Охотник - Брайт Камли

— Вот здесь, — они остановились около невысокого, но крепкого на вид здания. В некоторых окнах — в основном на первом этаже — уже горел свет. — Спасибо, что довезли, — Иста хотела спрыгнуть на землю, но Найл взял руку девушки и крепко сжал ее в своей.

— Спасибо, — краснея, еще раз повторила Иста. — Вам надо поскорее возвращаться, а то будет совсем темно.

И Найл, неожиданно для себя самого, послушно разжал пальцы: какая-то странная робость снова охватила его, и он опять не решился, хотя все в нем в эту минуту желало только одного…

Совершенно разбитая, в рытвинах и ухабах, дорога из-за сгущающихся сумерек становилась все более и более непроходимой. Понимая это, гужевые пытались ускорить шаг, но то и дело спотыкались, и повозку невыносимо трясло. Даже не заглядывая в сознание Аранта и Нита, Найл понимал, как они устали. Возможно, если бы он вышел и помог… Правда, вряд ли гужевые его правильно поймут.

Да, он плохой правитель — он не думает о людях. Найл с гораздо большим удовольствием проводил бы Исту сам, без всякой там повозки, но тогда люди, наверняка, скажут, что он не похож на правителя, мол, нет в нем настоящей солидности. Или что-нибудь в этом роде. Не будешь держать дистанцию — разочаруешь, а чуть только начнешь отдаляться — становишься сразу, видите ли, похожим на Каззака. Ну разве тут угодишь? Интересно, что не устраивает того — «любезно» предоставившего целую неделю на размышление…

Разумеется, настроение Найла в основном испортилось из-за собственной робости и нерешительности: чего он, интересно, ждал? Иста ведь не Мерлью, которая вдруг взяла да и просто пришла к нему ночью. И не Одина, преспокойно заявившая, что желает взять его в мужья… Хоть убей, а с женщинами вечно получалась какая-то ерунда…

От сетований обиженного правителя на капризных подданных и невезения в личной жизни Найл мысленно перешел к равноправию людей и пауков. Своими страстными речами Иста наконец заставила его серьезно задуматься над этой проблемой. Проблемой, которую Найл прекрасно осознавал, но в то же время инстинктивно закрывал на нее глаза, страшась своего полного бессилия перед ней. Люди, действительно, только считались свободными: большинство из них по-прежнему внутри оставались рабами, и практически никто из них не мог противостоять бывшим хозяевам.

Преимущество, и очень весомое, по-прежнему оставалось на стороне последних. И дисциплина. Человек страшен пауку своей непредсказуемостью; человеку всегда чего-то не хватает, все ему неймется. Он не умеет просто наслаждаться жизнью, наслаждаться настоящим.

Почему, например, для того, чтобы научить людей просто радоваться солнцу, надо обязательно отнять у него разум? Почему их воображение, способность оригинально мыслить отгораживает их от природы, делает мелочными, агрессивными? Найл не раз заставал бывших рабов и слуг за созерцанием природы — в такие моменты они чувствовали себя счастливыми. Родившимся же и выросшим в свободной Дире подобное счастье было недоступно…

Размышляя над удивительной способностью людей искусственно создавать себе проблемы, Найл неожиданно вспомнил, о чем они однажды говорили с отцом:

«Пауки истребили всех крупных животных», — сказал Улф. — «Тогда почему они оставили человека?» — «Потому что человек беззащитен. Нет у него ни когтей, ни бивней, ни острых клыков». — «Зато у него есть оружие!» — «Оружие можно отнять, — мрачно заметил Улф. — У тигра не отнимешь когтей, пока не убьешь его самого…»

Очень интересно: не имея ни клыков, ни когтей, человек ломал голову над тем, чтобы изготовить себе искусственные, и так в этом преуспел, что едва не уничтожил в какой-то момент все живое на Земле. А в результате — полный крах, потому что любое изобретение по сути является лишь протезом, который всегда можно отобрать. Страшно даже подумать, что на протяжении сотен лет, тысячелетий, люди, словно калеки, занимались изобретением подпорок, костылей и тому подобного; рыдая над своей мнимой беззащитностью, точили себе «клыки» да «когти», вместо того чтобы развивать данное самой природой, уникальнейшее, тончайшее устройство — собственный разум.

Какая колоссальная потеря времени, сил, здоровья, ресурсов Земли наконец, когда достаточно одного лишь волевого импульса — и враг уже бессилен. И это всегда с тобой: не надо ничего носить в кармане, за поясом, за плечами; не надо взводить курок, рассчитывать траекторию… это срабатывает мгновенно и надежно, и это естественно, как дыхание, как жизнь…

Проглядел человек свои «когти», а смертоносцы взяли да и отняли их у него: не оружие — мелкие игрушки ни в счет — главное, они отобрали его разум. И удалось им это только по одной причине: пауки, в отличие от людей, развивались естественным путем, и их дорога оказалась более надежной… Когда повозка миновала мост, Найл оглянулся: черные силуэты домов на фоне серо-фиолетового неба. — Где-то там в центре квартала рабов осталась маленькая Иста — его Иста, — но чтобы увидеть ее снова, надо сначала уезжать все дальше и дальше, потом ждать еще целый вечер и целую ночь. И только на следующий день — завтра — переделав кучу всяких нужных и ненужных дел, можно будет снова сесть в повозку и наконец поехать в школу. (Что подумают люди, опять увидев повозку правителя у дверей школы? — А пусть себе думают, как им заблагорассудится!) И это самый короткий путь — нерациональный, но естественный, и пока единственно возможный: удаляясь — приближаться.

Найл незаметно вздохнул, он уже скучал. Кроме того, нередко, когда расстаешься с дорогими тебе людьми, чувствуешь необъяснимое беспокойство. Квартал же рабов, вообще, никогда не нравился Найлу, и причина заключалась не только в неухоженности этой части города — одновременное присутствие там массы не совсем нормальных людей создавало некий фон. Он присутствовал здесь всегда, однако по вечерам приобретал характерный оттенок страха.

Бывшие рабы по-прежнему не выходили на улицу с наступлением темноты, по-прежнему многие из них каждую ночь проводили в разных домах, а те, кто все же выбрали себе постоянное место жительства, ютились главным образом в подвалах и на нижних этажах. Перемены их не касались, да, собственно, были ли они им нужны?

А таких, как Иста, конечно, можно пересчитать по пальцам. Сколько их: десятки, сотни? Надо будет поговорить с Истой, она-то должна это знать… Найл ласково улыбнулся — он стал ближе к ней еще на целый квартал. Отсюда до резиденции было рукой подать. В конце проспекта уже виднелась Белая башня — ее вершина терялась в облаках — и Найл неожиданно поймал себя на мысли, что не испытывает привычной радости от ее созерцания. Вспомнился утренний контакт с Неизвестным, его издевательский смех. Ну если не издевательский, то по крайней мере уж никак и не приятельский.