Репетиции - Владимир Шаров

Петр долго в одиночку пытался найти потерявшихся евреев, облазил овраги, в рытвинах и под корнями больших деревьев ворошил палкой прошлогодние листья, потом и ему сделалось ясно, что в лесу им спрятаться негде. Он готов был поверить, что Бог и в самом деле спас евреев, но знал, что прошедшей ночью, тогда, когда от его руки тихо и не шелохнувшись умирали Каиафа и фарисей, Господь ему их отдал. Из леса он вернулся к болотам и почти по самой кромке воды стал кругом обходить Мшанники. Вода кое-где уже покрылась тонким льдом, но почти везде еще парила на морозе, и в этом без ветра движущемся тумане ему все время мерещились идущие евреи. Ему хотелось закричать им, и чтобы они в ответ тоже закричали ему, сказали, где они, действительно ли спаслись и как спаслись. От гати он пошел в сторону, куда, по словам захребетников, ушли евреи. Он думал, что, может быть, найдет какие-нибудь следы, но все ровно-ровно было занесено снегом, точно на этой земле никто никогда не жил.

Закончив первый, он сделал второй полный круг и решил, что теперь надеяться больше не на что — надо возвращаться, но продолжал дальше идти по краю болота. Замерзшая вода не занимала его, и когда он долго шел там, где был лед, его иногда посещала странная мысль, что это вращение вокруг Мшанников и есть его дорога, что он с нее уже не сойдет, так и будет идти, пока не умрет. Потом начиналась открытая вода, и опять ему мерещились идущие евреи и чудилось, что он кричит им, или он и вправду им кричал, а затем напрягал слух, чтобы услышать, что они кричат ему в ответ. Захребетники с гати говорили ему, что в темноте евреи походили на занесенные снегом болотные кочки или заросшие мхом бугры; он вспомнил это и подумал, что и от него евреи могли спрятаться, притворившись кочками, и что зря он был невнимателен и не осматривал мхи, когда до них можно было добраться. Сразу же он сообразил, что недавно совсем недалеко от берега видел бугор, очень похожий на сидящего на корточках человека, но лед рядом по виду был тонким, и он побоялся подойти. Он снова захотел найти то место, долго искал и наконец уже в сумерках нашел.

Как и тогда, в первый раз, он боялся: ветер сдул со льда снег, он был прозрачен и оттого казался особенно хрупким и непрочным. Все же Петр пополз: лег всем телом, чтобы меньше давить, и пополз. Страх был напрасен. Лед здесь был крепок, даже не трещал и не скрипел под ним, и, добравшись до кочки, тронув ее рукой, он увидел, что это стоящий на коленях человек, замерзший, очевидно, тогда, когда он молился. Сбив с него снег, Петр легко признал разбойника, распятого вместе с Христом. Теперь он понял, как евреи сумели перейти через болото, и понял, что они пошли туда, куда было обращено лицо молящегося.

Вернувшись в деревню, Петр сказал христианам, что теперь знает, где евреи. Он сказал, что Бог вовсе не спасал их. Он просто не хотел, чтобы они были убиты здесь, во Мшанниках. Он не хотел этого потому, что евреи думали, что во Мшанники они посланы Господом, посланы сыграть самые страшные роли и гордились, что никто из них не изменил и не отказался, каждый остался верен выпавшему жребию. Если бы все евреи вчера были убиты в своих домах и в своих постелях, говорил Петр, они умерли бы убежденные, что погибли безвинно, а Господь знал, что это не так. И поэтому Он дал им уйти, сделал, что они от Него бежали, бежали от роли, которую Он им предназначил.

Потом Петр сказал христианам совсем другое: он сказал им, что все, чему учил их Сертан и чему они следовали из года в год, из поколения в поколение, на самом деле было придумано евреями, чтобы снова, как тысячу восемьсот лет назад в Палестине надругаться над Иисусом Христом, когда Он придет на землю.

Это обвинение Петр раньше не выдвигал, во всяком случае, когда он после утраты апостольства объяснял христианам, почему они должны покончить с евреями, его не было. Я не думаю, что он пришел к нему сам, хотя возможно и это, скорее его слова — отголосок обвинений, предъявлявшихся евреям келарем Феоктистом, за ним в последние дни перед своей ссылкой — Никоном; кто-то вынес их из Нового Иерусалима, а затем они передавались от одного к другому. Еще Петр сказал про убитых им Каиафу и фарисея, как тихо и спокойно они умерли — они словно ждали, когда он придет и убьет их, — тогда он и понял, что Господь отдает ему всех. А остальные, продолжал Петр с осуждением и укором, хотя и им тоже было дано убить евреев, не поверили Господу, решили, что Он хочет спасти евреев, струсили и не пошли с ним, с Петром, искать их, чтобы добить. Лишь в нем, Петре, в нем единственном была настоящая вера, и ему, а не другому молившийся еврей своим лицом, обращенным к Богу, открыл, куда ушли его собратья.

