Государь (сборник) - Никколо Макиавелли

Таким образом, рассматривая вопрос, в чем легко и в чем трудно убедить свой народ, можно провести следующее различие: сулит ли твое предложение на первый взгляд прибыток или потерю, а также отважным или малодушным выглядит такое решение. И если народу указывают на прибыток, хотя за этим скрывается утрата, либо взывают к его отваге, хотя бы она была на погибель республике, толпа всегда поддастся на уговоры; точно так же ее всегда трудно склонить к решениям, по видимости невыгодным или малодушным, хотя бы на деле они вели к спасению и прибытку. Сказанное мною можно подтвердить бесчисленным количеством примеров как из римской, так и из внешней истории, древней и современной. Именно так в Риме родилось дурное мнение о Фабии Максиме, который безуспешно пытался убедить римский народ, что для блага республики не следует спешить в войне с Ганнибалом и вступать с ним в бой; народ считал это трусостью и не замечал полезности, скрытой в уговорах Фабия, у которого не было достаточных доводов, чтобы подкрепить их; воинственные призывы так ослепляют народы, что, хотя римляне допустили явную ошибку, разрешив начальнику конницы Фабия завязать бой вопреки воле последнего, из-за чего римский лагерь мог быть уничтожен, если бы этому вновь не помешал своим благоразумием Фабий, – они этим не удовольствовались и избрали затем консулом Варрона, единственной заслугой которого были провозглашаемые по всем улицам и площадям Рима обещания разбить Ганнибала, как только он получит полномочия. Из этого вышли битва и поражение при Каннах, чуть не погубившие Рим. Я хочу привести по этому поводу еще один пример из римской истории. Ганнибал пробыл в Италии восемь или десять лет и залил кровью римлян всю страну, когда в Сенат явился Марк Центенний Пенула, человек без роду и племени, хотя и достигший некоего воинского звания, и предложил очень быстро покончить с Ганнибалом или взять его в плен, если он только получит право набирать добровольцев по всей Италии. Сенат посчитал эту просьбу безрассудной, но, полагая, что отказ, если известие о нем распространится в народе, вызовет беспорядки, подозрения и недовольство в отношении сенаторского сословия, дал свое согласие, поскольку опасность, которой могли подвергнуться участники подобного предприятия, казалась меньшей бедой, чем новый взрыв народного негодования; ведь упомянутая идея пришлась бы всем по сердцу, и развенчать ее было бы не просто. Итак, беспорядочная и разрозненная толпа во главе со своим вождем отправилась к Ганнибалу и при первом же столкновении была полностью перебита.

В Афинской республике, в Греции, благоразумный Никий, человек взвешенных суждений, никак не мог доказать народу, что на Сицилию не следует нападать, и когда, вопреки мнению мудрых, поход состоялся, он повлек за собой крушение Афин. Когда Сципион сделался консулом и обещал уничтожить Карфаген, а Сенат под влиянием Фабия Максима не захотел дать ему в управление провинцию Африку, Сципион угрожал обратиться к народу, потому что знал, насколько прельщает людей подобное предложение.

По этому поводу можно привести в пример и наш город, когда мессер Эрколе Бентивольо, командующий флорентийским войском, вместе с Антонио Джакомини разгромил Бартоломео д’Альвиано у Сан Винченти, после чего они решили напасть на Пизу с благословения народа, польстившегося на щедрые обещания мессера Эрколе, хотя многие мудрые граждане были против. Однако они не могли противостоять всеобщему порыву, вызванному хвастливыми обещаниями командующего. Итак, я считаю, что самый простой путь погубить республику, где народ допущен к власти, – это втянуть ее в рискованные предприятия, ибо там, где весомо слово народа, они всегда будут одобрены с готовностью, а противоположные мнения выслушаны не будут. Но если такие предприятия ведут к падению городов, то еще чаще приводят они к крушению карьеры граждан, их возглавляющих, ибо если народ, ожидающий победы, узнает о поражении, то он ищет причину не в бессилии или неудачливости военачальника, а в его злонамеренности или бездарности, и чаще всего дело кончается его убийством, заточением или изгнанием; так поступали со множеством карфагенских и афинских полководцев. Прежние их победы при этом не помогают, потому что память о них стирает теперешнее поражение, как и произошло с нашим Антонио Джакомини, который, обманув ожидания народа и не взяв Пизу, вызвал такое народное недовольство, что, невзирая на все его былые достижения, остался в живых только благодаря снисхождению лиц, стоявших у власти, ибо у народа не осталось никакого сочувствия.

