Воспоминания - Сергей Юльевич Витте

В этой комиссии я обнаружил и указал на то, что цифры, представленные министерством внутренних дел в доказательство правильности некоторых выводов, сделанных в представлении министерства внутренних дел, заведомо подложны.

По поводу такого моего указания представитель министерства внутренних дел в этой комиссии Гербель (недавно назначенный членом Государственного Совета), сначала резко мне возражал, но затем не мог молчаливо не согласиться, что мои указания точны.

Вероятно, это еще более рассердило Столыпина, и с тех пор Столыпину во всех делах мерещился я. Когда Столыпину говорили о его врагах, то он говорил, что не придает значения всем своим врагам, единственно кого он боится – это графа Витте.

На это я через друзей Столыпина ему передал, что я никогда его врагом не был и не нахожусь в числе его врагов, а нахожусь только в числе тех лиц, которые поняли громадную разницу, существующую между тем Столыпиным, который говорит благородные и либеральные речи, и тем Столыпиным, который действует как министр внутренних дел и глава правительства; что действия его отличаются такой произвольностью и бессовестностью, до которых никогда не доходили самые реакционные министры, как, например, Вячеслав Константинович Плеве; что происходит это именно потому, что те реакционные министры были люди умные, чего бы я не мог сказать о Столыпине.

После такого вотума Государственного Совета Столыпин сейчас же подал Государю Императору прошение об отставке, заявив при этом, что он может остаться лишь при том условии, если Его Императорское Величество утвердит его предположения по поводу вотума Государственного Совета.

Государь эту отставку принял весьма хладнокровно, сказав, что подумает и даст ему ответ, и даже не интересовался узнать, какие это условия, при которых Столыпин согласился бы остаться председателем совета министров.

Таким образом, после подачи Столыпиным в отставку все были уверены, что отставка эта будет принята, но тут, к сожалению, вмешались известные своими интригами Великие Князья Александр Михайлович и Николай Михайловичи, они начали уговаривать Столыпина взять свою отставку обратно; начали пропагандировать в высшем обшестве, что если Столыпин уйдет, то произойдет развал.

К великому сожалению, кажется, впутали в эту историю достойнейшую и благороднейшую Императрицу Марию Феодоровну, по крайней мере в том, что Ее Величество оказывала содействие тому, чтобы Столыпин не ушел – слух об этом был распространен по всему Петербургу; вытекало же это, может быть, из совершенно случайных обстоятельств, а именно из того, что как-то раз в один из этих дней Его Величество был в Аничковском Дворце у своей августейшей матери, а с другой стороны, и из того обстоятельства, что Великий Князь Александр Михайлович, как известно, женат на дочери Марии Феодоровны, сестре Императора Николая II.

Столыпин, видя такое настроение, конечно, решил не делать уступок и потребовал от Его Величества исполнения его кондиций, при которых он согласен остаться председателем совета министров.

Кондиции эти заключались в следующем:

1-я. Распустить на несколько дней Государственную Думу и Государственный Совет, а в эти дни, в силу статьи 87 Основных Законов, ввести закон о земствах в западных губерниях, который провалил Государственный Совет.

Эта кондиция была самая бессовестная, ибо она в корне и безусловно нарушала основные законы государства, а, следовательно, и конституции; независимо от этого она ставила Его Величество в самое неудобное положение, как в отношении законодательных собраний, так и в отношении его верноподданных ультраправых.

2-я кондиция Столыпина была следующая:

Чтобы предложить членам Государственного Совета – крайним правым – Дурново и Трепову, которые, по мнению Столыпина, интриговали, – вели против этого закона интригу, – заболеть и получить отпуск до 1 января следующего года.

Дело в том, что по закону присутствующие члены Государственного Совета не могут быть сменены или уволены. Неправильное толкование закона дало повод правительству каждый год 1 января в опубликованных списках присутствующих членов Государственного Совета не помещать тех членов, которые ему не желательны. В этом заключается нарушение закона. Но во всяком случае после 1 января члены, помещенные в списках как присутствующие, никоим образом не могут быть исключены из присутствующих, а поэтому Столыпин потребовал, чтобы Дурново и Трепову были даны отпуски до 1 января, с тем чтобы они до 1 января не приходили в Государственный Совет, после же 1 января Столыпин, конечно, имел намерение их в списки не включить.

Очевидно, такое требование идет в разрез не только с основными законами, но является простым издевательством как над законами, так и над личностями, ибо можно относиться с различных точек зрения к членам Государственного Совета Дурново и Трепову, – я не их поклонник, так как не могу сочувствовать их ультраправой программе, – но тем не менее оба эти лица, как члены Государственного Совета, действовали и действуют в пределах законом им предоставленных прав, а поэтому так шельмовать членов Государственного Совета: давать им отпуски, которых они не просят, не только составляет нарушение основных законов, но и издевательство над этими лицами.

Кризис, заключавшийся в том, примет ли Государь кондиции Столыпина или не примет, продолжался чуть ли не более недели, причем в это время указанные Великие Князья и другие члены общества вели отчаянную пропаганду, уверяя, что только благодаря Столыпину прекратились революционно-анархические акты, т. е. покушения, и что как только Столыпин уйдет – покушения эти возобновятся. Конечно, такая перспектива могла очень действовать на высшие сферы.

В конце концов, Столыпин и его прихвостни торжествовали, Государственная Дума и Государственный Совет были распущены на эти три дня, и в это время был введен по ст. 87 закон о земствах в западных губерниях; а засим Дурново и Трепов получили предложение воспользоваться отпуском.

В конце концов, Столыпин и его прихвостни торжествовали, но для мало-мальски дальновидного человека было ясно, что это торжество накануне его политической гибели.

Когда это случилось, вся Россия была этим возмущена, были возмущены как Государственная Дума, так и Государственный Совет.

Столыпин давал объяснения своих действий как в Государственном Совете, так и в Государственной Думе, причем в Государственном Совете он давал объяснения весьма почтительные для Государственного Совета и не особенно лестные для Государственной Думы, а в Государственной Думе давал объяснения весьма подобострастные в отношении Государственной Думы и весьма нелестные для Государственного Совета. Но на этот раз Столыпин не провел ни Государственный Совет, ни Государственную Думу.

Как Государственный Совет остался при мнении о неправильности его действий, так и Государственная Дума, – которая в этом отношении имеет большой простор и самостоятельность, – признала действия Столыпина безусловно неправильными и незаконными.

А агент Столыпина в Государственной Думе, глава так называемой партии 17 октября, Гучков, заявил, что он порицает действия Столыпина и