Без времени - Ёлшин Олег Игоревич

Было без пяти минут шесть, когда маленький караван проследовал сквозь дырявую калитку его забора и торопливые официанты уже суетились у большого старинного стола. Он тем временем подошел к ее воротам, а она уже шла ему навстречу. На ней были длинное черное платье и ветровка, которая совсем не вязалась с этим нарядом. Но для пикника вполне годится.

Для февраля месяца стояла очень теплая погода, и на солнце он не боялся, что она замерзнет. Это солнце было здесь в этой теплой стране на их стороне.

— Вы всегда, русские, любите лазить через чужие заборы? — спросила она. — Теперь и мне предлагаете сделать то же самое?

Он не хотел сразу раскрывать ей свою новость, поэтому уклонился от прямого ответа.

— Если в ресторан нельзя повести Вас, значит, он приехал к Вам сюда, — и он усадил ее за накрытый стол.

Одна машина уже уехала с поваром и официантами, которые довезли сюда всю эту еду. Оставался еще один официант, который на фоне этого разрушенного замка в своей униформе смотрелся как маленький проворный чертик на балу у сатаны. Сейчас зажгутся свечи или звезды, и начнется шабаш.

— Поскольку я не знаю Ваш вкус, выбирайте сами. Вот меню.

— Вы, русский, сюда привезли весь ресторан? — спросила она.

— Я надеюсь.

Они, как в настоящем шикарном заведении, выбирали разные блюда, задавая вопросы официанту, и, наконец, тот налил им в бокалы вино и зажег свечи. Рано смеркалось, и скоро начнется необычный вечер у этих двоих.

Он сидел напротив и любовался. Она убрала детские косички, расчесала свои красивые длинные волосы и сделала это для него — что с удовольствием отметил он про себя.

— Вы меня хотели удивить? — спросила она, пробуя еду.

— Сказать честно?

— Да, — просто сказала она.

— Я Вас хотел поразить.

— Вам это удалось. В вашем ресторане намного вкуснее, чем в моем. Во всяком случае, не станешь давиться, — припомнила она ему их первую встречу.

— А Вы мне никак не простите тот наш обед?

— Вы так быстро сбежали тогда…

— Сбежал, но появился снова, уже в другом качестве. Чтобы Вас поразить и каждый день видеть, я купил этот замок… Простите, я не хотел Вас напугать!

Но было уже поздно. Она сидела и кашляла, задыхалась, а он, как когда-то она, вежливо стучал ей между лопаток…

— Зачем?..

— Что зачем?

— Зачем вы купили эти развалины?.. Местные власти уже давно никому не могли их продать… и вот нашелся сумасшедший русский!

Наконец она успокоилась и пришла в себя.

— Я не знаю, как Вам это объяснить. Может быть, когда-нибудь расскажу, — продолжал он, — но я всю свою жизнь хотел иметь именно такой дом. Мне даже иногда казалось, что я здесь жил когда-то. Я видел его во сне. И… Вас тоже, — неожиданно для самого себя произнес он.

— А чем вы будете здесь заниматься?

— Выращивать лошадей… Простите, виноград.

— Вон на том склоне, — утвердительно сказала она.

— Да.

Девушка сидела напротив него. Она перестала есть. Серьезно и теперь как-то странно смотрела ему в глаза и молчала. Он отпустил официанта. Тот быстро и тактично уехал. Она сидела и смотрела, потом ела клубнику и снова смотрела на него. Уже стало совсем темно, и эти огоньки зажженных свечей отражались и играли каким-то таинственным светом в ее глазах. Они почему-то не затухали на этом нежном вечернем дуновении, и глаза ее тоже не гасли, казалось, мерцали в этом волшебном свете, отражаясь, блестели все ярче то ли от бокала выпитого вина, то ли от какой-то тайны в самом сокровенном уголке ее души и сердца.

Эта девушка совсем не была похожа на тех других, которые раньше так смотрели. Да и не могли они так смотреть. И было в ее взгляде что-то такое, что переворачивало все в его груди. И ей он не смог бы сейчас сказать «пойдем», потому что понял, что любит ее. И любит так, как это, наверное, бывает только раз в жизни, да и то не в каждой. Он никогда ничего подобного не испытывал. Это было счастье, смешанное с какой-то мучительной болью, с соленой горечью, необъяснимой и не знакомой ему на вкус. Она была рядом, она смотрела на него, он чувствовал ее каждое мгновение, проведенное рядом, но почему-то боялся, что следующее мгновение уже не наступит. И поэтому, снова ничего не понимая, боялся нарушить это хрупкое молчание и испортить все.

