Серебряная пуля - Гарри Стейн

Гарри Стейн

Серебряная пуля

Чарльзу и Эйбу, которые одинаково ценят прошлое и будущее

Первые изменения были очень незначительными — мутация в единственном ядре единственной клетки в глубине ее правой груди. Невозможно сказать, чем это было вызвано, но больная клетка появилась и продолжала оставаться единственной в своем роде среди нескольких триллионов клеток ее тела.

Ей было семнадцать лет.

Следующие десять лет клетка вела себя совершенно автономно, выйдя из-под контроля соседних клеток. Она приобрела неправильную форму, структура ее ядра изменилась, ее метаболизм увеличился.

Процесс развивался бурно.

Через восемь лет в клетке вдруг начали происходить разительные перемены.

ДНК внутри нестабильных ядер меняются ежечасно. Вся энергия клетки направляется на рост и размножение. Сигналы, дающие команду прекратить рост и размножение, игнорируются, иммунная система нарушается. В течение месяца клетка размножается, и число дочерних приближается к сотне.

Иногда она думает, что живет в каком-то фантастическом мире — двое детей, работа, муж, и она шутит: времени на проблемы не остается.

Еще четыре года приносят большие изменения. Больные клетки плодятся сотнями тысяч, но, даже если их сгруппировать, они все равно не больше булавочной головки. Некоторые, однако, уже поселились и на поверхности груди.

Однажды днем, купаясь в бассейне Белого дома, она почувствовала тупую боль в нижней части спины, но не обратила на это внимания — незначительный спазм в мышце. Но боль в спине не отпускала двадцать четыре часа, а потом исчезла так же внезапно, как и появилась.

Даниэл Логан лежал в тускло освещенной комнате отделения неотложной помощи нью-йоркской больницы Клермонт. Лежал уже час, один, в полутьме, кажется, забытый медсестрами, сновавшими по коридору всего в нескольких шагах от него. Время от времени ему казалось, что он слышит отдаленные раскаты грома, очевидно, буря, налетевшая на город в этот воскресный вечер, не собиралась утихать. Что же касается персонала неотложки, все, наверное, думали, что его просто нет.

Доктор Логан улыбнулся. Хорошо. На это он и надеялся: услышав по дороге в больницу прогноз погоды, он понял, что дел будет немного. Только Бог знает, как ему нужен отдых! Дэн не выспался из-за этого проклятого приема, длившегося всю ночь, почти до рассвета. Но он должен явиться на работу как руководитель медицинской бригады, состоящей из молодого врача, нескольких медсестер и полдюжины разных помощников. Доктор доверял весьма циничному наблюдению медиков — болезнь отдыхает в плохую погоду.

Вдруг Логан резко поднялся — в коридоре стало излишне оживленно. Свесив ноги с топчана, он выглянул. Двое охранников удерживали в стельку пьяного здоровяка.

— Эй, док! — позвал один. — Будете с ним что-нибудь делать?

— Сейчас, секунду.

Отделение неотложки в Клермонте — такое же, как и в любой больнице большого города. Пациенты, ожидая, сквозь стеклянные перегородки могли разглядывать кабинет доктора и его самого в нем, как в аквариуме, а врачи и медсестры — наблюдать за вновь прибывшими и оценивать, кому нужна немедленная помощь. В то время как кривые ЭКГ на большом мониторе, подвешенном к потолку, вычерчивали работу сердца уже поступивших, Логан пересек приемный покой и привычно глянул на монитор. Ничего особенного. По другую сторону стеклянной перегородки в одиночестве сидел молодой испанец. Взгляд его был полон ненависти.

— Что с ним? — спросил Логан сестру Клэнси, больше известную как Амазонка, так ее называли даже в глаза.

— Выделения. Доктор Ричман уже взяла на анализ.

— Хорошо.

Она хмыкнула.

Ничего себе, заявиться в такую ночку.

Уверен, подумал Логан, направляясь по коридору, если бы из тебя текла такая зеленая слизь, ты бы тоже примчалась сюда.

Пьяный растянулся на топчане, его распяли, привязав за руки и за ноги, чтобы не дергался. Каждое такое подобие больничной палаты было рассчитано на двоих: один больной — в горизонтальном положении, другой — в вертикальном. Логан подошел к столпившимся в коридоре, медсестра брала кровь на анализ.

— Вы здесь, док? — спросил дежурный Рубен Перес.

— Не могу такое пропустить. — Осмотрев пациента, Логан бросил четверть доллара в ведерко, служившее им банком. Там уже валялось с полдюжины монет.

Логан гордился своим умением угадывать уровень алкоголя у пациентов. Буквально неделю назад привезли молодого китайца, подобного, пожалуй, они не видели давненько. Коллеги предлагали разное — от четырехсот миллиграммов на децилитр до восьмисот. Но умереть можно и при семистах на децилитр. Всех развеселило, когда Логан сказал: двести семьдесят пять, а компьютер выдал двести девяносто пять. Он знал одну особенность — у восточных людей невероятно низкий порог терпимости к алкоголю.

