Джагер - Андрей Левицкий

— Кружку мою принеси, — велел Баграт.

Когда секретарь вернулся с именной кружкой хозяина, торговец закончил работу и положил на край повозки мешочек с молотой дурман-травой. Никодим принялся впрягать манисов. Монахи, кряхтя, выбрались на дорогу, а Скалозуб, наоборот, сунулся под повозку и стал придирчиво осматривать заваренную ось, подсвечивая швы зажигалкой.

— Держи. — Владыка протянул пану Кримжелу монеты.

— Благодарствую, — с достоинством сказал тот и, не пересчитывая, сунул их в карман.

— Скажи, что видел по дороге?

Баграт налил в серебряную кружку кофе, отдал Ежи чайник и отхлебнул.

— Места впереди безлюдные, — степенно ответствовал киборг. — Думал к Свири податься, за ней возле Нарочи поселение раньше было большое.

— И? — Владыка сделал еще глоток.

— Небоходы, некроз им в пропеллер, чуть с воздуха не постреляли. Лютуют летуны летальные! Патрули по небу так и вжикают, что твои навозные мухи. Чужаков в предместья Минска не пускают.

Киборг повесил канистру за спину, подхватил с земли балахон.

— Больше никого не встретил? Пан Кримжел покачал головой:

— К перепутью сразу пошел. Решил, в Харькове таки повеселей торговствовать будет.

Он кивнул и повернулся к мулу, который все это время стоял неподвижно, глядя на людей равнодушными темными глазами.

— Ну что там? — спросил Баграт у Скалозуба, отходя к повозке.

Тот попробовал качнуть колесо, хлопнул по ступице и выпрямился.

— Ну так что… нормально вроде, — нехотя проворчал он, потом вдруг зыркнул на пана Кримжела, который, повернувшись к монахам спиной, привязывал к станине кофейный чайник, порывисто шагнул к Баграту и прошептал:

— Хозяин, давайте я его завалю щас? — Пальцы телохранителя так сжались на автомате, что побелели костяшки. — Шмальну в спину и…

Он замолчал, потому что Ежи снова стукнул его кулаком.

— Ну, чего тебе?! — прошипел Скалозуб.

Секретарь молча указал подбородком на мула. Тот поднял голову и в упор смотрел на них. И, самое главное, украшенные кисточками большущие ухи его развернулись, как чаши локаторов, в сторону людей.

— Он нас подслушивает, — одними губами беззвучно произнес Ежи.

Скалозуб поежился и неуверенно хохотнул:

— Та не может такого быть!

— А ты вспомни: он сам встал, торговец не понукал его, — возразил секретарь.

— Да ты об чем ваще?

— У них телепатия.

— Чиво?! — изумился телохранитель.

Остальные монахи столпились вокруг, вытянув шеи, прислушивались к разговору. Почти все вздрогнули, когда сбоку донеслось:

— Будьте здоровы, бродяги!

Пан Кримжел зашагал по дороге, опираясь на палку. Он не коснулся мула, не дернул за повод — но скотина пошла следом. Закачался холм из поклажи на станине, звякнул чайник.

Когда торговец прошел мимо, Ежи поднял указательный палец и важно помахал перед носом Скалозуба.

— Киборг мутафагом мысленно управляет. Про грон-гов-то слыхал? С Чембой были.

— Да они ж не такие совсем!

— Не важно. Среди мутафагов есть те, что мысли чуют. Может, этот мул умный… ну, как человек все равно.

— Да не может такого быть, чтобы скотина какая разумением человека превосходила!

— Так то смотря какого человека. Тебя — запросто, — отрезал секретарь и пошел к повозке, расталкивая монахов.

Скалозуб, приоткрыв рот, уставился вслед торговцу и его мулу.

— Это что ж такое начнется, — произнес он тихо, — ежели киборги с мутафагами в сговоре. Ежели они…

— Все, едем! — Баграт хлопнул его по плечу, и охранник подскочил, едва не выронив автомат. — До Свири недалеко осталось.

— Юл! — Конь под Прохором крутился на месте, не желая ступать на кривые балки моста, где горел мотоцикл. — Юл, как нам за овраг перебраться?!

— Не ори, — спрыгнув с лошади, огрызнулся медведковский. — Разобъясни лучше, чего в киевских палить стали. Видал, скока ваших этот седой положил?

Он подошел к краю обрыва, поднял необычный пистолет, напоминавший металлический пенал с длинной рукоятью и коротким стволом на торце. Осмотрев его, выщелкнул магазин, покрутил, разглядывая.

— Автоматы, выходит, у него были. Два. Компактная вещица, под курткой спрятать легко. В этом патронов нема уже.

Он вставил магазин в рукоять и сунул оружие за пояс.

— Значится, он его бросил, чтобы гранату подорвать, — рассуждал дальше Юл, — опосля в овраг сиганул.

