(не) просто сосед (СИ) - Андриевская Стася

— Где Маша? Где… Марк?

И Руслан кинулся вдруг куда-то в сторону, присел за кроватью… И тут же, зажмурившись, тиранул ладонью лицо, и обречённо уронил голову. Полина переползла на край кровати, слегка свесилась вниз… И задохнулась, зажимая рот руками. На полу, между туалетным столиком и кроватью лежал Марк. Таращась в потолок. Не моргая. Не дыша.

— Мамочка-а-а… — тоненько плача позвала Маша. — Мамочка… — Она, нарушив все запреты, всё-таки вышла из детской и шла теперь в спальню.

Полина рванулась к ней, голова закружилась, занесло. Руслан не дал упасть, подхватил её на руки, осторожно опустил на кровать.

— У тебя лицо в крови. Испугается ещё… — бесцветным голосом предупредил он и, достав свой платок, осторожно вытер ей под носом и на губе. — Лучше бы умыться, конечно…

— Мамочка, — показалась из-за угла коридора Маша, — мамочка, мне страшно!

— Не надо ей сюда, — шепнул Руслан и помог Полине встать. — И это… Полицию бы вызвать, а я без телефона.

— Может, всё-таки скорую? — почти умоляя, шепнула Полина.

— И скорую тоже. Для тебя.

— Мамочка! — радостно воскликнула Маруся и, протянув ручки, кинулась навстречу Полине.

Она шагнула к ней, через силу улыбаясь, обняла:

— Я здесь, котик! Я с тобой.

Маруся настороженно замерла, разглядывая Руслана.

— А где папа?

— Ему надо отдыхать, он же болеет, — снова улыбнулась Полина и прикусила губу. Хотелось выть от отчаяния, заламывать руки или просто исчезнуть вдруг, пока этот кошмар не закончится… Но приходилось беззаботно болтать и врать. — Скоро к нему доктор приедет, а мы пока мультики посмотрим, да? — и потянула Марусю в зал.

— Полин… — едва слышно окликнул её Руслан. Она обернулась, но почему-то не смогла поднять на него взгляд. — Прости.

— А я тебе давно говорила, поставь на окна решётки! — снова и снова шипела тётя Валя. — Говорила, наплачешься? Говорила! Вот и получай теперь!

А Полина и вопросы оперативника-то понимала только со второго — третьего раза, а про окна и вовсе… Причём здесь решётки, вообще?

Одним ухом прислушивалась к звукам из детской, где Марусе опять пришлось отсиживаться в наушниках и с планшетом, а другим ловила каждый шорох из спальни и коридора.

Народу, не считая двух поняты́х: тёти Вали и мужчины с восьмого этажа, было много. Ходили не разуваясь, переговаривались, даже перекрикивались из комнаты в комнату, бесцеремонно, не таясь. Подумаешь, покойник в доме. «Бытовуха». Дело житейское.

Пару раз её подзывали в спальню, что-то спрашивали, записывали с её слов… Она же, попадая туда, вообще переставала соображать. С одной стороны — Марк под простынёй… и это не укладывалось в голове, хотелось биться ею об стену, чтобы проснуться! А с другой — Руслан в наручниках… и это было безумно, до оторопи страшно.

Полина на него не смотрела, не могла. И он на неё не смотрел — она это чувствовала. Но чувствовала так же и то, что как только они оказывались в одной комнате, между ними что-то происходило. Словно они внезапно оставались здесь только вдвоём… И это было мучительно больно, потому что им нечего было друг другу сказать. Вообще нечего. И тяжелее этого молчания — их личного молчания, разбавленного всеобщим гомоном, Полина ещё никогда раньше не испытывала. Рвалась из спальни в зал, говоря, что ей надо к дочери… А когда оказывалась в зале — всё внимание всё равно оставалось в спальне.

— Ладно, мы повезли, — заглянул к ним в комнату какой-то мужчина в форме, похожей на медицинскую, только тёмно-синюю.

— Давай, — кивнул оперативник.

Тётя Валя пихнула Полину:

— Ну чего ты сидишь? Иди, хоть проводи его по-человечески! В последний путь ведь уходит из дома-то! Жена, тоже мне! Пр-р-роститука…

— Не надо никого провожать, — одёрнул её оперативник. — И вообще, вам, понятая, помолчать бы хоть немного, а?

По коридору шумно протопала бригада с носилками. Они только маякнули в дверном проёме зала, Полина увидела их лишь мельком, но в голову вдруг ударило, как приговор — Не сон. Нет, это всё не сон! Глаза защипало, но самих слёз так и не появилось, только удушье и головокружение.