Глава LIV

Сколь весомо слово почтенного мужа для усмирения возбужденной толпы

Второе примечание к тексту, изложенному в предыдущей главе, состоит в том, что наилучшее средство, дабы утихомирить разъяренную толпу, – это воздействие на нее какого-либо влиятельного и уважаемого человека; не случайно Вергилий говорит: «Tum pietate gravem ac meritis si forte virum quem conspexere, silent, arrectisque auribus adstant» [27] .

Поэтому начальствующий над каким-либо войском или в каком-либо городе, где возникают беспорядки, должен выказать перед народом как можно больше снисхождения и достоинства, окружив себя всеми знаками своего высокого звания, внушающими уважение. Несколько лет тому назад Флоренция разделилась на два лагеря, Монашествующих и Озлобленных; дело дошло до вооруженного столкновения, и в нем потерпела поражение первая из партий, к которой принадлежал Паолоантонио Содерини, который в те времена пользовался большим уважением в городе. Во время волнений вооруженные люди ворвались в его дом с целью грабежа, а там случайно находился брат хозяина, в ту пору епископ Вольтерры, а ныне кардинал мессер Франческо. Услышав шум и увидев толпу, он надел самую богатую одежду, поверх облачился в епископские ризы, вышел навстречу нападающим и остановил их своим видом, а также речами; разговор об этом событии долгое время не прекращался в городе. Итак, я заключаю, что нет ничего более надежного и полезного для усмирения возбужденной толпы, чем появление человека, который выглядит и держится с достоинством. Из вышеприведенного места видно, с каким упорством римский плебс настаивал на принятии решения о походе в Вейи, ибо считал его выгодным и не видел скрытого за ним вреда, и вызванные этим беспорядки вылились бы в великую смуту, если бы Сенат с помощью достоуважаемых и имеющих вес людей не укротил это неистовство.

Глава LV

Сколь просто вести дела в городе с неиспорченными нравами; там, где царит равенство, нельзя установить единоличное правление, а где его нет – республиканское

Хотя выше уже достаточно говорилось о том, чего следует опасаться в развращенных городах, мне кажется все же нелишним рассмотреть одно решение Сената относительно обета, данного Камиллом, согласно которому десятая часть добычи, захваченной в Вейях, предназначалась Аполлону. Однако эти трофеи оказались в руках плебеев, и, не имея возможности собрать и оценить их, Сенат издал указ, чтобы каждый предоставил на общественные нужды десятую часть захваченной добычи. И хотя это решение не было исполнено, потому что Сенат изменил свое намерение и другим способом удовлетворил Аполлона, на радость плебеям, тем не менее оно говорит о том, насколько Сенат верил в их добрые качества и был убежден, что никто не уклонится от выплаты, предписанной ему указом. В то же время мы видим, что плебеи не подумали обойти указ, заплатив меньше положенного, но предпочли открыто выразить свое недовольство. Этот пример, как и многие из вышеприведенных, показывает, сколь честным и набожным был народ и сколько добра можно было ожидать от него. И поистине, ничего хорошего нельзя ожидать там, где такая добропорядочность отсутствует, в том числе в развращенных на сегодняшний день странах, прежде всего и меньше всего в Италии, а также во Франции и Испании, на которые отчасти распространяется названная испорченность. А если в этих странах не заметно таких беспорядков, которые в Италии стали повседневностью, то это вызвано не столько добропорядочностью народов, которой чаще всего и в помине нет, но наличием короля, поддерживающего их единство не только собственными усилиями, но и с помощью существующих в этих королевствах порядков, еще не утративших свое действие. В Германии хорошо заметно, как набожность и неиспорченность ее народов ведут к тому, что там много свободных республик, строго охраняющих свои законы, так что никто ни изнутри, ни снаружи не дерзает на них посягать. И чтобы доказать, что они в значительной мере сохранили старинную добродетель, я хочу привести пример, подобный указанному случаю с Сенатом и римским плебсом. Названные республики, когда им надо израсходовать на общественные нужды какую-то сумму денег, имеют обыкновение через соответствующих должностных лиц или через свои советы облагать всех жителей города налогом на имущество в размере одного или двух процентов. Если подобное решение принято, то, «согласно тамошним порядкам», каждый человек предстает перед сборщиком налога и, поклявшись выплатить требуемую сумму, опускает в стоящий для этой цели сундук столько, сколько ему подсказывает совесть, и никто другой в этом деле не участвует. Отсюда можно вообразить, сколько благочестия и благонравия сохранилось в этих людях. При этом надо полагать, что всякий платит, сколько с него спрашивают, потому что в противном случае налог не принес бы тех денег, которые по старинному обычаю думали собрать; тогда обман раскрылся бы и прежний способ пришлось бы отменить. Такое добронравие тем более удивительно в наше время, что встречается оно чрезвычайно редко, собственно говоря, только в этой стране.