Если вчера война... - Олег Таругин

— Продолжаем, товарищ Крамарчук? Документы твои я очень хорошо проштудировал. По правде говоря, я эти дни и не спал-то почти, все происходящее понять пытался. Вот ты говоришь, что одной из главных наших ошибок был удар по православию, подрыв свободы вероисповедания, так? А почему? Обосновать можешь?

— Могу, товарищ Сталин. — Этого вопроса Крамарчук в любом случае ожидал. — Только можно вначале вопрос?

Собеседник нахмурился и настороженно кивнул.

— Разве не вы еще в двадцатых называли атеисту ческую литературу «антирелигиозной макулатурой»? По краайней мере, наши историки приводят подобное высказывание в одной из ваших записок.

— Пприводят, да... — Похоже, подполковнику сошенно неожиданно удалось удивить собеседника. — Чтож хорошие у вас историки, хоть и неправильно молодежь учат. Да, говорил. И от слов своих не отказываюсь.

— Зачем же тогда церкви-то рушить было? Мнение ваше об историках я охотно принимаю, но тут с ними согласен: этим вы сильно народ против советской власти настроили . Вы ведь, товарищ Сталин, великорусскую и интернациональную идею всячески поддерживали, тех же грузинских национал-уклонистов в пух и прах разнесли, а тут? Нет, с одной стороны, я вас прекрасно понимаю, нужно было ввести новую идеологию, отделить церковь от государства, монополизировать верховную власть и захватить молодые умы... и все же. Простите, но это была серьезная ошибка. Изначально, может, и не ваша, но храмы-то уже после смерти Ленина взрывать начали, с конца двадцатых, если память не изменяет...

— Знаешь, подполковник, давай мы эту тему прикроем. Пока. Или ты все-таки хочешь от меня ответ услышать?

— Да нет, пожалуй, не хочу. Главное, что я сам высказался.

— Дипломат из тебя хреновый, подполковник, врать не умеешь, — усмехнулся Вождь. — А ведь я могу ответить. Только зачем тебе мой ответ, если ты мне сам о молебнах перед сражениями писал? Этого тебе достаточно? Хорошо, отвечу. Восстановим мы церкви. И преследовать никого больше не станем. А народ? Народ простит. Кто веру свою тогда не предал, тот и без моего вердикта и поныне верует. Ну а остальные — сам понимаешь … Ладно, Крамарчук, хитрый ты хохол, подловил-таки товарища Ста лина. Хорошо, признаю ошибочность этой идеи. Сам знаешь, где я учился. Тем более если ты ничего не напутал, скоро Вера нам ого как понадобится. Что дальше?

— Дальше? — смешался подполковник: чего – чего, а столь легкого признания Сталиным своей вины он уж никак не ожидал. — Ну, наверное, о репрессиях стоит поговорить?

— О массовых? — снова усмехнулся тот, явно используя вычитанный где-то в предоставленных наркомом документах термин. — Сколько там ваши современники насчитали, шестьдесят миллионов? Плюс тридцать на войне? Ну-ну... можем и поговорить Только учти, не ты один об этом писал. Так что про обезглавленную армию я в курсе. Про великого стратега Тухачевского, например. Угадал?

— Нет, товарищ Сталин, не угадали. Как раз этого великого полководца я трогать не стану. И бывших товарищей Ягоду с Ежовым тоже, и еще многих. И то, что вы по старой ленинской гвардии частой гребенкой прошлись — правильно. Но ведь были и другие, товарищ Сталин. Я, к сожалению, не историк, конкретных имен не помню, но многие из смещенных со своих постов или репрессированных военачальников могли бы оказаться весьма полезными в грядущей войне.

— Ты ленинское имя-то не трогай, — глухо буркнул собеседник, внезапно невесело усмехнувшись: — А я уж подумал, ты насчет всех тех рядовых рабочих да колхозников, что вместе с великими стратегами, как щепки, под раздачу попали. Если перед кем и буду себя виноватым чувствовать, подполковник, так это перед ними. Если, конечно, буду, да. А насчет остальных. Мы с Лаврентием Павловичем еще посоветуемся, может, ты и прав; может, кое с кем мы и поспешили или ошиблись. Может, и дадим народу послабление, по большому-то счету, и органы, и руководство партийное мы основательно почистили. Пора товарищей из НКВД и укоротить немного, а то и до тебя сигналы поступали. Это все?

— Нет, товарищ Сталин. Ещё о конструкторах вопрос. Знаете, в моей истории бериевские шарашки (услышав последнее определение, Сталин поморщился, но промолчал), конечно, тоже дали результат, и результат неплохой. Это прежде всего авиаконструкторов касается. Но ведь без принуждения они бы и большего добились, верно? К чему ж нам самим себя ограничивать? Нам через год самолеты понадобятся — истребители штурмовики, бомбардировщики. А уж когда про Большую бомбу речь зайдет...