— Вам плохо? — тревожно спросил второй понятой. — Эй, кто-нибудь, ей плохо!

Всё как в тумане: нашатырь, вода из под крана в бокале с надписью «Марк» и, зачем-то, пакет с мёрзлыми пельменями на затылке… А по коридору снова громкие шаги целой толпы чужаков. И снова, всего лишь мельком: силуэт в дверном проёме — руки за спиной, голова опущена. Короткое звяканье наручников. И снова темнота в глазах и нечем дышать.

В больницу ехать отказывалась, но врач настоял. Пришлось взять с собой Марусю — не с тётей же Валей её оставлять! А объяснять ситуацию кому-то ещё, той же Светке — на это не было сил. Не говоря уж о том, чтобы сообщить свекрови.

Ночью, несмотря на укол успокоительного, лежала в мутном полудрёме и всё никак не могла уснуть нормально. Мысли снова и снова мчались по кругу. А за ними — образы, воспоминания минувшего дня, минувшей недели, последних лет жизни… Вина и позднее раскаяние… Безысходность… Тоска… Страх… И внезапно дошло, причём здесь решётки, о которых галдела тётя Валя! Полина ведь сама лично запирала дверь, когда пришли с Марусей из садика. И сама же открывала её потом полиции.

Почти два метра ровной, без единого выступа стены от окна до окна, карниз в пятнадцать сантиметров. Девятый этаж.

И слезы всё-таки потекли. Горячие-горячие и солёные, аж до горечи. Полина беззвучно захлёбывалась ими, боясь испугать спящую с ней на одной кровати Марусю или разбудить соседей по палате. А после того, как они иссякли, легче так и не стало. Но хотя бы навалился полный тревожных видений сон.

Глава 33

Похоронили через две с половиной недели, и только потом Полина сообщила бабушке. В общих чертах, без подробностей: поссорились, сосед услышал, решил заступиться, а потом… Одним словом, несчастный случай, смерть по неосторожности.

Бабушка сетовала, что они, молодые и глупые не смогли свои семейные разборки от людей спрятать, переживала, что не попрощалась с Марком, пиняла Полине, что та не сообщила сразу. А Полина вспоминала скандал, который устроила на кладбище свекровь и благодарила бога за то, что бабушка не видела этого позора.

Полина на свекровь не обижалась. Коробила, конечно, ненависть и обвинения, но, может, это так горе проявляется? А кроме того — Полина ведь сама, отказавшись проходить в этом деле как потерпевшая со стороны погибшего, словно махнула перед лицом свекрови красной тряпкой. «В лицо плюнула, тварь неблагодарная» — орала та, стоя над ещё разверзнутой могилой, и толпа людей вокруг Полины быстро редела, оставляя её одну, словно на плахе… А она лишь вгрызалась в губу и молчала. Не объяснишь ведь, что убиенный-то, вообще-то, и сам без пары мгновений убийца, но уже не по неосторожности, а умышленно. И что Руслан её просто спас. Хотя нет, не просто, а рискуя жизнью. Ну и за что Полина должна преследовать его в суде? За «потерю кормильца» что ли?

Первые месяца два всё, что напоминало о Марке, вгоняло Полину в ступор, а потом постепенно сошло на нет. А вот всё, что касалось Руслана, наоборот — с каждым днём только усиливалось. Казалось, даже его дверь и смежная стена жгут немым укором. Вспоминала, как заходила тогда в его квартиру — в первый и последний раз — как сошла там с ума, как показалось — вот она, настоящая живая жизнь, истинные чувства и желания…

А ещё, напротив салона так и осталась стоять, покрываясь опадающей листвой, его машина. И каждый раз при взгляде на неё Полина вспоминала, как ехала тогда с Русланом через дачи, обмирая не от страха за себя, а от его близости и своей безумной, вопреки здравому смыслу тяги к нему…

А иногда вдруг казалось — это всё, от первой до последней встречи, был сон, и не было на самом деле никакого Руслана, а просто она однажды сошла с ума от рутины и усталости, и придумала себе ЕГО — запретного и такого желанного. Собрала в него всё, что только смогла неправильного, но в то же время идеального, такого, чтобы замирать и трепетать… И страдать. О да, любимая бабская забава — страдать! Может поэтому теперь она так много и часто ревела по ночам, обнимая подушку и моля бога, чтобы адвокат Руслана сумел доказать случайность трагедии?