Они долго так молча сидели и смотрели друг на друга. Он закурил сигарету, уже не выдерживая этого взгляда. Потом спросил ее:

— А почему такая молодая красивая девушка живет одна в этой глуши?

— Вы меня уже спрашивали в прошлый раз.

— Но тогда Вы не ответили.

— И теперь Вы купили этот замок, чтобы снова задать мне этот вопрос? — как-то жестко спросила она.

— Да, — уверенно ответил он.

— Я не знаю… Здесь я родилась… Потом, когда не стало родителей, я училась в другой провинции у родных… А потом вернулась сюда… Я не знаю, почему…

Ее голос звучал глухо и отчужденно, словно она заглядывала куда-то в пустоту, а не в свое прошлое, будто принимала какое-то решение.

— А от кого сбежали сюда Вы? — неожиданно спросила она.

— Наверное, от самого себя, но теперь мне кажется, что это и есть мой дом…

Она снова смотрела на него и молчала. Он никогда не думал, что так можно молчать.

— Это твой дом, — повторила она. — А я… Кто я? — шепотом спросила она.

— Ты Мари.

— А кто ты?

Он молчал и не знал, что ответить. Она посмотрела своими огромными черными глазами прямо ему в глаза. Он снова с трудом сдерживал этот взгляд. Теперь это был какой-то черный бездонный колодец, в который захотелось броситься, не раздумывая.

— Пойдем, — прошептала она.

Сколько раз в своей жизни он слышал это «пойдем», теперь слышал словно впервые. Она взяла его руку своей горячей рукой и вела за собой сквозь эти калитки и заборы, по этой булыжной мостовой туда, в свой дом. И эта рука дрожала. И она вся дрожала и потом жарким огоньком билась в его объятиях. И любила его так, как невозможно это делать. Так не отдаются — так любят! И он любил, не помня ничего. Эти портреты, мебель, простыня — все кружилось. Все вращалось в каком-то вихре, облаке, он плыл на нем, поднимаясь куда-то выше и выше, а она была там вместе с ним, крепко держала его, не отпуская.

Что это было? Так не любят. Он не помнил ничего. И только она крепко держала его, помогая спуститься на землю.

— У тебя этого никогда не было раньше? — спросил он, приходя постепенно в себя.

Она молчала и смотрела на него, на потолок, сквозь него, туда, где их облако еще мерцало в темноте звездного неба, напоминая обо всем…

— Я тебя ждала… Если бы ты знал, сколько я тебя ждала!.. Как и тогда, — прошептала она.

— Когда?

— Не важно… Она прикрыла ему рот своей горячей ладонью.

Он засыпал. Он уже просто засыпал у нее на руках. И эти руки были и теми руками — три сотни лет назад, и руками матери, которая берет из люльки своего ребенка, чтобы утешить, и ее руками — такими, какими они могут быть только у НЕЕ и только тогда, когда она ЛЮБИТ…

5

Он проснулся. Солнце заливало своими лучами эту комнатку на втором этаже. Уже, наверное, было очень поздно. Сколько он проспал? Он огляделся и сразу все вспомнил. И не мог пошевелиться. Ее рядом не было.

«Пошла к своим лошадям», — подумал он. У него не было сил пошевелить рукой — не то что встать. Только ощущение этого счастливого утра в его жизни. И того вечера… Он лежал и улыбался. «Ну где же она!» Он не мог больше без нее и минуты. Этого не объяснить! И он должен вскочить и бежать к ней. А все его силы оставались где-то там, на том облаке, которое вчера уносило их куда-то. Он не верил самому себе! Такого не бывает! Он прожил почти сорок лет, а жить начинал только сегодня! Подушка еще сохраняла запах ее волос и ее тела. И как он снова хотел обнять ее, но она была там, внизу, и, наверное, занималась своими лошадьми.

Наконец он спустился вниз. В доме никого не было. Какие-то звуки на конюшне, он побежал туда. Старый конюх клал сено в кормушки. Ее рядом не было. Какой чудесный запах сена и этих лошадей! Теперь он будет здесь конюхом! Да кем угодно!