Ближневосточная новелла - Салих ат-Тайиб

Подбежав, она нагнулась над телом старика.

— Это он, — проговорила она, запыхавшись, — ты не ошибся. Ты больше не должник своего отца, сынок.

Крестьяне окружили Заро. Они впервые видели человека, который, убив, не бежал, не мог бежать.

Фенкли Султан подошла к сыну.

— Беги, сынок, заклинаю тебя, того гляди, его родственники нагрянут.

Но Заро, казалось, не слышал ее. Как заколдованный смотрел он на человека, которого убил и который лежал перед ним весь в крови…

— Ты в отца пошел, сынок, — сказала Фенкли Султан. — На того так же кровь действовала.

Дрожащими руками она сорвала с сына рубаху. Обнажилась мальчишеская грудь.

— Сирота ты моя, — запричитала она, — за тебя мне и умереть нипочем.

Женщина с силой вырвала нож из рук сына и дважды крест-накрест провела им по его груди. Заро будто очнулся.

— Беги, беги! — услышал он лихорадочный шепот матери. — Пусть я в землю лягу, только ты спаси себя!

Подставляя рассеченную грудь последним лучам солнца, Заро побежал в степь.

Хюсейн Улаш

Голодранка

Перевод Г. Александрова и К. Глазуновой

Состоятельные люди от всех прочих отличаются еще и тем, что дают своим детям новомодные имена. Когда со временем эти имена становятся обиходными, придумывают другие. Зехра — одно из имен людей бедных.

Ее звали Зехра, она училась в последнем классе начальной школы, была старшей из четырех сестер и единственная из них посещала школу. В тот год, когда она начала учиться, умерла мать.

Отец, жгучий брюнет с вьющимися волосами, был слабого здоровья, все время кашлял и часто болел. С утра до позднего вечера он бродил по городу с малярной кистью, думая лишь о том, как добыть денег на пропитание детей и уплату за жилье.

Жили они на далекой окраине, ютились в лачуге, сколоченной из ящиков из-под фруктов, половину которой занимала другая семья.

После смерти матери на Зехру легли все обязанности по дому. Она готовила еду, стирала белье, таскала воду, прибирала в доме. Да еще находила время ходить в школу и готовить уроки.

Как и соседские дети, она была почти разута и раздета. Вот и прозвали ее в школе Голодранкой. Зехрой она значилась только в классном журнале. Новое имя прилипло к ней — так ее звали и дома.

Говорят, люди живут, пока мечтают! Мечтала и Зехра: как окончит начальную школу, сдаст конкурсные экзамены в учительскую школу, при которой есть общежитие, потом станет учительницей.

У нее будет чистая одежда и деньги в сумочке. Она устроит сестер в школу, и они тоже станут учителями… Достанет лекарство для отца и вылечит его от кашля…

Отец опять был болен. У них кончилось топливо. Сестры, прижавшись друг к другу под стеганым одеялом, пытались хоть немного согреться. А она, дрожа на февральском морозе, пошла в школу.

Скорей бы летело время! Когда становится тепло, отец не болеет так подолгу.

Скорей бы наступили теплые дни! Ей не пришлось бы мерзнуть по дороге в школу. Она смогла бы готовить дома уроки. Окончила бы школу, поступила бы в учительскую школу и стала бы учительницей. Ученики, приветствуя ее, говорили бы: «Здравствуйте, учительница!» Были бы у нее туфли, шубка, зонтик, перчатки. Она ела бы свои любимые кушанья.

В школе было принято угощать с первой получки. Ее учительница купила в буфете шоколад и угощала своих коллег. Разламывая плитку, она уронила кусочек на пол. Зехра заметила это, а когда учителя пошли на урок, подобрала шоколад и попробовала. Какой же он был вкусный! Как только она станет учительницей, она непременно купит такую же плитку в школьном буфете.

На уроках Голодранка обычно садилась на места тех, кого в тот день не было в школе. Сидеть с ней рядом никто не хотел. Одноклассники жаловались, что от нее дурно пахнет. Стоит ей только подсесть к кому-нибудь, как тут же поднимается рука и просят ее отсадить. Ни слова не говоря, она быстро пересаживается на другое место.

А однажды в школу пришла мать одного из учеников в богатой меховой шубе.

— Господин учитель! Мой ребенок совсем потерял аппетит, он ничего не ест, — стала жаловаться она. — Его преследует запах, который исходит от Голодранки, его соседки по парте…

В начале года родительский комитет раздавал бедным ученикам карандаши, тетради и прочие школьные принадлежности. Если бы раздавали еще и сахар!

В перерыве между уроками ученикам полагалось молоко. Из дому они приносили сахар и пили сладкое молоко. Голодранка пила молоко без сахара, но была рада и этому…

— У тебя нет сахара? — спросил ее как-то дежурный учитель.

