Последний волк - Генрих Эрлих

В этот день он еще зашел в дом. Мария заохала: "Где тебя носило, я совсем изволновалась", - а Дед схватил обеими руками за морду и, раскачивая ее из стороны в сторону, стал приговаривать: "И кто это всю нашу лыжню порушил! Вот мы ему зададим!" - но не удивился, когда Волк, съев свой ужин, выпросив добавку и вылизав миску, отправился не на привычное место у печки, а поскребся о дверь, выскочил во двор, пометался немного, выискивая место, и в конце концов улегся под навесом над поленицей дров, на просохшей земле, с подветренной стороны.

- Ожил, давно пора, - довольно усмехнулся Дед, - весна....

Теперь он каждый день обегал свою новую территорию, каждый раз расширяя ее, и накопленный за зиму жирок перетекал в мышцы, вместе с силами пришел кураж. И вот уже он несется по полю за зайцем и его последний писк говорит Волку, что все в порядке, он такой же, как и прежде, и Волк, разодрав зайца и напившись впервые за долгое время свежей крови, принимается носиться кругами, как ошалевший от первой случки двухлеток, а после долго собирает пропитавшийся кровью снег, отпиваясь.

В этот день он загнал еще одного зайца, что было против правил - он был сыт, прихватил его зубами за шею, забросив за спину, и отправился домой. Поскребся в дверь, степенно зашел и положил зайца у ног Деда.

- Ты пошто животину зарезал? Нет, ну ты глянь, - рассмеялся Дед, обращаясь к Марии, - ведь даже шкурку не повредил!

- Это он свою долю принес, - ответила Мария, - что делать-то будем?

- Делать будем рагу из зайца, хоть и отощавший по весне зайчик, а все равно хорошо, давно себя не баловал. А все спасибо Волчку, добытчик!

Дед разделал зайца, швырнув голову Волку, которую тот, сытый, унес к себе под навес - законная доля, распялил шкуру на треноге - пригодится в хозяйстве, и принялся объяснять Марии, как готовится рагу.

Вечером, выйдя до ветру, Дед подошел к Волку: "Ну, ты шельмец, но все равно - спасибо. У меня бы рука не поднялась, а ты грех с души снял."

Еще недели через две Волк, окончательно войдя в форму, загнал оленя. Олень был молодой и обессилевший после снежной зимы, да и стадо как-то безвольно сдало его на заклание, даже не пытаясь соразмерить свой бег с его. Волк легко отрезал, забежав вперед, отставшего оленя от стада, заставил развернуться и еще какое-то время гнал его по направлению к дому, развлечения ради, и в конце свалил, в четком прыжке перерезав шейную артерию. Он всласть напился крови и потрусил к дому. Дед с Марией возились на дворе, радуясь погожему дню. Волк осторожно прихватил зубами рукав короткого полушубка Марии и потянул в сторону леса, затем подскочил к сараю, ударил лапами по санкам и сделал короткую пробежку назад, по своим следам.

- Смотри, зовет куда-то, - сказала Мария, - может опять кто в капкан угодил, а он вспомнил.

- Нет, - ответил Дед, - он бы тогда нервничал, а он спокоен, даже весел. Ты возьми санки-то, да прогуляйся с ним на лыжах. У тебя одной это шибче получится.

Через три часа, когда Дед, изнервничавшись, уже нацепил лыжи, готовый идти на поиски, на пригорке у дома показалась Мария, согнувшаяся пополам под грузом санок с оленем.

- Ну, учудил, думала - не доволоку, - чуть позже говорила она, тяжело отдуваясь, - тяну, а сама думаю - сейчас брошу, потом думаю, нет, вот до того пригорочка добреду - и там брошу, а с пригорочка вниз - полегче. Так и доволокла.

- Даешь, Волчок! - восхищенно говорил Дед. - Браконьер, чистейшей воды браконьер! Я таких сорок лет по округе вылавливал. Скажи спасибо, что сейчас на пенсии. Но хорош! В одиночку завалил! Тебе бы нескольких таких же в Стаю, навел бы шороху на всю округу.

