Николай II - Александр Боханов

И мать и сын пришли к мысли, что уместно провести скромный обряд венчания сразу же после миропомазания, под крышей ливадийского дома, пока их незабвенный отец и муж находится с ними. Но это предложение вызвало бурную реакцию в императорской фамилии. Большинство родственников считало, что нельзя этого делать в семейной обстановке, что брак царя — акт государственного значения, и это все надлежит осуществлять лишь в столице. У Марии Федоровны не было сил спорить, а Николай II еще слишком терялся перед своими старшими по возрасту родственниками и не находил в себе мужества им противоречить. Было решено отложить бракосочетание до Петербурга. Пока же главные заботы вызывали предстоящие похороны.

Молодой монарх целыми днями был затормошен, передыху в первое время почти и не было. Страшное горе, растерянность, страх владели душой. Какое счастье, что рядом находилась Аликс, теперь «его невеста». Она скрашивала скорбные дни, и он с ней проводил каждую свободную минуту. Вечерами она помогала ему разбирать телеграммы, составлять ответы. Царю допоздна каждый вечер приходилось знакомиться с государственными бумагами, которые привозили специальные курьеры из Петербурга целыми кипами. Алисе-Александре было трудно, но она никак не выказывала это, понимая, что дорогому Ники еще тяжелей. Все близкие императора, свита, многочисленные должностные лица были целиком заняты траурными событиями и на будущую царицу мало обращали внимания.

И опять, как уже случалось раньше в этой огромной и холодной стране, она порой ощущала себя лишней и одинокой. Однако теперь на душе было значительно спокойней. Одиночество скрашивали сестра Элла и, конечно же, Николай, который, однако, был так занят. Она ничего не просила, ни на чем не настаивала, ничем не возмущалась. Бесконечно долго, не шевелясь, могла сидеть в углу комнаты и созерцать обожаемого жениха за работой. Когда тот оборачивался, дарила ему улыбку, и он улыбался в ответ. Радость молчаливого общения друг с другом они пронесли через всю жизнь. Они могли часами находиться рядом, не говоря ни единого слова, и быть бесконечно счастливыми.

Николай и Александра понимали, что, отдавая долг умершему отцу, необходимо уделять особое внимание императрице, скорбь которой была беспредельной. Они старались облегчить ее горе любовью, вниманием, заботой.

Царица-вдова была безутешна. 23 октября в Ливадию прибыли ее сестра Александра, герцогиня Уэльская, с мужем. Мария Федоровна была счастлива горьким счастьем, что ее милая Аликс будет с ней теперь. И герцогиня Уэльская осталась надолго. Она провела в России два с половиной месяца, не отходя почти от «несчастной Минни».

Через неделю после смерти Александра III, 27 октября, в половине девятого утра гроб с телом покойного покинул царскую резиденцию в Ливадии. Его на плечах несли казаки и стрелки конвоя. Эти несколько километров до Ялты Мария Федоровна шла пешком за гробом, и из уважения к ней все остальные тоже двигались пешком. Сохранились фотографии той печальной церемонии, на которой с большим трудом можно разглядеть небольшую женскую фигуру Марии Федоровны, почти слившуюся с толпой женщин в траурных одеяниях. В тот же день, ближе к вечеру, прибыли в Севастополь, где уже ждал специальный поезд.

Царица-мать по дороге в Петербург написала письмо сыну Георгию, где многое сказала о своем состоянии: «Ты знаешь, как тяжело опять быть в разлуке с тобой, особенно теперь, в это ужасное время! И это путешествие в том самом вагоне, где только пять недель назад наш Ангел Папа был вместе с нами! Видеть его место на диване всегда пустым! Повсюду, повсюду мне кажется, что в любой момент он может войти. Мне чудится, что я вижу, как сейчас появится его дорогая фигура. И я все не могу осознать и заставить войти в мою голову эту страшную мысль, что все кончено, правда кончено, и что мы должны продолжать жить на этой грустной земле уже без него!»

В Петербург прибыли 1 ноября в 10 часов утра. Траурная процессия от вокзала до Петропавловской крепости двигалась почти четыре часа. Там каждый день служились панихиды в крепости и в Аничкове, и ни одной императрица не пропустила. Было неимоверно трудно. 2 ноября Мария Федоровна потеряла сознание по пути в церковь. Забеспокоились, забегали. Но, как только пришла в себя, не сетуя и не плача, продолжала нести земную тяжелую ношу и как вдова, и как царица. Мысль о Саше ее не оставляла и, порой делалось так спокойно за него. «Мое единственное утешение сознавать, что он покоится в мире, что он счастлив и больше не страдает… Сейчас он молится за нас и готовит нам дорогу. Мы должны стараться следовать его хорошему примеру, который он показал здесь, и жить так, как Бог считает достойным, а затем присоединиться к нему, когда настанет наш час», — писала сыну Георгию.

Погребение Александра III состоялось в Петропавловской крепости 7 ноября. Царь-миротворец нашел последнее пристанище рядом с гробницами дороги его Александра II, Марии Александровны, деда, императора Николая I, и брата Никса. День был теплый, но густой туман заволакивал все перспективы «Северной Пальмиры». Когда гроб опускали в могилу, зазвучали оружейные выстрелы, загремели артиллерийские залпы. Люди снимали шапки, крестились. Народу в крепости собралось великое множество, и у большинства на глазах были слезы. Плакали дети: Ксения, Ольга, Михаил. Даже Николай, теперь уже император, и тот не сдержался.

На лице Марии Федоровны слез не было. Она была величественна в своей горести и страдание своего сердца не выносила на обозрение. Боль оставалась внутри и никогда не проходила. Когда подходила к гробу для прощального поцелуя, не открыла глаз и не помнила, как это произошло. Она так ни разу своего обожаемого супруга после Ливадии и не видела. Ей рассказывали, что лицо мало изменилось, а в профиль он совсем «как живой». Ей не говорили, конечно, что бальзамирование провели неудачно и признаки разложения стали проступать на теле царя уже вскоре после смерти. Их в течение двух недель скрывали различными медицинскими и косметическими ухищрениями. Она этого не знала, и ей этого не надо было знать.

«О как это было страшно и ужасно — последнее прощание. Это было повторением незабываемого 20 октября, когда добрый Бог отобрал у меня того, которого я лелеяла и любила больше всего на свете и который всем вам был лучшим из отцов», — признавалась в письме больному сыну. Она все время думала: почему так случилось, почему именно он, «ее Саша», должен был уйти так рано, так необъяснимо скоро. Ведь Александр нужен не только ей и детям, но и стране. Она ощущала людскую скорбь, видела, как искренне оплакивают его кончину разные, большей частью совсем незнакомые, люди, и понимала, что это не только ее потеря. Но для нее она самая большая и невосполнимая.