Подготовительная тетрадь - Руслан Тимофеевич Киреев

жизни. Эльвира, к счастью, не была столь красноречива, но обе женщины — бывшая цыганка, которую угораздило податься в беллетристы, и тщеславная ветреница — говорили, в сущности, об одном и том же. А пускай! Я по-прежнему считаю, что для людей типа Свечкина легче стать убийцей, нежели философом, но, когда под угрозой оказалось все, чем он жил, и выход из этого тупика был только один — удариться в философию, он сделал это с присущими ему изобретательностью и тщанием. Нельзя доказать, что смерти нет, но можно убедить не только кого угодно, но даже себя, что неизбежность конца естественна и даже необходима, ибо является наипервейшим условием всякого начала. Речь идет не о конце каждого человека в отдельности и даже не человечества в целом, то есть нашей цивилизации в отдельности, но и чего бы то ни было, если опять-таки брать это изолированно. Например, Луны. Сейчас я объясню, откуда взялась Луна, но сперва мне хочется закончить мысль.

Итак, все взятое в отдельности обречено на гибель — начиная от бабочки-однодневки и кончая звездами, которые, как известно, тоже рождаются и умирают. Выходит, вечен лишь сам процесс завязи и распада, то есть движение? Нет! Законы, которые определяют этот процесс, тоже вечны. Пусть погибнет цивилизация, погибнет солнечная система, но 2 × 2 = 4 останется незыблемым, как и то, что длина окружности равна 2πr. Как утопающий за соломинку, хватался Володя Емельяненко за это нерушимое при любых катаклизмах 2πr.

В отличие от материи оно нетленно. В отличие от материи оно не пребывает в определенном месте; значит, оно вездесуще. Понимаю ли я, наступал на меня Володя, что оно вездесуще, вечно и нематериально?.. Он волновался.

— Не играй словами, — сказал я. — Ты играешь словами, Володя, а играя, можно выложить из кубиков любую фигуру.

Он долго смотрел на меня голубыми крупными глазами. Потом спросил, что такое игра, и я, признаться, не смог отыскать исчерпывающего определения. Тогда он предложил свое:

— Игра — это все, что необязательно.

Я не сразу оценил всеядность этой формулы и лишь со временем понял, что под нее попадает почти все. Лишь очень немногое способно пройти сквозь этот филигранный фильтр. На сеточке останутся не только демисезонное пальто с капюшоном, не только автомобили, здания, газеты, больницы, пряности, настольная лампа, при которой я пишу сейчас, мои отношения с Эльвирой, Шекспир, но и само 2πr — не закон, а его буквенное обозначение, то есть факт осознания нами этого закона. Но сам он пройдет. А ведь существуют законы не только физические, продолжал Володя, но и нравственные, равно как и законы прекрасного. В своем частном выражении они недолговечны и относительны, но по сути своей — от простого к сложному, от несовершенного к совершенному — они неизменны, как во времени, так и в пространстве. Принцип диалектического развития — о чьем бы развитии ни шла речь: бабочки, питекантропа или двухголового инопланетянина, — принцип диалектического развития универсален, и всякая цивилизация, по каким бы спиралям ни развивалась она, приводится в действие именно этим законом. Он не исчезнет оттого, что некому будет осознать его или зафиксировать на бумаге умными закорючками. Он лишь замрет, онемев, на миллион, на миллиард, на сто миллиардов лет, но рано или поздно все равно пропоет: «А я тут!» — в какой-нибудь из галактик. В этом смысле, и только в этом, настаивал Володя Емельяненко, дух бессмертен. Дух ли, свод ли законов… И не надо мнить в своей самоуверенности, что мы можем уничтожить нечто большее, чем самих себя.

С облегчением перевел Володя дыхание. Все-таки он отыскал спасительный островок в бушующем океане, и был то не восстающий из гроба под телекамерами архангел Михаил, а нечто школьными учебниками дозволенное. Не надо, однако, обладать тонким нюхом, чтобы различить, каким отчаянием несет на версту от этой оптимистичной построечки.

Володя не скрывает, что чертежи, по которым возводилась она, не принадлежат ему или, во всяком случае, принадлежат не полностью. Тот же боготворимый им Вакенродер писал два столетия назад:, «Пусть сменяются поколения, земли и миры, но души всех великих деяний, всех поэтических произведений, всех творений искусства останутся жить». Узнаете? Это, конечно, идеализм чистой воды, но в руках Володи он обрел приличествующую веку инженерную форму.

Признаюсь: лично мне было б холодно в убежище, которое воздвиг для себя Володя. Его кажущаяся надежность не прельщает меня. Однако строил он его не на пустом месте. Разработки, схемы, математические расчеты и архитектурные выкладки, накопленные человечеством за истекшие тысячелетия, были к его услугам. Не то Свечкин. Он начал с нуля и все мастерил собственными руками. Тем уникальнее, думается мне, его «Подготовительная тетрадь». Есть ничтожная надежда, что он не сжег ее (весьма ничтожная! Она сыграла свою роль, а аккуратный Свечкин терпеть не может захламлять шкаф или голову вещами бесполезными. Вот разве что где он мог сжечь ее? Камин отсутствовал в здании бывшего дворянского собрания); если вдруг произойдет чудо и тетрадь обнаружится, то, кто знает, не прославит ли она своего создателя куда больше, нежели все его администраторство, каким бы потрясающим триумфом ни завершилось оно.

А сейчас? Сейчас нам позволительно только строить догадки. С большей или меньшей степенью вероятности мы можем предполагать, что в одном из параграфов заветной тетради речь шла о моде, а в другом — о луне, которая тоже невечна. Это слова самого Свечкина.

Он стоял на кухне, без света, но я мог разглядеть даже полоски на его галстуке — так ярко светила за окном луна. Анюта была у бабушки, а ее прелестная мама — неизвестно где. Во всяком случае, мне неизвестно, но не мог же я спрашивать своего соседа о таких вещах. Я даже не мог сказать ему, что он кретин и ублюдок, если позволяет жене шляться до полуночи. Единственное, что я смел позволить себе, так это обратить его внимание на луну, которая будет точно так же сиять в небе и пятьсот, и тысячу, и миллион лет спустя, когда от заместителя директора Новоромановской фабрики не останется и черепа. Ведь даже кости и те рассыпаются под бичом времени.

Свечкин задумчиво посмотрел на меня. Возможно, лунный свет подретушировал его лицо, но только мне вдруг почудилось на нем выражение той мудрой снисходительности, с какой взирает взрослый человек на расшалившегося мальчугана. Машинально забормотал я что-то о бренности всего сущего… Свечкин усмехнулся. И вот тут-то последовала констатация того очевидного факта, что луна тоже невечна. В то время я еще ничего не знал о «Подготовительной тетради», но, думаю, она была уже заведена.

Заметьте: было около двенадцати, а на