Открытое окно - Анджей Пивоварчик

– Ну, как дела, ребята?

– Все в порядке, – ответил я, – смотри!

– Что это?

– Не видишь разве? Ключи. От всех дверей в доме ксендза.

– Стибрил?

– Что ты!.. Ксендз – мировой мужик. Сам предложил.

– А как насчет коллекции «За лот»?

– Ксендз выменял ее у Мингеля на первые английские «Колонии».

– Мингель спятил, – вмешался Ковальский. – Кто же меняет «Польшу» на какие-то «Колопии»?

– Нет, он не спятил. Обмен был совершен с расчетом, что эта коллекция к нему вернется, а он насладится первыми «Колониями».

– Ясно! – отозвался Емёла. – Ковальский, подержи! Не так! Что? Никогда не имел дела с птицей? Это тебе не детей нянчить, – объяснял он, засовывая гуся Ковальскому под мышку.

– Я разговаривал с мельником, который тоже собирает марки, – начал свой доклад Емёла. – Аль был у него час назад, спрашивал, долго ли землемеры пробудут в Дзвонах. Мельник ему сказал, что землемеры, мол, вроде бы скоро уезжают… Аль немного побыл у него, всучил белый «Дилижанс», сел на велосипед и уехал. Я даже видел, как он жал на педали. Исчез в лесу за селом. – Он указал в сторону, противоположную той, откуда мы приехали.

– Значит, они здесь. И ждут, – заключил НД.

– Да, наше присутствие им на руку, – сказал Ковальский. – Они рассчитывают, что, когда преступление обнаружат, подозрения падут на землемеров. А допрос десяти землемеров означает для них неделю свободы.

Я посмотрел в окно. Спускалась ночь. В сумерках грузовика уже не было видно. Наступившая темнота была на руку не только нам. Я вполголоса начал отдавать последние распоряжения:

– Машины сейчас пойдут в обратный путь, к лесу. Место ожидания – поляна, где мы уже останавливались. Дальнейшие указания – по радио… Грузовик, выезжая с площади, свернет в сторону. Когда кузов грузовика поравняется с забором у дома ксендза, водитель выключит фары. Группа должна, выскочить и быстро укрыться в саду… Емёла и Ковальский займут место возле дома. В момент, когда Аль проникнет в дом, оба приблизятся к окну…

– А если они придут к дому ксендза раньше? – на всякий случай спросил НД.

– Это исключено, – ответил я, – Сейчас грузовик стоит у ворот кладбища. Через забор перелезть незаметно они не могут: из окон дома для приезжих на забор надает свет…

Поскольку больше вопросов не было, я встал из-за стола и, слегка прихрамывая, пошел к двери. «Землемеры» вышли на площадь. За ними – Емёла с гусем и Ковальский.

Шофер грузовика завел мотор и громко засигналил.

Теплая июньская ночь опустилась на Дзвоны. В маленьких окошках постепенно гасли желтые огоньки.

В саду ксендза шумели кроны ясеней. Время от времени доносился собачий лай. Гоготали сквозь сон гуси, похрюкивали в хлевах свиньи.

Стоя у грузовика, НД тихо давал указания нашей группе и согласовывал с Ковальским и Емёлой сигнализацию.

Я взял из машины небольшой магнитофон и фотоаппарат с блицем и, крадучись, пробрался в сад через кладбище.

Когда, войдя в дом ксендза, я закрыл за собой дверь, рокот моторов возвестил, что представители организации «Геодезические измерения» покидают Дзвоны.

Пользуясь потайным фонарем, я прошел в глубь коридора. Третья дверь вела в комнату, где находилась коллекция ксендза и в которой он обычно спал. Я подключил блиц, стоящий на секретере, и магнитофон.

Ксендз, подложив руку под голову, спал сном праведника. Его голова отчетливо вырисовывалась на белой подушке.

Я устроился в нише у стены, недалеко от двери. Из окна комнаты меня нельзя было увидеть, тогда как я сам в зеркале, стоящем напротив окна, хорошо видел подоконник.

Часы на башне костела пробили десять. Вдали был слышен затихающий рокот грузовика.

Совсем стемнело. Погасли пробивавшиеся сквозь листву огни в доме для приезжих.

Шумели деревья в саду, но вокруг было спокойно. Дзвоны все глубже погружались в темную бездну ночи.

Прошло с четверть часа. Один и второй раз ухнула за окном сова – значит, группа НД заняла свои позиции и все идет по плану.

С другого конца селения донесся лай Шарика. Через минуту он отрывистым брехом передал эстафету дальше. Черныш отдал ее своим собратьям где-то на площади, и так, от двора ко двору, собаки передавали друг другу весть, что бандиты здесь, идут!

Я избавился от последних сомнений, когда с башни костела раздалось теперь уже троекратное уханье совы. Это означало, что шайка в полном составе проникла в сад.

Вдруг мне показалось, что в зеркале замаячила чья-то тень, кто-то схватился за подоконник и подтянулся до пояса.