Теперь Логан повернулся к Джанис Ричман, молодому дежурному врачу. Застенчивая, скромная, она обладала блестящим диагностическим даром, и сегодня у Логана было настроение сразиться.

— О’кей, Ричман, угадайте вы.

— Пятьсот двадцать.

Логан кивнул.

— Четыреста тридцать.

Через пять минут медперсонал, а точнее, больше половины дежуривших собрались у терминала, ожидая ответа компьютера. Четыреста тридцать пять.

— Черт побери! — воскликнула Ричман, чему Логан страшно удивился, никогда раньше она не проявляла такого азарта.

— Логан, — воскликнул Рубен Перес, — у тебя собачий нюх!

Он рассмеялся, кладя в карман деньги, — пустячок, а приятно.

— Ну, у каждого должна быть своя специализация. Я — так уж вышло — пьянолог.

Он улыбнулся Ричман.

— Джанис, посидите, присмотрите? Я пойду чего-нибудь съем.

— Да-да, — кивнула она. — Идите, раструбите о своей победе.

— Я тоже поем, — сказал Перес, — после моего перерыва уже прошло два часа.

— Голоден как зверь, — признался Логан по дороге к лифту. — Сегодня утром открыл холодильник и нашел только засохший кусочек сыра и бутылку пива. Знаешь, если бы пациенты увидели, как я живу, они бы близко ко мне не подошли.

— А я думал, вы все, юппи[1], умеете готовить.

— Нет. Это новые такие способные, а я из старых. Но я не жалуюсь, я выживаю на китайских полуфабрикатах.

В кафетерии работал единственный автомат, в углу. И, пока Перес с жадностью поглощал какое-то подобие куриного супа, Логан ковырялся в своей тарелке с желе.

— Что ты делаешь, старик? — улыбнулся Перес. — Не знаешь, как к этому подступиться?

Логан пожал плечами.

— Кстати, — сказал санитар, — я хотел спросить, как старина Фридман?

— Это который?

— Господи, ну вы и доктора! — Он покачал головой. — Жар? Боли в брюшной полости? Низкий гемотокрит? Да я же привез его около трех часов, у него что-то вроде сепсиса.

Как правило, санитары редко интересуются своими подопечными. Но Рубен был исключением, он вообще разбирался в медицине. Когда в неотложке начинал толпиться народ, доктор всегда мог его отправить к пациентам, которые больше других нуждались в уходе. Перес родился в Доминиканской Республике, вырос в Южном Бронксе и был всего на несколько лет старше Логана. Молодой врач понимал, как, впрочем, и сам Перес, что, если бы его образование не ограничивалось средней школой, из него бы вышел прекрасный медик. И хотя они редко виделись вне больницы, успевали многое обсудить на работе, и взаимное уважение постепенно переросло в крепкую дружбу. При Пересе Логан становился самим собой. Защитная маска безразличия, так свойственная многим из его персонала, здесь была лишней.

— Я прописал ему интенсивное лечение.

— Он хороший парень, как думаешь, выкарабкается?

Логан на секунду задумался, потом покачал головой.

— Нет. — И сделал паузу. — Ты прав. Со временем перестаешь думать о них, просто как о людях. Так ты говоришь, он хороший парень, да?

Перес кивнул.

— Он в числе первых высадился в Нормандии. Можешь поверить? Господи, какие истории он рассказывает! Знаешь, что он сказал мне, когда я его вез? «Это все, что я поимел за восемьдесят семь лет своей дрянной жизни».

Логан улыбнулся.

— Перед уходом я его посмотрю. Обещаю.

Перес помешал суп.

— Ну так… расскажи про вечеринку.

— Да нечего особенно рассказывать…

— Нечего рассказывать, — как эхо, саркастически повторил Перес, — человек посетил главное мероприятие сезона, а я должен читать об этом в «Дейли ньюс»?

— Слушай, для меня это была работа. — Логан улыбнулся. — Я пошел просто из вежливости.

Событие, о котором зашла речь, — празднование тридцатипятилетия служебной деятельности доктора Сиднея Карпэ, общепризнанного светила в мире медицины. И приглашение Логана — хороший знак для молодого доктора. Карпэ — человек-оркестр. Он писал книги, давал медицинские комментарии программам новостей, список его пациентов-знаменитостей был таким же длинным, как у Уильяма Морриса. И хотя, в сущности, — а коллеги Карпэ знали доподлинно — юбиляр был всего лишь доктором средней руки, это было скрыто от окружающих. В чем он был поистине гениален, так это в умении подбирать помощников — «вспомогательные мозги». Соперники-завистники называли их именно так. Именно благодаря этим винтикам и болтикам столь прочно держалось здание его славы.