Инстинкт и социальное поведение - Абрам Фет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Таким образом, древняя Греция, не способная обеспечить себя хлебом и другими видами продовольствия и сырья, развила промышленность и жила за счет вывоза промышленных изделий. Так возникла собственность на средства производства и торговли: на мастерские, шахты, корабли, и в особенности на обращенных в имущество людей – рабов. Предприятия античного мира насчитывали в некоторых случаях сотни рабочих, а в Риме – даже тысячи. И хотя они отчасти использовали наемный труд – что является главным признаком капитализма – в основе древней промышленности лежало рабство.
Отсутствовал и другой признак капитализма – применение машин и технический прогресс. В течение тысячи лет – с пятисотого года до нашей эры, когда возникли первые предприятия, до пятисотого года после нашей эры, когда угасла всякая промышленная активность – не было сделано никаких принципиальных нововведений. В Римской империи, охватывавшей весь цивилизованный западный мир, производили много товаров, но всегда одними и теми же способами, мускульной энергией человека и животных. Римляне не умели даже выдумать новые виды оружия, а заимствовали их у варваров: мечи – у галлов, дротики – у испанцев. Древний мир, при всех его достижениях, был поразительно статичен. Очень вероятно, что причиной этой технической инертности было именно рабовладение: дешевая рабочая сила, все время пополнявшаяся войнами за счет «варварских» народов, избавляла греков и римлян от необходимости что-нибудь изобретать. Между тем, они были вполне способны ко всякому творчеству, в том числе техническому, которым не пренебрегал Архимед. Историки полагают, что ручной труд считался тогда занятием, недостойным свободного человека; но никакой прогресс не возможен без кропотливой работы в лабораториях и мастерских.
Средние века были возвращением к варварству. То же было и на заре цивилизации, когда крито-микенская культура была уничтожена нашествием примитивных завоевателей; и то же грозит в наши дни остаткам европейской культуры, воспитывающей варваров внутри себя.
Феодальный строй надолго парализовал промышленность и торговлю. Ремесла и торговля сохранились вне Европы – в Византийской империи, где они процветали еще тысячу лет в том же статическом изобилии, как прежде в Римской, и в арабском Халифате, во многом унаследовавшем навыки греков и римлян. Лишь в позднем средневековье ремесла и торговля стали вновь развиваться – вначале все еще на основе ручного труда. Но эта культура зрелого средневековья отличалась от античной культуры преобладанием свободного труда. Рабство в его античной форме начало исчезать уже в позднем Риме: с отказом от завоевательных войн прекратился приток дешевых рабов, которых постепенно заменили колоны – закрепощенные крестьяне. В европейских странах крепостные были из собственного народа. Освобождаясь от крепостной зависимости с помощью выкупа или бегства, они шли в растущие промышленные города, где развились ремесла и мануфактуры – фабрики с разделением труда, но еще без машин. Первыми центрами промышленности и торговли были города Северной Италии и Нидерландов. Возникшая таким образом собственность на предприятия и торговые фирмы называется «буржуазной», от французского слова «буржуа», означающего «горожанин».
Юридическое положение буржуазной собственности, из которой впоследствии развилась капиталистическая собственность, укрепилось благодаря союзу промышленных городов с монархами. Феодальный порядок в Европе был очень долго длившимся беспорядком. Складывавшиеся нации были расколоты на части вечно воевавшими между собой княжествами, не подчинявшимися формальной власти короля или императора. Для развития промышленности и торговли буржуазии нужен был мир и твердый законный порядок, а для этого нужна была сильная государственная власть. Такой властью могла быть тогда только королевская власть, в раннем средневековье еще очень слабая и зависимая от своих крупных вассалов. Конфликт между монархией и феодальной аристократией, обострившийся в конце средних веков, разрешился при участии промышленных городов, ставших естественными союзниками королей. Рассчитывая на поддержку буржуазии, короли признавали права городов, выдавали им привилегии, защищали их от хищников-феодалов. Таким образом буржуазная собственность, стихийно возникшая и укрепившаяся в городах, получала легальную санкцию королевской власти. Складывавшаяся «абсолютная монархия» охраняла права промышленников, купцов и банкиров.