Ксендз Войтик спал, голова его была отчетливо видна в темноте.

Гоп! Кто-то соскочил на ковер. Я затаил дыхание.

Высокая черная фигура подняла двумя руками лом. Взмах – и ночную тишину разорвал треск… гипсового черепа.

– Вот тебе! – прошипел бандит.

В ту же секунду вспыхнула лампа фотоаппарата и послышался шорох магнитофонной ленты. Не поднимая еще пистолет, я повернул выключатель, в комнате загорелся свет.

Высокий плечистый детина с раскосыми глазами, ослепленный светом, опустил руки, и, если бы он не стучал зубами от страха, я мог бы подумать, что передо мной такая же кукла, как и та, что исполняла роль спящего ксендза Войтика.

– Ну что, Аль? Попался? – сказал я, выходя на середину комнаты.

Он молчал… То, что произошло, было выше его понимания.

– Ты думал, будет так же, как там, на вилле, не правда ли? – спросил я спокойно.

Аль не мог выдавить из себя ни слова. Смотрел то на разбитую голову из гипса и воска, то на меня. И очевидно, не слышал меня… А я тоже не очень прислушивался к тому, что происходило в саду. По условной вспышке фонарика я понял, что Емёла и Ковальский ждут под окном.

Группа НД тем временем ловила сообщников дрожащего от страха Аля.

– Так что? Ты уже забыл, как было дело на втором этаже виллы? – спросил я.

– Да я… я… вовсе туда не хотел!

– И сюда тоже не хотел, а?

Аль быстро взглянул на ломик, лежавший у моих ног. Но не успел… Получив удар в подбородок, он отлетел к окну, упал, затем сел, хлопая раскосыми глазами.

– Не хотел?

– Нет.

Я поднял его и поставил посреди комнаты.

– И здесь, в Дзвонах, тоже не хотел?

– Нет!

В окне неожиданно показался НД.

– Глеб, иди скорей сюда. Такой цирковой номер – со смеху помрешь.

В комнату вошли Ковальский и Емёла.

– Может… может, вам чем-нибудь помочь? – спросил высунувшийся из-за двери живой и невредимый ксендз. – О боже, боже. – Он схватился за голову и склонился над скулящим скорее от ярости, чем от боли бандитом.

– Прошу вас, взгляните сюда! – попросил я ксендза.

Он посмотрел на кровать и растерянно опустился в кресло.

– Так… вы спасли меня… от этого?

Я хотел сказать, что это не я, а телеграмма, присланная мне неизвестно кем…

– Глеб! – крикнул из сада НД.

Пока Ковальский и Емёла выводили Аля, а ксендз Войтик мало-помалу приходил в себя, я выпрыгнул в окно.

– Пойдем, – говорил НД, посвечивая фонариком. – Трахта взяли сразу. Мингель удрал, и мы не могли его найти. Но теперь-то знаем, где он… А он думает, что не знаем, и отсюда вся потеха.

НД вел меня садом, затем тропинкой через кладбище к воротам, где стоял аппарат для наблюдения ночью – ноктовизор. Трахт сидел на пне, и в свете стоявшего на камне фонаря было видно, что он трясется, как студень.

– Ти-и-хо… Не испугайте, а то представление окончится. Такое можно увидеть только раз в сто лет. Смотря!

Я посмотрел в ноктовизор. Передо мной была площадь, рядом блестело болотце. Вокруг болота бегали с лаем разномастные дворняги.

– Я ничего не вижу.

– Нет? Подожди.

НД вышел за ворота и начал светить фонариком, делая вид, будто что-то ищет. Когда луч фонаря попадал на болото, становилось видно, как в грязной воде то появлялась, то исчезала лысая макушка Мингеля.

Подошла малолитражка. Стая собак, бросившихся от мельницы наперерез машинам, свернула к площади, вчетверо увеличив силы преследователей Мингеля.

Подъехал грузовик, осветив фарами болото. Теперь уж бандит не мог и мечтать остаться незамеченным. Собачья свора, окружившая болото, подняла неистовый лай.

Мингель понял, что дальнейшее купание бессмысленно, поднялся на ноги и начал взывать о помощи:

– Умоляю вас, позвольте выйти!

Стонал так, что эхо шло по селу. С него стекала липкая вонючая жижа. Болото едва доходило ему до пояса. Чем громче он кричал, тем яростнее заливалась лаем собравшаяся на берегу стая дворняг.

Подошли ксендз и Емёла, отогнали собак. Мингель выбрался на твердую почву.

– Пастырь, – заскулил Мингель, – не покидай свою овечку!

– Слушан, ты, если сейчас же не замолчишь, останешься в болоте под собачьей стражей до утра, – всерьез рассердился Емёла.

Угрозу подтвердили лаем шнырявшие поблизости собаки.

Мингель потащился в колодцу, разделся, дал облить себя водой, после чего влез в комбинезон.