Если вчера война... - Олег Таругин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Значит, говоришь, плохо у нас с армией?
— С армией нормально, товариш Сталин, — не поддался на провокацию Крамарчук, — с умением воевать плохо Дело ведь не только в том, что немцы нас в приграничье летом раздолбали, — не знали мы, как грамотно сопротивление оказывать. Потому и отступали аж до зимы, морозов ждали. Мороз-то помог, кто спорит, вот только воевать он нас все одно не научил. А уж сколько наших солдатиков померзло, и говорить не хочется...
— Помочь сможешь? И ты лично, и сотоварищи твои? — задал собеседник неожиданный вопрос. — Научить — не научить, а хоть что-то сделать? Танки-то мы вам дадим и эти, как там ты их назвал, — «Катюши»>? — тоже. И авиацию подтянем. А вот умение воевать...
— Сделаю все возможное, товарищ Сталин, — абсолютно серьезно ответил подполковник. — Все, что вспомню, постараюсь подробно описать. Выкладки по тактике боевых действий, привязка к реальным событиям истории. Только ведь мне самому повоевать не довелось.
— Не довелось, — хмыкнул Сталин. — Ну да, читал я про ваши войны, читал... Корея, Вьетнам, Афганистан, потом и вовсе Абхазия с Чечней. Навоевались, наследнички? И чего добились?
— Ничего, Иосиф Виссарионович, — опустил голову подполковник. — Нет, если взять тот же Афганистан, мы там побольше, чем те же американцы, добились, а вот насчет горячих точек девяностых — тут вы, конечно, на все сто правы. Когда Кавказ полыхнул, глупо мы себя повели. Да и с Приднестровьем лажанулись, до сих пор непонятно, чем все закончится.
— Глупо они себя повели, лажанулись, понимаешь, мрачно повторил Сталин, поднимаясь и подходя к ведущей на веранду двери. Отворил, впуская в комнату свежий лесной воздух, напоенный густым сосновым ароматом. Вернувшись обратно к столу, продолжил: — ладно, недотого сейчас. Тут бы с дальними и разобраться, с войной, а уж внутри страны мы как-нибудь сами справимся. Товарищи на местах помогут. В общем, так: ты, Юрий Анатольевич все, что вспомнишь или надумаешь, записывай, глядищь полезным окажется. Сейчас тебя обратно к Лаврентию отвезут — ты там языком не трепи. Он, конечно, спрашивать станет, пусть и не напрямик, ты так и отвечайтоварищ Сталин, мол, запретил о нашем разговоре распространяться. Пускай попереживает, ему это только на пользу пойдет. Телефон тебе проведут, прямой, сразу ко мне, если что срочное — звони в любое время. Я, знаешь, поздно спать ложусь да и встаю рано.
— Так точно, товарищ Сталин.
— Вот и иди, думай. И хорошо думай. А насчет того, что самому повоевать не довелось... Так это от тебя, боюсь, не уйдет. Все мы еще, чувствую, навоюемся.
— Значит, пустите в армию, товарищ Сталин? — взволнованно спросил подполковник, уже не удивляясь очередному неожиданному повороту беседы. — Я там, пожалуй, все ж больше пользы принесу.
— В армию-то, может, и пустим, ты же кадровый командир, а вот на фронт — нет, сам должен понимать. В плен тебе дороги нет, ни живым, ни даже мертвым. Да и в тылу работы немало найдется, без дела уж точно сидеть не станешь. Все, иди, подполковник.
— До свидания, товарищ Сталин!
— До свидания, товарищ Крамарчук! — Иосиф Виссарионович отвернулся и неторопливо двинулся к выходу на веранду, показывая, что аудиенция завершена.
Берхтесгаден, летняя резиденция фюрера, август 1940 года (продолжение)Фюрер был раздражен. Пока еще не взбешен, к счастью, но раздражен уже прилично, и адмирал Канарис знал, что грань между этими двумя понятия весьма зыбка. Еще пару его неосторожных фраз — придется выслушивать очередную эмоциональную нотацию на тему коварности восточных варваров и доверчивости некоторых сынов Рейха.
Предоставленные фотографии и документальные доказательства Гитлера не убедили: он их попросту счел фальшивкой , хотя и дал добро на дальнейшее расследование с активизацией разведывательной сети по южному региону СССР, Москве и полигону в Кубинке В целом все сказанное сводилось приблизительно к тому, что путешествия во времени невозможны априори, коварство Сталина не знает границ, и единственным. что могло убедить его, стали бы материальные свидетельства случившегося. Например, образцы оружия или электронной техники, о которых упоминал один из агентов. На самом деле сведения поступили сразу от нескольких резидентов, но Канарис не стал акцентировать на этом внимания. В конце концов, это уже его внутренняя кухня, и он не был слишком расположен посвящать во все подробности даже самого фюрера.
