Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Слуги все до единого покинули апартаменты, и мы остались вдвоем. Убранство наших покоев отличалось совершенным великолепием. Огромное ложе застелили шелковыми простынями из Персии, расставленные по углам курильницы источали тонкие ароматы драгоценных благовоний. Подлинной страсти не нужны ухищрения, но, когда она отсутствует, приходится полагаться на их помощь.

Сколько раз в своих грезах я ласкал незнакомых красоток! Я воображал себе сладострастное ристалище, где царит полнейшая свобода и исполняются любые порывы и желания, ибо моя воображаемая дама сердца с радостью приемлет любые игрища. И вот я столкнулся с действительностью: на шелковых полотнищах ширмы колыхалась причудливая тень, там раздевалась Анна. Не умышленно ли она тянет время, или у меня разыгралось воображение? Может, она совсем холодна или испугана не меньше меня?

Скоро от свечей останутся огарки… Я думал, что к этому времени все испытания будут пройдены и закончены. Что же Анна там делает так долго? Я налил один кубок вина, а потом и другой. Пусть затуманится голова, поплывут мысли… Надо было выпить достаточно вина, чтобы заглушить внутреннюю дрожь, но не лишить себя мужской силы — а такая гармония трудно достижима.

Новобрачная вышла из-за ширмы и медленно направилась к кровати. Я двинулся навстречу. В мерцающем свете черты моей жены были неразличимы, да я и смотрел лишь на ее длинные золотистые волосы, раскинувшиеся по плечам блестящими расчесанными прядями.

Анна неловко забралась на ложе. Я последовал ее примеру. Мы посидели рядом на шелковых простынях, глядя перед собой и не смея взглянуть друг на друга.

Она, убеждал я себя, прибыла со своей далекой родины и вышла замуж за чужеземца. Девственница в кровати с мужчиной, проданным в брачное рабство на основании портрета. Как же она, наверное, боится меня! Я, по крайней мере, имел хоть скудное представление о своем выборе; она же не знала ничего. Сердце мое дрогнуло. Мне хотелось утешить кроткую невинную новобрачную…

Зажмурив глаза, я поцеловал Анну и начал ласково поглаживать ее. Не только холод зимней опочивальни, но и природная стыдливость моей молодой супруги требовали, чтобы таинство брака свершилось в темноте и под одеялом. Я задул свечи, стоявшие на ночном столике, и теперь темноту лишь слегка рассеивало пламя горящих в камине дров. Они потрескивали и, казалось, жалобно вздыхали; Анна тоже вздохнула, и напряжение между нами ослабло. Женское тело в моих объятиях стало менее скованным.

Ее ночная рубашка оказалась очень мягкой и теплой, а густые волосы — соблазнительно шелковистыми! Сказать по правде, ужасно приятно вновь держать в объятиях женщину, более того, девственницу. Я робко потянулся к украшенному вышивкой вороту… Но вместо упругой и высокой девственной груди наткнулся на вялые припухлости. Эта женщина давно пережила пору расцвета! Потрясенный, я отдернул руку, испуганно вскрикнув. Анна вздрогнула, и я почувствовал, как она сжалась и отвернулась.

Невероятно! Я подумал, что обманулся, должно быть просто случайно коснувшись подушки. Я обнял ее, пытаясь повернуть ко мне лицом, и мои пальцы погрузились в мягкое, дряблое и дрожащее желе… ее живота.

— Вы солгали! — воскликнул я. — Вы гораздо старше, чем говорите, у вас увядшее тело! Меня обманули!

Она соскочила с кровати, испугавшись моей напыщенной английской тирады. Какое жульничество! Я спрыгнул следом и сорвал с нее все покровы, за которые она хваталась, как утопающий за соломинку, обнажив плоть своей нареченной во всем ее безобразии. Усохшие, опавшие груди, обвисший жирный живот с морщинистой кожей…

— Тьфу! — с отвращением воскликнул я.

Она глянула на меня, прищурив глаза.

— Тьфу! — плюнула она в ответ, показывая на мое мужское копье, свисавшее из-под задравшейся ночной рубашки. — Тьфу! — повторила она и выставила мизинец, явно намекая на размер моего достоинства, и разразилась смехом.

Засим последовал поток отвратительного немецкого карканья, очевидно, госпожа Клеве поносила меня на чем свет стоит.

А почему бы моему фаллосу и не оставаться маленьким и съежившимся при виде ее уродства! Кудахчущая старая карга! Я не принял насмешек на свой счет, а взял и запихнул себе подушку под ночную рубашку, чтобы показать ее раздутое уродливое пузо, но она лишь рассмеялась еще громче. И мне тоже не удалось удержаться от смеха. Странно, но смущения я не испытывал. Напротив, эта странная особа развлекла меня, и я чувствовал себя в ее присутствии на редкость свободно. Раньше у меня не бывало такого с женщинами. Наши смешки становились все громче и безудержнее, и вскоре мы оба начали задыхаться, сотрясаясь от хохота.

