Моя любимая Эми. История о том, как я дважды потеряла свою дочь - Дженис Уайнхаус

Глава 12. Может быть

В начале июня 2008 года должны были состояться слушания по делу Блейка. Эми была уверена, что его отпустят. Однако это было лишь очередной фантазией, ее мечтами о вечном счастливом романе, не имеющими ничего общего с реальностью. Она купила новый костюм и пару раз пришла в суд, каждый раз опаздывая и покидая зал раньше времени. 6 июня, когда она пришла в суд вместе с Митчеллом, Блейка признали виновным в воспрепятствовании правосудию. То же случилось и с его соучастником Майклом Брауном.

Их обоих оставили под арестом до вынесения окончательного приговора, а так как Блейк уже отсидел целых семь месяцев, его могли выпустить раньше срока. Больше всего я боялась, что он вернется в жизнь Эми. Она постоянно навещала его в тюрьме Пентонвилль, и они часто разговаривали по телефону. Но в жизни Эми происходили важные изменения – она успешно проходила курс лечения «Субутексом», – и мне не хотелось, чтобы она вновь упала в пропасть. Эми принимала «Субутекс», однако продолжала много пить и все еще не могла набрать вес.

12 июня она позвонила мне перед вылетом на концерт в России. Сказала, что очень скучала по выступлениям. Майкл, сын Ричарда, позвонил ей, когда она прибыла на место, и сказал, что Эми была в хорошем настроении. Они проговорили почти полчаса, но, когда он уточнил детали выступления в России, она сказала, что не знает, к чему оно приурочено. «Что-то там с “Челси”», – ответила она. На самом деле это был приватный концерт на вечеринке владельца футбольного клуба «Челси» Романа Абрамовича, которую тот устроил по случаю дня рождения своей девушки. Но Эми было без разницы, где петь, тем более в то время.

К сожалению, Эми изводила себя и без Блейка. 16 июня, спустя два дня после возвращения, у нее снова случился припадок. В этот раз это произошло в Провс-Плейс – ее на лету подхватил друг. Не было понятно, связан ли приступ с наркотиками, поэтому он вызвал Митчелла, и тот отвез Эми в Лондонскую клинику, где несколько дней у нее брали анализы. Я приехала навестить ее, и мы немного посидели вместе. Она выглядела лучше, чем я ожидала. Я обходила тему реабилитации. Мы болтали о Провс-Плейс. О том, в какой цвет выкрасить там стены, – она обожала ремонтировать дом, и ее часто заставали с валиком для краски в руках. Разговор о быте привнес в ситуацию нормальности, хотя все мы были очень далеки от нее.

Митчелл напрямую общался с врачами Эми. Сейчас я знаю, что от меня многое скрывалось – возможно, к лучшему. Именно доктор Кристина Ромет и доктор Глинн рассказали Эми о ее состоянии. На компьютерной томографии было видно, что ее легкие покрыты слизью – голос Эми почти пропал, а на ее голосовых связках могли быть узелки. Врачей также беспокоили образования в области грудной клетки. Проверка показала, что они не были злокачественными, однако требовали постоянного контроля. Самой тяжелой новостью было то, что у нее обнаружилась ранняя стадия эмфиземы, спровоцированная употреблением крэк-кокаина и курением. Всего в 24 года ей сообщили, что в скором времени у нее может развиться полноценная эмфизема легких.

Помню, как я смотрела на нее, сидя рядом на кровати. Из всего, что с ней происходило, мне это казалось самым грустным. Для певицы это может означать конец карьеры. Весь ее многолетний труд может обесцениться по щелчку пальцев. «У тебя дар, – говорила я ей, когда она, свесив ноги из окна, сидела на подоконнике в Гринсайд-Клоуз. – Однажды ты должна будешь им воспользоваться». Сейчас эти слова ранят меня. Однако эта ситуация была не первым красным флагом для Эми, и, учитывая прошлый опыт, я сомневалась, что она станет последним. Она обклеила себя никотиновыми пластырями, затихла и вся тряслась. Возможно, она что-то поняла.

Хоть временами я и злилась на Эми за все, что она сотворила с собой и нами, я все же видела, что она хочет бросить наркотики, а срывы являлись лишь частью этого пути. Я оставалась позитивной, но никак не могла избавиться от мысли, что при первых же трудностях она забудет о своем намерении.

Эми ненадолго покинула больницу, чтобы выступить на 90-м дне рождения Нельсона Манделы в Гайд Парке. Больная Эми вмиг исчезла, а на ее месте появилась Эми, рвущаяся в бой. На сцене она сияла, махала публике, но по ее глазам я видела, как тяжело ей дается это выступление. Как и на Ivor Novello, она надела заколку с «Блейком», а вместо строчки «Free Nelson Mandela» («Свободу Нельсону Манделе») пела «Free Blakey my fella» («Свободу Блейку, моему парню») – очень в ее стиле. Я лишь закатила глаза, когда она рассказала об этом через несколько дней. Это было потрясающее историческое празднество, на которое ее пригласили, но, к несчастью, ей не удалось прочувствовать его дух. Собственные чувства и мысли поглощали ее, и она жила в своей голове.

Я перестала пытаться понять, о чем она вообще думает. Это было бесполезно и очень выматывало. Что бы Эми ни чувствовала в данную минуту, все казалось ей настоящим, она поддавалась своим эмоциям. Быть рядом с ней было сродни съемкам в мелодраме, где она играла главную роль. Я была вынуждена смириться с ее методами самовыражения. Но иногда Эми играла персонажа, которого я не знала. Ее брат часто ругался с ней из-за этого ее множественного расщепления личности. «А теперь ты кто?» – спрашивал он. Но она лишь замолкала на мгновение и вновь продолжала о своем.

Вскоре после выписки было решено приставить к ней круглосуточных телохранителей. Не знаю, чья это была идея, и Эми сразу отреагировала негативно, но смысл в ней был. Митчелл не мог находиться возле нее 24/7, не могли и менеджеры. Я же не подходила, да и не желала такой работы. Эндрю Моррис стал ее главным телохранителем, а другие четверо парней работали посменно. Они были отличными людьми, готовыми защищать Эми от внешнего мира и внешний мир от Эми.

Все охранники называли меня «мамой», я была совсем не против. Это казалось очень милым, и мне было спокойнее оттого, что у Эми была почти приемная семья, хоть и за деньги. Но их присутствие еще сильнее ослабило нашу с Эми связь. Теперь я не просто приезжала к Эми в гости. Если я не могла с ней управиться, то звонила одному из охранников и узнавала о ее состоянии. Иногда все было отлично, а иногда она просила меня не приезжать или говорила, что не хочет никого видеть. Я не знала причин – да и, наверное, слава богу.

Будучи охранниками Эми, телохранители тщательно следили за всем, что приносится и выносится из дома. Дилеры постоянно находили лазейки, чтобы принести ей наркотики, и Митчелл, умудренный опытом, перестал кому-либо верить. Наркотики могли быть в цветах или посылках, переброшенных через забор. Их было трудно перехватить, да и сама Эми могла спокойно достать героин или кокаин. Сначала она хотела отказаться от охраны – видимо, они отлично справлялись. После переезда в Провс-Плейс она стала возмущаться их постоянным присутствием, но Митчелл настоял, и парни оставались рядом с Эми до конца ее жизни. В каком-то смысле они стали ее самыми близкими людьми, почти братьями. Я хоть и радовалась такому раскладу, но мне снова приходилось доверять заботу о дочери людям со стороны. Все перевернулось с ног на голову с ее первого