Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Он усмехнулся, наверное подумав, что моя причуда расточительна.

— И себе возьмите немного, — в порыве щедрости добавил я. — Пусть все слуги моих личных покоев порадуются аромату вместе со мной. Впереди новая жизнь!

XXII

Рано утром я по-прежнему горел желанием поехать к Анне (зная, что утро вечера мудренее, я предпочитал давать своим порывам передышку на ночь, и частенько мои намерения менялись с восходом солнца), поэтому разбудил восьмерых придворных моего ближнего круга и приказал им собираться в Рочестер. Путешествие наше не должно занять много времени — снегопад прекратился, и мы приедем в замок засветло. Ледяная корка похрустывала под копытами бодрых лошадей, и я вдруг почувствовал, как нарастает мое возбуждение. Это удивило меня, поскольку я давно мысленно похоронил эту способность. Пытаясь совладать с собой, а заодно и с бурным, опьяняющим оживлением, я испытал замешательство и болезненный страх потерять вновь обретенную силу. Но в итоге, отбросив тщетные сомнения, я отдался на волю чувств, и меня захлестнули волны одуряющего предвкушения любви.

Перед нами уже поблескивали отполированные льдом серые камни Рочестера. Мое сердце колотилось с такой силой, что его стук отдавался в ушах, подобно хлопанью крыльев сокола, только что взлетевшего с перчатки. Тише, тише, надо успокоиться… нет, не надо! Летим навстречу новой любви!

Мы вошли в замок и прошествовали мимо изумленной стражи. В первых комнатах стояла тишина, все общество собралось в Большом зале, чтобы выпить вина и отметить второй день наступившего 1540 года. Я велел моим спутникам присоединиться к веселью, запретив им сопровождать меня далее. Они подчинились.

Анну, скорее всего, надо искать в гостевых королевских покоях, и я направился. Коридор был таким темным, что мне пришлось пробираться на ощупь, словно маскарадная пора новогодних празднеств уже началась.

Ведущая в апартаменты массивная железная дверь оказалась плотно закрытой. Я с силой дернул ее, и она медленно подалась, взвизгнув, точно старая ведьма. Волосы у меня на затылке зашевелились, по спине пробежала дрожь, вызванная протяжным скрипом…

Моя невеста стояла спиной ко мне, глядя в узкое стрельчатое окно на расстилавшиеся внизу белые снега. Ее наряд из золотой парчи красиво переливался. Великолепно!

— Анна! — воскликнул я.

Она вздрогнула и резко обернулась. Свет падал сзади, и мне не удалось разглядеть ее лицо. Она издала сдавленный вздох ужаса.

Мой длинный темный плащ! Я забыл снять его и теперь стоял перед ней, как разбойник с большой дороги. Неудивительно, что она испугалась за свою жизнь. Сбросив плащ, я предстал перед ней в своем парадном золотисто-зеленом облачении.

— Анна! — радостно повторил я. — Это я, король Генрих!

Она вскрикнула и зажала ладонями рот.

— Herr steh mir bei! Wie in aller Welt…[11]

Похоже, она не узнала меня.

— Я Генрих, король! — погромче произнес я.

Тут из соседнего помещения выбежала какая-то особа вместе со стражником. Лицо его казалось молодым, но он был тощ и горбился, как старый пес. Он проскрипел что-то на тарабарском, на редкость неблагозвучном наречии. Изо рта у него изливались гортанные хриплые звуки, подобные громогласному животному урчанию. Анна изрекла что-то в той же чревовещательной манере.

Потом заикающийся стражник прокаркал:

— Кароль Хенрих, прозтит эфта леди, она думать, што ви груум, лёшадиный слюуга.

Анна присела в реверансе. Ее голову венчал странный головной убор с жесткими крыльями и множеством складок, похожий на всклокоченного коршуна. Потом леди выпрямилась, и только тогда я смог оценить ее громадный рост — просто Голиаф в женском обличье. Но вот она приблизилась…

Какое отвратительное зрелище! Бурое, как у мумии, лицо моей невесты было изрыто оспинами и шрамами. Оно напоминало хари уродов, которых показывали на сельских ярмарках. Смотрите, честной народ, это обезьяна, а вот самка крокодила… Меня охватил тошнотворный ужас…

На лицо мое брызнули капли слюны. Чудище заговорило на том жутком языке, что представлял собой набор гортанных хрипов, фырканья и урчания. Помимо прочего, из ее рта шло зловоние… нет, это просто ночной кошмар, такого быть не может!

Попятившись, я нащупал за спиной дверь и, выскочив в коридор, плотно захлопнул ее и привалился к кованой поверхности. К горлу подступала тошнота, я почувствовал ее едкий привкус, но мне удалось совладать с собой. Возбуждение, замешательство исчезли, иллюзии рассеялись. Их место заняла холодная ярость, которая, однако, обжигала меня с небывалой силой.