По большому счету, сейчас адмиралу нужно лишь одно: чтобы ему развязали руки. А о том, что Канарис по собственной инициативе уже предпринял ряд довольно рискованных шагов, касающихся агентурной сети, Гитлеру знать совсем не обязательно. Да, риск есть, и риск немалый, но игра стоит свеч! Адольф слишком погряз в своих идеях о мировом господстве, избранности арийской расы и грядущей войне. Любой более-менее здравомыслящий человек, способный хоть на миг отбросить шелуху красивых пропагандистских лозунгов (и завораживающую притягательность гитлеровского красноречия), понимает, что фюрер плохо кончит. И, самое страшное, потянет за собой всю нацию, всех немцев до единого.
Нет, Вильгельм Канарис отнюдь не был столь уж расположен к Советскому Союзу, скорее, наоборот, видет в нем опаснейшего противника Германии, просто, в отличии от многих высокопоставленных шишек в руководстве Рейха, понимал, чем все может закончиться. Да и тайное сотрудничество с Остером и Беком играло свою роль. Но сейчас речь о заговоре против зарвавшегося акварелыдика как раз и не шла: адмирал делал свою игру. Опасную, но весьма и весьма перспективную. Ведь если показания агентов правда а в этом Канарис уже почти не сомневался, то впереди маячит более чем блестящая перспектива... или не менее блестящий провал с непредсказуемым для него лично исходом.
Канарис верил: Сталин знает об их планах. И будет готов. Конечно, русским не удастся поставить на поток всю эту удивительную военную технику, но если они сумеют отразить или надолго задержать их первый удар, блицкриг провалится, не начавшись, и дальнейшая судьба Германии будет предрешена. Слишком уж несопоставимы и людские, и промышленные ресурсы двух стран. А ударит ли Япония в спину большевистскому колоссу — тот еще вопрос. Но вот если убедить Адольфа отсрочить нападение, если договориться с Иосифом, намекнув ему, что и они тоже кое-что знают, если, в конце концов, поделиться полученными данными с Черчиллем и Рузвельтом, то...
— Хорошо, Вильгельм. — Голос фюрера оторвал адмирала от размышлений, и он с трудом сдержал недовольную гримасу. — Займитесь этим вплотную. Вы знаете, я не гоняюсь за химерами, пусть даже они сулят нам несметные сокровища древних валькирий. Докажите мне, что большевики и вправду получили из бездны времен нечто, и я приму решение. Сколько времени вам нужно?
— Мой фюрер, я постараюсь справиться до зимы. Тогда у нас останется время для маневра.
— Долго. Ну хорошо, работайте, Вильгельм. И помните: все славное прошлое и сверкающее будушее великой Германии смотрит на вас сквозь призму веков. И поэтому мне нужны такие доказательства, которым поверю окончательно и бесповоротно. Меня не интересует, во что там верит усатый кремлевский варвар, мне нужны настоящие доказательства! Идите и работайте. Доложите, когда будет результат.
— Хорошо, мой фюрер, я вас не подведу. Разрешите идти?
Гитлер неопределенно махнул рукой и отвернулся к окну за которым по иссиня-голубому небу плыли снежно-белые корабли облаков. Ему всегда нравились облака над могучими Альпами, королевскими горами древней Европы, замершей в ожидании долгожданных и желанных перемен. Перемен, что принесет на распростертых над ее одряхлевшим телом крыльях германский имперский орел!
Глава 14
Москва, площадь Дзержинского, июль — август 1940 годаНа Лубянку — Крамарчук так и не привык называть площадь именем первого чекиста — его привезли в одной из машин сталинской охраны. Не на «Паккарде», правда, на куда более скромном «Форде», но тоже неплохо. В комнате вполне предсказуемо дожидался Лаврентий Павлович собственной персоной. Берия сидел за столом в расстегнутом кителе, перед ним стояла бутылка коньяка, надо полагать, из «запасов» самого подполковника. Рюмок было две: одна — наполовину пустая, вторая — сверкающая в лучах послеобеденного солнца девственной чистотой. Ага, именно рюмок: насколько помнил подполковник, до этого в отведенных ему «номерах» водились только стаканы. Хм, интересно. Кроме выпивки, на столе стояли тарелки с какой-то зеленью, нарезанной ломтиками брынзой и сыром, и неизменным лимоном, конечно. «Николашка», стало быть? Ну-ну…
— До6рый День, Юрий Александрович, проходите, присаживайтесь. — Внешне Берия был абсолютно спокоен и вполне благожелателен, но полностью скрыт тревогу не мог даже всесильный наркомвнудел Даже стекла знаменитого пенсне поблескивали как-то…не так. — Как, хм, прошло?