Медведковский взглянул на сидящего в двух шагах от него Оглоблю.

— Так вот.

Башмачник таращился на своего убитого коня и что-то мычал, держась за голову. Из ушей его текла кровь. Жеребца осколками посекло, а самого Оглоблю контузило, и он не слышал, как шипит и дергается раненый мание у него за спиной.

В повозке, свесив руки за борт, ничком лежал Коста. По условленному знаку Прохора Рэм разнес переговор щику голову выстрелом из обреза и сразу получил метательный нож в шею от Мирча. Тяжелое лезвие, пробив горло, перерубило позвонки, потому Рэм умер мгновенно. Вдоль края обрыва распластались мертвые тела остальных бандитов, между которыми бродили, фыркая, испуганные лошади.

Калеб подошел к манису, приставил к плоской башке ствол карабина и спустил курок. Ящер пронзительно заверещал, тело его выгнулось, лапа судорожно дернулась и ударила охотника в колено.

— Еще и лягается! — Разъяренный Калеб перезарядил карабин и всадил пулю в ляжку рептилии, но мание уже сдох.

— Ну… Я… — Прохор закашлялся. Конь не желал подчиняться. — Юл… Уйдут же!

Медведковский подошел к своей лошади, забрался в седло и, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Валить, пока светло, надо. В топях ночью загнемся. Сплюнул и натянул платок на нос.

Калеб развернулся к нему.

— Есть тута еще мост? Юл покачал головой.

— Прохор! Ехай сюды.

Охотник повесил за спину карабин и пошел к своему коню.

— Калеб, стой! Вы… — Ординарец заперхал, наглотавшись дыма. Он сгорбился в седле, пытаясь натянуть платок на лицо, чуть не выронил револьвер, отпустил повод. Его гнедой тут же перестал крутиться и побрел прочь от моста к темной прогалине, где земля была ровной и не дымилась.

— Куда?! — только и успел крикнуть Юл.

К Прохору подбежал Калеб, но было уже поздно. Гнедой ступил копытами на прогалин)' и погрузился по грудь в тлеющую яму. Истошно заржал, задергался, пытаясь выбраться, сбросил седока… И тогда полыхнуло.

Юл подался назад, разворачивая лошадь. Калеб растянулся на земле, закрывая голову.

С шипением из ямы взметнулся клуб белого дыма, будто чан с водой опрокинули на раскаленные угли. Человеческий крик и ржание слились в один протяжный предсмертный вопль и оборвались.

Калеб поднялся, отряхнул одежду и молча прошагал мимо Юла обратно.

— Что с башмачником будем делать? — спросил тот.

— С собою возьмем, — на ходу бросил охотник.

Подъехав к Оглобле, Юл пожевал губами, оттянув платок, сплюнул горечь и, вынув ногу из стремени, пнул башмачника в плечо:

— Вставай.

Оглобля по-прежнему сидел на земле, обхватив голову руками, напоминая солдата, скорбящего по убитым товарищам.

— Ехать надо! — гаркнул Юл, сильнее пнув башмачника. Тот поднял на него очумелый взгляд.

— Коня бери любого и за нами! Понял?!

Оглобля посмотрел по сторонам, медленно встал и, пошатываясь, побрел к стоявшей за повозкой лошади.

Когда он кое-как забрался в седло, Калеб с Юл ом, не сговариваясь, развернули коней и порысили вверх по склону, к площадке на взгорье, где высилась над всей округой почерневшая труба.

— Надо бы его на поводу за собой тянуть, — высказался Юл. — А то, как Прохор, забредет в тлеющую яму и поминай как звали.

— Давай, — согласился Калеб, придерживая коня.

— На кой ляд вы его с собой тащили? — спросил медведковский, когда охотник, перехватив под уздцы лошадь, на которой ехал Оглобля, перекинул повод через ее голову и намотал себе на луку.

— Ильмар велел.

— И киевлян убить?

— Да.

Калеб пришпорил коня. Юл поехал рядом.

— Зачем? — спросил он.

Охотник промолчал. Они выбрались на площадку, зацокали копыта по бетонным плитам.

— Ладно, эт ваши дела с атаманом, — начал медведковский. — Только…

Оба смерили друг друга оценивающими взглядами, и Юл закончил мысль:

— Я б по-другому все сделал.

— Говори, — буркнул Калеб.

— Седой — воин, и его первым валить стоило. И людей своих предупредить. А не с наскока втроем дело проворачивать. Если б в киевлянина с десяти стволов дали залп, никуда б он не ушел, лежал бы рядышком с переговорщиком своим в повозке.

— Умный нашелся, — проворчал Калеб. — Вояка.

— Знавал я одного такого, — продолжал Юл, — Счина-Ленгу звали, в миру — Старик. Стрелял мастерски. С двух рук, с любого оружия… Когда седой этот класть очередями стал одного за другим, я сразу-то не сообразил, что учился монах у него.