Рисуко - Дэвид Кудлер

— Щенок может идти охранять гостевой домик, — рявкнула леди Чийомэ, кивнув на Аимару. — С Миэко и Ки Саном у Масугу ничего страшнее не случится. Вы двое, — она махнула Братишкам, — следите за всем тут внизу. Не хочу, чтобы нам… помешали, — она пошла по лестнице. — Идем, Рисуко.

Я последовала за ней. На половине пути я обернулась. Братишки стояли лицами к дверям. Я глубоко судорожно вдохнула, развернулась и поспешила наверх.

Когда я вошла в комнату леди Чийомэ, она уже сидела на коленях за столиком и смешивала в мисочке чернила. Я замерла на пороге с одной ногой в воздухе, вспоминая прошлый визит в ее комнату, от этого меня сковал холод льдом.

— Куда проще идти по лестнице, чем лазать по стене, да, моя Рисуко? — сказала Чийомэ-сама не оторвав взгляда от того, что она писала. — А если тебя пригласили, нет смысла прятаться. И стоять на пороге.

Я шагнула вперед и опустилась на колени перед столом.

— Чийомэ-сама, — сказала я, пытаясь сдержать дрожь в голосе, — ваш скромный слуга никогда не тронул бы Масугу-сана, не полез бы в его комнаты или…

— Знаю, — сказала она и издала сухо смешок. — Еще один скромный слуга. Как мне и надо.

— Да, Чийомэ-сама.

— Кано Мурасаки, — обратилась она ко мне без смеха и официально, — ответь: зачем ты здесь?

— В… вашей комнате? — она подняла подведенную бровь. — О, я здесь, потому что вы хотели, чтобы я стала жрицей, Чийомэ-сама.

— И?

— И… куноичи.

— И что же, Кано Мурасаки, такое куноичи?

— Куноичи… — я видела, что она пишет слово, которое писала в первый день в Сосновом берегу, кисть скользила по бумаге. — Куноичи — женщина, обученная убивать, Чийомэ-сама.

Она тихо хмыкнула.

— Близко, — из-под стола она достала длинный красный шелк с белым краем — пояс посвященной. — Красный — свадебный цвет. Белый — цвет смерти. Мико замужем за тем, что не может умереть. Куноичи замужем за ее долгом. И смертью, — она протянула мне пояс. Я в ужасе смотрела на него.

Она фыркнула и бросила шелк на пол передо мной.

— Начну с того, что я не вижу тебя, копающуюся в гостевом домике. Это не в твоем стиле, — она склонилась, пронзая меня взглядом. — Во-вторых, я видела твое лицо, когда ты заметила стихотворение. Или ты величайшая лгунья, а я встречала многих лжецов, юная Кано, или ты не была внутри этих комнат ни разу до этого, а их обыскал неуклюжий демон-лис дважды прошлой ночью. Закрой рот, девочка. Ты как лягушка, что ждет мух.

Я закрыла рот, но не смогла опустить взгляд, хотя должна была.

— Подними пояс, Рисуко, — голос леди Чийомэ, как для нее, был теплым.

Я посмотрела на него.

— Надень пояс посвященной, Кано Мурасаки, — сказала Чийомэ-сама.

Пальцы услышали приказ и послушались.

Когда пояс был завязан на моей талии, леди Чийомэ вздохнула и сказала:

— Твой отец…

Я не осмелилась поднять голову.

— Мукаши, мукаши, давным-давно, когда ты была еще дитем, в долине неподалеку прошло великое сражение. Мой муж командовал тяжелой кавалерией Такеда-самы у острова Междуречья. Они давили на Уэсуги и их союзников, выгоняя их из провинции Темного письма. Боролись только отряды, что возглавлял союзник Уэсуги, лорд Ода.

Я подняла голову.

Леди Чийомэ смотрела на меня, но видела что-то другое.

— Твой отец… Кано Казуо столкнулся мечом к мечу с Мочизуки Моритоки на поле боя. Кано Казуо победил, — ее глаза снова видели меня, но в них были слезы. — Хотя мой муж проиграл, Такеда в тот день победили. Уэсуги и их союзники были разбиты, — она всхлипнула и отвела взгляд. — И когда прибыли новости, когда Ки Сан вернулся и сказал мне, я едва могли выйти из этой комнаты. Однажды слуги пришли и сказали мне, что приближается одинокий самурай на коне. Его мечи были привязаны к спине коня, но они беспокоились за мою безопасность. Я сказала открыть ему ворота. Я о своей безопасности не заботилась.

Я ждала, когда она продолжит.

— Это был, конечно, твой отец. Он сказал, что сожалеет о моей потере, и что мой муж погиб с честью. Что ему было почетно сражаться с ним. И то… поле боя не было местом для чести.

Я поняла, что по моим щекам текут слезы.

— Я поговорила с ним немного. Он говорил о тебе, о своей семье. И как, забрав жизнь моего мужа, он почувствовал, что забрал ваши жизни.

Звук вырвался из моего горла. Я и не понимала, что издаю его.

— Я напомнила ему выказывание Будды: «Вся жизнь — печаль. Все живое умирает. Один и тот же лес порождает тигра и лань. Те, кто убивает, и кого убивают, одинаковы».

Мы сидели какое-то время. Старушка и девочка. Она плакала тихо, я — громко. И каждый горевал о потерянном.

31

Поднимая меч

Я вышла из комнаты леди Чийомэ в слезах от воспоминаний, что слепили меня, и я спускалась по лестнице к Братишкам. Тот, что был крупнее, взглянул на меня и повернулся к дверям на улицу и на кухню.

Другой улыбнулся. Из-за широкой спины он вытащил два изделия из бамбука, что немного изгибались, на одном конце у каждого была рукоять.

— Мечи, — прошептала я.

— Для тренировок, — сказал Братишка, кивнув и улыбнувшись. — Ты посвященная, так что пора начинать твою тренировку.

Братишка протянул один из мечей, но я застыла, как камыш зимой.

— Мурасаки-сан?

— Я… не могу. Не могу, — я видела, как он хмурится, так было и когда я пришла утром в комнаты Масугу. Утром? Казалось, это было уже в прошлой жизни. — Мой отец… я…

— Мурасаки-сан, — тихо сказал Братишка. —