— Погоди, подполковник, не стоит пока об этом, — внезапно остановил его Сталин. — Про бомбу не стоит. А насчет остального? Тут мы тоже с товарищами посоветуемся и примем решение. Я тебя услышал — это главное. Мы подумаем.

— Спасибо, товарищ Сталин! — вероятно, Крамарчук произнес это как-то излишне эмоционально, и Вождь неожиданно приподнял бровь:

— За что благодаришь, товариш Крамарчук? Я пока еще ничего не сделал.

— За понимание, наверное, — стушевался тот. — Я ведь думал, вы меня относительно всего этого и слушать не станете.

— Не стану, как же, — хмыкнул собеседник, — куда уж тут не слушать. Времени-то маловато остается. Вот ты, наверное, про реформу армии и производства еще говорить собрался, да? Ну, так тут я твое время сэкономлю. И даже государственную тайну открою. Реорганизацию военных заводов, прежде всего танкостроительных, мы, товарищ Крамарчук, начнем в самое ближайшее время, все внимание на доработку и производство «Т-34» обратим. С учетом твоих критических выкладок, разумеется. И не только твоих. Ну и Дальнейшим развитием «КВ» тоже займемся. Значит, гвооришь, «Иосиф Сталин» неплохим танком оказался? — Вождь усмехнулся.

— Неплохим, товарищ Сталин. А может, даже и лучшим. Жаль, поздновато появился.

— А мы постараемся, чтобы танк имени товарища Сталина пораньше появился, подполковник И артиллерией займемся, и автопромышленностью. У нас пока одна большая страна, к счастью, а не удельные княжества. Или как там это у вас называется? Независимые государства, да? Ладно, подполковник, оставим это А вот об армии я бы поговорил. Ты и на самом деле считаешь, что все так плохо?

— Плохо, товариш Сталин. Воевать мы пока практически не умеем, Халхин-Гол и финская не многому нас научили. А если чему и научили, так Паулюс с Гудерианом в это время тоже усиленно учились, в Польше и Франции. Не в технике дело, товарищ Сталин, — в тактике. Не умеем мы воевать, маневрировать войсками не умеем! И способа успеть этому научиться я, увы, не вижу. Одиннадцать месяцев — это ведь и много, и мало. Да, новые танки и самолеты в серию пустить, обнаруженные недочеты исправить, пожалуй, успеем, тут я с вами согласен. А вот всю армию на новый лад перестроить... сложно это, ох как сложно. Ведь если б в той истории все по-иному пошло, глядишь, и Яков ваш в плен бы...

— Стой, подполковник! — неожиданно решительно осадил его Иосиф Виссарионович. — Об этом — позже. Я ведь догадываюсь, что тебе есть о чем рассказать... и что ты неслучайно об этом ни полслова в своих бумажках не написал. Но — не сейчас. И не здесь. Ясно тебе?

— Так точно, товарищ Сталин. — Крамарчук аж на стуле подскочил — уж больно резко прозвучали сталинские слова. — Простите, вырвалось.

Сталин не ответил, задумчиво глядя куда-то мимо подполковника. Затем поднял трубку телефона, отрывисто бросил:

— Зайдите.

Несколькими секундами спустя в дверях появился Поскребышев:

— Вызывали, товарищ Сталин?

— Мою машину. На дачу еду. Если что-то ещё сегодня намечено — отменить.

— Хорошо, товарищ Сталин. — Секретарь ретировался, прикрыв за собой дверь приемной.

—Приглашаю тебя, товарищ Крамарчук, к себе. Отдохнем, вина немного выпьем, пообедаем... там и поговорим. Цени, подполковник, товарищ Сталин гостей, конечно, уважает, но к себе редко кого приглашает.

— Ценю, товариш Сталин... — Совершенно сбитый происходяшим с толку Крамарчук попросту не знал, что сказать. Впрочем, собеседнику его ответ и не был важен: Вождь уже о чем-то снова задумался.

Несколько минут прошло в молчании, затем появившийся Поскребышев проинформировал, что машина готова. Сталин поднялся и, кивнув Юрию, первым двинулся к выходу. К удивлению Крамарчука, в приемной оказался Берия. Вскочивший на ноги при виде Сталина наркомвнудел успел скользнуть по лицу подполковника внимательным взглядом из-под пенсне, однако Крамарчук на это никак не отреагировал: не хватает им с Лаврентием Павловичем только обвинения в каком-нибудь тайном сговоре!

Автомобиль, знакомый по историческим фотографиям семиместный бронированный «Паккард», с распахнутой задней дверцей ожидал у крыльца. Позади пристроилось еще два в точности таких же авто, надо полагать, с охраной. Первым в машину сел Сталин, Крамарчук забрался следом. Тяжеленная дверца — Юрий где-то читал, что весила она чуть ли не три с половиной центнера — почти беззвучно захлопнулась. Был ли среди сопровождавших отъезд легендарный Власик, начальник личной охраны Сталина, он не знал, поскольку попросту не помнил того в лицо. Надо полаять, был.