Sindroma unicuma. Книга 2. - Блэки Хол

Пакет оказался тяжеловатым. Сколько же Мелёшин накупил? Ну, конечно, всего лишь удвоенное количество флаконов с сиропом.

Перед выходом из аптеки Мэл еще раз проверил закупоренность моих слуховых, носовых и ротовых выходов. Подойдя к машине, я снова направилась к полюбившемуся заднему сиденью.

Мелёшин помрачнел.

— Объясни, почему не хочешь сидеть впереди, — потребовал напрямую.

Не хочу — и всё. Ни за что не скажу правду.

Расселись по своим местам: я — взбаламученная и Мелёшин — взъерошенный. Он развернулся ко мне:

— Ты вообще не любишь сидеть впереди, или не любишь в этой машине?

Я отвела глаза в сторону:

— В этой машине.

— Понятно, — процедил он и вернулся к рулю. — Значит, брезгуешь сесть рядом со мной?

— Ничего не брезгую, — опровергла, посасывая лечебный леденец. Надо же, какой эффективный — уже и голос прорезался.

— Не придумывай оправданий, — сказал Мэл с кривой усмешкой. — Знаю, что тебе противно.

— С ума сошел? — удивилась я. — Что значит «противно»? Данный эпитет неуместен.

— А что уместно? — не отставал Мелёшин. — Что я должен думать, если постоянно приходится выворачивать голову, а мне не объясняют, почему? У меня вот здесь болит и ноет, — потер он шею. — Отвлекаюсь постоянно от дороги и могу запросто попасть в аварию.

Его жалоба проняла меня. После недавней короткой исповеди Мэла у аптеки я начала по-другому смотреть на разные вещи. Проще и спокойнее плюнуть на самолюбие и пойти навстречу Мелёшину, чем окончательно угробить в дорожной аварии свое здоровье, подорванное двойным заклинанием.

— Ладно, — проворчала, и мне показалось, зеркало отразило зеленые огоньки, сверкнувшие в глазах Мэла. Данная примета могла означать, что он замыслил пакость или, наоборот, пакость удалась. Я прищурилась, вглядываясь, но Мелёшин смотрел на меня усталым взглядом замученного водителя, и никаких зеленых огоньков в помине не было.

Вылезши, обошла вокруг машины и крайне неизящно устроилась на переднем сиденье. Мэл притомился вертеть головой и даже не выбежал, чтобы помочь усесться.

— Ну, как? Теперь шея не болит? — спросила у него.

— Не болит. Не забудь пристегнуться.

Пока я возилась с ремнем, он не делал попыток подсобить, а наблюдал.

— Всё, готова, — сказала, догрызая остаток таблетки.

Мелёшин завел машину, однако не спешил трогаться.

— Ты расскажешь своему… парню о том, что случилось?

— Пете? — удивилась я. — Причем здесь он?

— Ну, девушка должна быть честной со своим… парнем, — пожал плечами Мэл. — По-моему, некрасиво скрывать от него правду.

Странно, почему он вдруг озаботился Петиным спокойствием.

— Сам-то расскажешь своей Изочке?

— Расскажу, — ответил Мелёшин на полном серьезе. — Это будет честно.

У меня пересохло и запершило в горле, словно и не рассасывала недавно лекарство.

— О том, что ездил в клуб, или о том, что устроил драку?

— Или о том, что было утром.

— Пить хочу, — опять просипела я.

Мэл резво перебросил с заднего сиденья пакет из аптеки и, порывшись, достал другую пластинку в фольге.

— Освежающее и анестезирующее.

— Под язык? — уточнила на всякий случай.

Мелёшин повертел упаковку и кивнул. Когда следующая таблетка начала лечебное воздействие, я спросила:

— Вы с Петей разобрались по «Инновации»?

Мэл хмыкнул:

— Зря ты переживала за него. Рябушкин оказался деловым человеком. Мы переговорили с ним в субботу, и после экзамена он вернул деньги.

Суббота, экзамен… В голове всё перекрутилось, подернувшись белесой дымкой. Я уж и забыла, чем занималась на выходных. Взглянула на часы. Гномик настойчиво показывал, что время скоротечно близилось к обеду, а институт не стал ближе, хотя насущные будничные дела никто не отменял.

В Пете я совершенно не сомневалась. Как взрослый и ответственный человек, он не стал бы бегать и прятаться от Мелёшина, чтобы не платить по счету.

— Ну, так как? — прервал раздумья голос. — Твой Рябушкин имеет право знать?

— Имеет, — ответила я неохотно, уставившись вперед. Действительно, нехорошо скрывать от Пети. Если парень узнает из чужих уст, получится еще неприятнее.

— Думаю, самым лучшим будет, если твой Рябушкин услышит от тебя, а не от кого-то другого, — высказал Мэл мою мысль.

— Наверное, так, — поддакнула я неохотно. Не представляю, что скажу спортсмену. Едва успела подумать, как язык заранее налился чугунной неподвижностью. Что же будет при встрече?

— Это хорошо, — непонятно почему ухмыльнулся Мелёшин. Мне показалось, у него и настроение улучшилось, коли отпала необходимость беспрерывно оборачиваться назад. — И не затягивай. Честность — основа любых отношений. Могу задать вопрос?

— Валяй, — разрешила я, посасывая таблетку.

— Твой Рябушкин знает о вчерашнем типе с цацками на каждой руке?

— Чего-о? — от удивления у меня вытянулось лицо.

— О том парне, которому я заехал в глаз и по челюсти, — пояснил Мэл, имея в виду Тёму и умолчав, что парень тоже разукрасил его физиономию.

— Тёма — мой друг, и не больше.

Увидев, что Мелёшин скривился, я добавила:

— Лучше объясни, зачем ты полез в драку. Неужели он первый начал?

— Это моё дело, — ответил Мэл, нахмурившись. — Моё и певуна. Мы, кстати, не закончили общение.

— Попробуй только закончить, — пригрозила я. — Не хватило вчерашнего? Пообещай, что не полезешь на рожон.

— О голосистом скворце печешься?

— За тебя переживаю, — пояснила и взяла на заметку причесать Тёме чубчик при встрече.

На этом разговор завял. В полном молчании Мелёшин вывел машину со стоянки и двинулся по проспекту. Я снова погрязла в заоконном городском пейзаже. Этажность постепенно понижалась, серости в зданиях прибавлялось, и вскоре появились заснеженные тротуары. От пешеходов парили белые клубы, на дороге поубавилось машин. «Турба» ехала вдоль ограды института.

— Ой, Мелёш… Мэл, останови у дырки. Отсюда я быстрее доберусь до общаги.

Он с недовольным видом притормозил у обочины. Наверное, не понравилось, что его назвали Мэлом, хотя он не разрешал.

— Может, лучше к институту?

— Нет. Мне сначала нужно забежать за сумкой.

— Эва, — начал Мелёшин, и я замерла, потому что, успела немножко узнать его. Когда Мэл выбирал многозначительный, полный недосказанностей тон, значит, собирался сообщить нечто, что надолго выбьет меня из колеи.

— Эва… Я долго думал…

По его лицу и не скажешь, что идет непрерывный мыслительный процесс.

— И хочу сказать…