Но то, что говорил Петр, насколько видно из документов, убедило немногих. Возникший накануне разрыв сохранился и больше никуда не уйдет. Почему же христиане все-таки подчинились его воле и на следующий день, не оставив во Мшанниках даже стариков, пустились в погоню? Я думаю, что ответ здесь один: они хотели увидеть чудо, которое сотворил Господь.

Утром, поднявшись задолго до рассвета, христиане со всем тщанием принялись готовиться к предстоящей дороге. Они проверили и починили сани, упряжь, подогнали и взяли на каждого по две пары подбитых оленьими шкурами лыж, погрузили большой запас теплых вещей и еды. Только в полдень сборы были окончены, и они тронулись.

Их основательность мне непонятна и сейчас. Я знаю, что Петр, торопя христиан, говорил им, что евреи далеко уйти никак не могли; полуголые и голодные, они все давно перемерзли, их и убивать не придется — никого в живых уже нет. Он повторял, что вернутся они через три, самое большее — через четыре дня, и, кроме пищи, брать ничего не надо. Он может идти и один, никто ему не нужен, а зовет их с собой только для того, чтобы они убедились, что все правильно, никакого чуда нет и не было, — Господь и не думал спасать евреев. Наоборот, Он Сам расправился с ними, и теперь от этого народа, распявшего Христа, остались лишь трупы.

Слова Петра звучали, конечно, разумно, и все же христиане продолжали готовиться, как будто зная, что погоня продлится долго или даже очень долго, и сколько бы припасов они ни взяли — будет мало. Не значит ли это, что часть христиан, которая была уверена, что Господь сотворил чудо и спас евреев, уцелевших в ночной резне, по-прежнему сохраняла влияние, что вопреки Петру она сумела убедить остальных, что Господь легко им Свой народ не отдаст. Точно, что они говорили и думали, я не знаю. Одни, наверное, — что предприятие вообще безнадежное, допустив гибель многих из евреев, Господь остаток их решил спасти во что бы то ни стало; стоящие ближе к Петру, возможно, по-прежнему верили, что рано или поздно Господь поймет, почему они хотят убить евреев, поймет, что они правы, и отдаст им их, но сейчас мне важно другое: судя по всему, именно тогда у христиан появляется новый источник власти, и Петр вынужден с ним считаться. Если это верно, многое из последующего становится яснее.

Начало погони за евреями было таким медленным, что и не походило на погоню; люди и лошади еле передвигали ноги, и Петр, который с рассвета изводил себя и ждал, когда они тронутся, теперь, не понимая, что злого умысла здесь нет, они просто еще не втянулись, бегал от упряжки к упряжке и стегал плеткой, не разбирая, человек или скотина и куда придется удар — по спине или в лицо. Пока они ехали по деревне, ему казалось, что христиан совсем мало, что многие испугались и попрятались, он даже обыскал несколько крайних изб, но никого в них не нашел, когда же сани — и те, что уже двигались вниз, к болоту, и те, что только выезжали из дворов, — стали в хвост друг другу и караван растянулся больше, чем на полверсты, он понял, что ошибся, и расплакался от радости, что пошли все. Потом была новая задержка, лед был тонок, лошади проваливались в воду, и Петру несколько упряжек пришлось отправить обратно в деревню взять для настила досок. За болотом они поехали быстро. Везде уже был снег, но не глубокий, и лошади уставали мало. Петр думал, что если и дальше дорога будет не хуже, они скоро нагонят евреев, — он и так удивлялся и говорил это, что евреи столько сумели пройти. Но на второй день снова начались болота, везде были незамерзшие промоины; доски, которые они везли с собой, помочь уже не могли, им пришлось выпрячь лошадей и тащить припасы на себе. К счастью, у них были две пары легких якутских нарт.

Евреев они, несмотря на его заверения, не догнали ни на второй день, ни на третий, и Петр, не понимая, куда те делись, все больше боялся, что христиане сбились с пути. Наверное, стоило повернуть обратно, но он видел, что люди недовольны и второй раз их ему не поднять, да и под снегом ничего не отыщешь. Конечно, евреи, чтобы запутать следы, давно могли свернуть в сторону, он боялся и этого, хотя раньше твердо знал, что страх, холод, усталость, близость смерти позволяет им бежать только прямо.