Потом постепенно веселье утихло, и мы серьезно взглянули друг на друга. В тусклом свете камина, обычно скрывавшем женские недостатки, Анна выглядела еще уродливее и страшнее. Нет, не страшнее, поскольку я уже не боялся ее, как и она меня. Но… Боже милостивый, в какое же нелепое положение я попал! Официально я женат, однако спать с супругой решительно не смогу. А сие, увы, совсем не забавляет.

Я печально понурился и надолго застыл, закрыв лицо ладонями. На меня вдруг навалилась жуткая усталость. Мне хотелось забыться сном, голова начала кружиться. Искоса взглянув на Анну, я увидел, как настороженно она следит за мной, точно птичка за кошкой.

Она все-таки боялась меня. Я присмотрелся к ней повнимательнее, тайно рассматривая ее лицо в щелки между пальцами, и заметил на нем выражение дурного предчувствия, смешанного с животным страхом. Тут мне вспомнилось, как Уилл рассказывал о людской молве, приписывающей дерзкий ответ на мое возможное сватовство Кристине Датской: «Первая королева умерла, ибо он разбил ей сердце; вторую он несправедливо казнил; а третью убил плохой уход после родов». И еще: «Однако, если бы я имела две головы, то одну из них могла бы предоставить в распоряжение кровожадного английского короля». Я подумал, что Уилл сам сочинил эти глупые шутки, и посмеялся над ним. Но сейчас мне пришло в голову, что они могут быть правомерными.

Уилл:

«Могут быть правомерными»! Ах, Генрих, Генрих! Неужели ты столь глух и слеп, раз не понимаешь, кем стал в глазах всей Европы? Когда ты посылал своих представителей подыскать очередную невесту, никто уже не считал тебя завидным женихом. Развод сделал свое дело. Ни одна приличная девица не хотела выходить за тебя замуж! Все они боялись, что это будет стоить им жизни, — по меньшей мере сложилось мнение, что над тобой тяготеет проклятие, из-за которого, возможно, даже помимо твоей воли гибнут королевы Англии. К счастью, в герцогстве Клеве жили столь замкнуто и леди Анна так мало знала об английских сплетнях, что ее брат согласился на ваше предложение. Увы, Генрих, я вовсе не шутил. Более того, я умолчал о самых обидных и злых выражениях… и процитировал лишь те, что повторялись чаще других!

Генрих VIII:

Но что могли знать сплетники?! Они понятия не имели, о чем судачили. И вообще, почему все обычно встают на сторону женщины? Екатерина умерла не оттого, что я «разбил ей сердце». Ее сгубили отрава Анны и собственная глупая гордость. Если бы она вошла в мое положение и смирилась со своим, то никогда не закончила бы свои дни на болоте! Ведь она могла бы купаться в роскоши, радоваться Марии, расцветающей у нас на глазах, и дожить в почете до глубокой старости. А Нэн… слава богу, что люди не узнали об истинной порочности ее души и не догадывались о ее ведьминском уродстве… Иначе бы их охватил страх и ужас и они лишились бы покоя на всю оставшуюся жизнь. Проклятие обезглавленной демоницы даже из могилы преследовало меня! А любимая Джейн! Господь забрал ее у меня, и одному Ему известно, что ради ее спасения я готов был отказаться от королевства. Народ сложил о ней балладу, и даже обо мне в то время отзывались с добротой. Почему же так губительно переменилось с тех пор общее настроение? Во всем виноваты происки Нэн… Она продолжает отравлять мне жизнь даже после смерти, хотя я сделал все возможное, чтобы лишить ее колдовской силы.

Я вдруг явственно ощутил ее присутствие. Ох, я слишком ослаб, чтобы прогнать ее призрак! Пытаясь избавиться от наваждения, я оторвал от лица руки и коснулся плеча Анны Клевской, явно напугав ее.

— Давайте спать, — предложил я, стараясь говорить спокойным и мягким голосом.

Даже не разбирая слов, она могла понять убаюкивающую интонацию. Робко улыбнувшись, Анна последовала за мной на наше нелепое, предназначенное для любви роскошное ложе. Мы натянули шелковистые покрывала. Это была самая спокойная ночь из тех, что проводили новобрачные со времен Марка и Изольды.

Мы проспали все на свете. В дворцовой церкви без нас отслужили утреннюю мессу. В соседнем зале томились слуги, приготовив новые наряды для утреннего туалета и серебряные чаши с пряным вином для услады нашего вкуса. В зале Тайного совета сидели Кромвель, Кранмер и адмирал, желавшие обсудить со мной подробно планы состязаний, турниров и пиров, традиционно устраиваемых после венчания. Они ждали меня с нетерпением и пылкостью — как компания школяров, внезапно прознавших об интрижке учителя. А я избегал их, изображая нерадивого, прогуливающего занятия студиозуса: нынче мы поменялись ролями.