— Нет, — ответила Голодранка.

— Дети, вы должны поделиться со своим товарищем. Отломите ей понемногу от ваших кусков. Пусть она, как и вы, пьет молоко с сахаром.

Некоторые ученики, чтобы заслужить похвалу учителя, отдавали ей по целому куску.

Отец совсем разболелся и слег в постель. Этот сахар поддержит его силы, и он снова сможет работать. В доме появится хлеб. Они смогут купить фасоли, а может быть, и масла, и дров.

Молоко ученики пили в подвале школы. Дети из состоятельных семей в подвал не ходили. Их молоко оставалось, и кто хотел — мог пить по два стакана.

Зажав в кулаке сахар, Голодранка спряталась как-то в укромном уголке. А когда ученики толпой окружили учителя, сунула сахар в карман и быстро выпила молоко.

Больной отец попьет сладкого чая и выздоровеет. В доме будет хлеб и горячая еда. А может, и масло, и дрова. От этих мыслей ей стало легко и радостно…

Но к бедным людям, если и приходит радость, то не надолго. Надо же было случиться, что в этот день у одного из учеников что-то пропало. Решили обыскать всех. Начнут, конечно, с Голодранки и найдут спрятанный сахар…

От ужаса Голодранка покрылась холодным потом, все поплыло у нее перед глазами. Рушилась мечта об учительской школе. «Здравствуйте!» — приветствовали бы ее ученики, окружая плотным кольцом. Начищенные до блеска туфли, а не башмаки на резине, приятно облегали бы ноги. Ее согревала бы меховая шубка. Во рту ощущалась бы сладость шоколада.

«Голодранка! — скажет больной отец. — Зачем ты это сделала? Ну не попил бы я чая — ничего бы не случилось».

Ее обыщет дежурный учитель, наблюдавший, как дети пили молоко с сахаром. И она ничего не сможет сказать, только будет смотреть ему в глаза с немой мольбой о пощаде…

Все были уверены, что пропавшая вещь окажется в кармане у Голодранки. А она не сводила глаз с учителя…

— Учитель! Нашлась пропажа, — услышала она вдруг и лишилась чувств.

Очнулась она на руках у учителя…

Арендная плата

Перевод Г. Александрова и К. Глазуновой

Он был родом из Эмирдага. В этих краях почти каждый день совершались кровавые преступления. Здесь не встретишь человека, руки которого не были бы обагрены кровью. Причин убийств не перечислить: и похищение девушек, и ссоры из-за земли, межи, воды, и кровная месть.

Ему было около сорока лет. Большая семья на руках, много дочек и только один сын, который служил в армии. Заботы о хлебе сковывали, как тесная обувь. У него было два невозделанных поля по десять дёнюмов. Еще он мог лудить посуду.

Брата его убили. Поэтому он всегда был при оружии. Как говорится, держал палец на курке. Но враги тоже были настороже.

В каждом вздохе ему чудилась смерть, она все время витала над головой. В каждом съеденном куске, в каждом глотке воды таился призрак смерти. От судьбы не уйдешь. Если не он убьет, так его убьют. Даже во сне он находился во власти страха смерти. Ему снились оружие, выстрелы, кровь… Душа металась, как пойманная птица.

Однажды спалили стог на его поле. И взведенный курок спустился. Он знал, что отныне смерть будет его преследовать, как охотничья собака.

Как только раздался выстрел, он бежал. Дыхание перевел в Стамбуле. Жена и дети были вместе с ним.

В этом огромном городе можно найти укрытие — здесь его никто не знает. Но надо выдержать жестокую борьбу за существование. На несколько дней он нашел приют у родственника на окраине города. С его помощью удалось соорудить крохотную лачугу из ящиков из-под винограда и лимонов, где можно было приклонить голову.

Жена и старшая дочь Сырма отправились на поиски куска хлеба. Они ходили по людям стирать белье, а он рано утром бежал на рынок, на площади перед мечетью, где нанимали поденщиков. Поденщики с лопатами и мотыгами в руках собирались у стены. Взоры их были устремлены на надсмотрщика. Ему отдавали треть или даже половину дневного заработка — не то не даст работы вообще. Здесь процветало бесправие.

Сырма нашла в одном доме место прислуги. Работа ее считалась легкой: ей надо было ухаживать за прикованной к постели матерью хозяина, убирать комнаты, стирать белье, готовить пищу. Семья обрадовалась такой удаче: одним ртом меньше. К тому же Сырме обещали платит двести лир в месяц. Отныне отчаянные мысли не будут жалить, как скорпионы, мать в те дни, когда она не сможет найти работу. И она сумеет выкроить время, чтобы приготовить еду для семьи, постирать белье, прибрать в лачуге.