Наконец, буржуазии удалось одержать верх над феодальной знатью и стать господствующим классом в Европе. Прежде всего она одержала победу в самой передовой стране – Англии – где революция и гражданская война завершились в 1688 году компромиссом, так называемой «Славной революцией», обеспечившей английской буржуазии свободу экономической деятельности и тем самым положившей конец безраздельному господству аристократии. Установление в Англии парламентского правления и было, по существу, началом Новой истории. Дальнейшее развитие капитализма на континенте Европы, после трех революций во Франции и двух мировых войн, привело к нынешней форме собственности, которой мы займемся в конце книги. Эта собственность стала, как мы увидим, крайне абстрактной.
Личная крестьянская собственность на землю была вполне конкретной: крестьянин сам обрабатывал свою землю с помощью своей семьи, сам сооружал свое жилище, или рождался в жилище своего отца. Передача этой собственности по наследству представляла тоже очень конкретный, легко обозримый процесс, так что одна семья могла владеть своей землей и обрабатывать ее в течение столетий. В такой ситуации, где не используется наемный труд, не возникает самый вопрос об «эксплуатации», как бы ни понимать этот термин. Разве что кто-нибудь эксплуатировал крестьянина – налогами или просто грабежом. Возвращаясь к главной теме нашей книги, можно быть уверенным, что крестьянин, обрабатывающий свое поле, никогда не воспринимался как асоциальный паразит. Враждебное отношение к крестьянскому землевладению у «коммунистов» было следствием их враждебности ко всякой собственности вообще, и мы в дальнейшем попытаемся выяснить, что стоит за такой психической установкой.
Феодальная и помещичья собственность на землю уже была абстрактной – в том смысле этого слова, что собственником считался человек, не работавший на этой земле, даже зачастую не видевший ее, но связанный с нею «документами на владение», то есть свидетельствами, что уже его предки считались собственниками этой земли. Если же проследить происхождение феодальной собственности, то мы всегда видим в начале ее прямой грабеж – захват земли грубой силой. Так было при завоевании Галлии германскими племенами, при завоевании Англии норманнами. Так же было в России, где князья – первоначально шведского происхождения – захватывали земли к востоку от Днепра, где находили освоивших эти дикие места вольных крестьян и превращали их в своих данников.
Связь феодала с его собственностью закреплялась «хартией» на владение землей, которую выдавал ему король. В раннем средневековье это было просто юридическое оформление грабежа, но со временем аристократы почувствовали, что надо чем-то доказать свою полезность. Они стали уверять, что «защищают» население своей земли, и иногда в самом деле защищали его от таких же грабителей, чтобы затем его обирать. В наши дни занятие этих благородных господ называется американским словом «рэкет». Феодализм и был системой рэкета, закрепленной латинскими хартиями. Слово "рэкет" по-русски переводится как "вымогательство", и Бертран Рассел, сам потомок феодалов, так и называет их практику "джентльменским вымогательством". Девиз феодала мог звучать благородно: Dieu et mon droit.[41] Но это была гордость насильника, и ограбленные крестьяне не раз напоминали об этом своим господам. Если мне возразят, что я слишком модернизирую историю, я напомню, как они время от времени, при всей своей средневековой темноте, жгли замки своих господ. Дело в том, что у них было все-таки представление о том, что справедливо, и что нет. Иначе говоря, в них жила «племенная мораль». И до нас дошло, что они говорили в таких случаях.
Капиталистическая собственность еще гораздо абстрактнее. Капиталист владеет, в сущности, лишь бумагами на владение «своим» предприятием, без «права давности», придающего собственнику некоторую респектабельность – хотя бы в его собственных глазах. Он никого не обязан защищать, не обязан доказывать свою полезность или доблесть. Он владеет обычно не всем предприятием, а какой-то его частью, по числу имеющихся у него акций; часто ему принадлежат акции нескольких или многих предприятий, или даже акции компаний, некоторым образом контролирующих эти предприятия и потому извлекающих из них доход. Чаще всего он и сам толком не знает, что производят «его» предприятия, потому что их техника слишком сложна и поручена инженерам, а продажа изделий – менеджерам. В общем, его положение «собственника» означает, что у него есть бумаги, юридически за ним закрепленные и приносящие ему доход. Не ясно, какова его действительная роль в экономике, и почему считается, что он необходим.