали, что врач уже ждет. Дело в том, что она забыла о его приходе. Просто она была полна решимости во что бы то ни стало заниматься своими делами.

— Нам надо поговорить наедине, — сказала она, кивком отпуская двух женщин, — я надеюсь, это недолго, и почему бы нам не продолжить часов в пять?

Женщина помоложе, новенькая, старавшаяся произвести хорошее впечатление, мгновенно собрала вещи и направилась к двери. А другая, Беверли, ее шеф, задержалась и, сжав руку хозяйки кабинета, сказала:

— Желаю удачи.

Бросив курить почти пятнадцать лет назад, она редко с тех пор чувствовала потребность в сигарете. Но сейчас вдруг ей отчаянно захотелось затянуться.

В дверь постучали.

— Открыто!

Как только она увидела его лицо, сразу поняла: новости плохие.

— Итак? — сказала она, заставив себя улыбнуться. — Они сделали анализ быстрее, чем за сутки. Передайте им — я потрясена.

— Я передам. — Он тоже слабо улыбнулся. Это была улыбка врача. Не такая искренняя, как улыбка уверенного в себе политика.

— Миссис Риверс, я надеюсь, вы простите меня, что я позволил себе…

В комнату внезапно ворвался Джон. Лицо его было пепельным. Сейчас он был не политиком, а обычным мужем. Боже мой, подумала она, он уже знает.

Ни слова не говоря, он опустился на ручку кресла и поцеловал жену в щеку.

— Я люблю тебя, Элизабет, — сказал он.

— А что, так плохо? — спросила она. — Я к этому еще не готова. А почему не готова?

— Боюсь, что биопсия показала наличие злокачественной опухоли, — тихо проговорил доктор.

Так вот оно: смертный приговор.

— А могли бы вы немного подробнее?

Но, когда он начал объяснять на непонятном профессиональном языке, она почти не слушала.

— В общем, вы говорите, что это рак кости? — спросил Джон.

— Нет, сэр. Судя по тому, что мы видим, болезнь зародилась в области груди и дала метастазы в кость.

— Тогда о чем мы? Об операции на груди? Я не понимаю.

Доктор сочувственно покачал головой.

В глубине души он удивился — человек, известный своим широким кругозором, так мало знает о том, что считалось элементарным.

— Боюсь, сэр, в данном случае хирургическое вмешательство способно мало на что повлиять.

— Понятно. — Он резко повернулся к окну и посмотрел на широченную лужайку. — Это уже точно? Не могло быть ошибки?

— Нет, сэр. Боюсь, что нет.

Пытаясь ободрить, Джон положил руку ей на плечо.

— Ну и что делать? Можете ли вы нам дать какой-то реалистический прогноз?

— Я могу сказать только одно: предстоит долгий-долгий путь. Есть вариант очень эффективного лечения. В первую очередь, я бы посоветовал позвенишь доктору Маркеллу в институт рака.