Уже поздно вечером, после утомительной разделки оленя Дед задумчиво сказал Марии:

- А ведь это он не долю принес. Доля подразумевает равенство. Ты вносишь, я вношу, мы равны. Нет, это он нас под свое крыло взял, слабых и неразумных, подкармливать начал, охранять будет, если не дай Бог что. Вожак, по природе своей, по духу - Вожак. А Стаи нет. Последний, говоришь? Не хотел бы я быть Последним.

x x x

Он засек их задолго по появления. Сначала издалека донесся тихий мерный хруст наста, потом ветер принес вонь обильно смазанных сапог, запах давно не стиранной одежды и еще чего-то, связавшегося в памяти Волка с капканом, потом на дальнем пригорке выросли они сами. Их было трое, с закинутыми за плечи ружьями, с небольшими рюкзаками. Главарь, высокий, худой, сутуловатый, осторожно повел их к дому.

Волк подскочил к двери дома, поскребся, влетел в комнату и несколько раз крутанул головой в сторону леса.

- Волк уже давно не заходил в дом, - задумчиво протянул Дед, - и никогда не был таким нервным. Что-то случилось, Мария.

Он подошел к окну и долго всматривался в приближающиеся фигуры.

- Может, запереть дверь? - предложила Мария.

- С какой стати? Если это нормальные люди, то будет глупо, а если лихие - не поможет, только хуже будет. Авось пронесет. Но как-то нехорошо на душе, - последнее, впрочем, он не произнес вслух.

Дед вышел на крыльцо, в ожидании, Мария нервно перебирала тарелки на столе, не зная, чем заняться, Волк же внешне успокоился, лег на коврик у голландки и прикрыл глаза.

- Будь здоров, добрый человек, - раздался с улицы скрипучий голос.

- И вам того же, коли не шутите, - спокойно ответил Дед.

- Что, даже в избу не пригласишь? Не по понятиям получится, - весело встрял другой голос, совсем молодой.

- Ну отчего же, заходите. Чем богаты - тем и рады.

На крыльце немного потопали, сбивая снег с сапог, потом копошились в сенях, скидывая сапоги и раздеваясь, и вот уже вслед за Дедом в избу вошел Главарь. Редкие, слегка приглаженные пятерней волосы, маленькие, настороженные глазки, быстро обшарившие комнату, и какая-то неестественность в левой руке, безвольно свисавшей вдоль тела. За ним ввалились два его спутника. Один - действительно совсем молодой, в шапке золотистых давно не стриженных кудрей, с румянцем, двумя блюдцами алевшим на щеках, в расстегнувшейся до середины груди рубашке, как будто клокотавшая в нем молодая удаль рвалась наружу - Молодой; другой - явно старше, за тридцать, с землистым грубым лицом, с двумя лучистыми перстнями, татуировкой синевшими на узловатых пальцах, зябко кутался в меховую жилетку, надетую поверх свитера, - Урка.

- Привет, молодуха, - сказал Главарь замеревшей от страха Марии и ощерил редкие желтые зубы в подобии улыбки, - принимай гостей. Что-то мне твоя фотокарточка знакома, или встречались где?

- Да мы местные, - ответила Мария, - разве что в городе. Да я и там, почитай, полгода не была.

- Местные - это хорошо, - протянул Главарь, - да вы, ребята, проходите, не стесняйтесь, - обратился он к своим, все еще настороженно переминавшимся с ноги на ногу в дверях с дробовиками в руках, - хозяева добрые, песик, как и дед, на ладан дышит, вишь, даже головы не поднял. Сейчас перекусим, а там, глядишь, еще что-нибудь каждому обломится, - ухмыльнулся он, - Вишь, какая молодуха ядреная, на всех хватит, - но смотрел при этом на Деда, изучающее.