Меня одурачили, предали. Предали все, кто видел ее. Встречавшие эскорты, ездившие подписывать брачный договор — все они лицезрели ее воочию. И никто мне ничего не сообщил. Все знали и умышленно подталкивали меня к этому браку. Они сговорились — Кромвель, Уоттон, герцог Клевский, лорд Лайл и весь Кале. И Гольбейн! Художник, способный передать своей кистью мельчайшие черты лица, чистоту нежной кожи, малейшие, едва уловимые ее оттенки, тончайшую огранку и приглушенное сияние драгоценных камней… именно Гольбейн изобразил ее миловидной!

Решительным шагом я вернулся в Большой зал, где собрались одни заговорщики. Да, они сидели здесь и лакали одуряющее пряное вино, смеясь надо мной. Я слышал их хохот. Все они, разумеется, представляли, какая сцена произошла сейчас в гостевых покоях, только им она казалась не ужасной, а комичной. Ничего, они еще поплатятся за это!

— Лорд-адмирал! — грозно произнес я, остановившись на пороге, и толпа тут же затихла.

Граф Саутгемптон повернулся к двери, и его улыбка мгновенно увяла.

— Подойдите! — приказал я, и Фицуильям покорно направился ко мне с озадаченным выражением — какой прекрасный актер!

— Сир?

Великолепно разыгранное изумление!

— Как вам понравилась леди Анна, адмирал? — мягко спросил я. — Поведайте мне ваши первые впечатления. Неужели, впервые увидев ее в Кале, вы сочли, что она и есть та белолицая красавица, каковую нам живописали?

— Я счел ее излишне загорелой, — ответил он, видимо пытаясь быть остроумным.

— Как вы сообразительны. Я и не знал, что оружие витиеватых сравнений и метафор доступно вам в той же мере, что Уайетту и Суррею. — Я обвел взглядом собравшихся. — Неужели никому здесь я не могу доверять? Какой позор, мне стыдно за всех вас, как вы осмелились расхваливать ее миловидность! Да еще так медоточиво! Она же огромная фландрская кобыла! И я не собираюсь седлать ее и скакать на ней. Не желаю знать ее. Во всей Англии не найдется подходящей телеги, чтобы ее запрячь!

Никогда, ни за что я не дотронусь до нее! Если авторы этой жестокой комедии рассчитывали, что я кротко доведу начатое до конца и сочетаюсь с ней браком, то они не знают Генриха Английского! За кого они меня принимают? За Франциска Французского, вынужденного жениться на императорской ослице?

— Седлайте лошадей и отправляйтесь за мной. Мы побеседуем с вами в Гринвиче.

Я не вернусь в Хэмптон-корт. Нет, Господи, только не туда! Для деловых переговоров об этом мерзком подлоге вполне подойдет Гринвич. В Гринвиче я обвенчался с Екатериной Арагонской, в Гринвиче Анна Болейн родила никчемную дочь, и там же я потерял первого наследника. Пусть же Гринвич станет еще и той гаванью, откуда фламандская кобыла отправится возить свою телегу обратно на родину!

Когда мы достигли Гринвича, пронизывающий холод резко усилился, маленькое, съежившееся кровавое солнце уже закатилось, и началась долгая шестнадцатичасовая ночь. Проскакав под аркой надвратной башни, я подъехал по обширному двору прямо к главному входу.

— Вызовите Кромвеля, — резко бросил я пажу и стремительно зашагал к палате Тайного совета.

Два последних месяца двор жил в Хэмптон-корте, поэтому здешние залы успели запылиться. Слуги быстро принесли восковые свечи, стерли пыль с совещательных столов и разожгли камины для прогрева сырого и стылого воздуха. Мы даже не сняли дорожные плащи. Заняв свое место во главе стола, я молча ждал.

Явился Кромвель. Он вошел в палату и остановился в изумлении.

— Ваша милость… почтенные члены Совета… — начал он, стараясь выиграть время, сообразить, что могло произойти, и овладеть ситуацией.

— Мне она не понравилась! — разрешил я озадаченность Кромвеля, избавив его от необходимости задавать наводящие вопросы и рассыпаться в любезностях.

Именно на нем лежала ответственность за это предательское сватовство. Передо мной стоял враг.

— Прошу прощения?

— Ваша фландрская кобыла! Леди Клевская… я не желаю ее знать, она отвратительна, похожа на жабу, увенчанную дурацким колпаком! И вы хотели, чтобы я женился на ней, жил с ней! Чтобы я короновал ее, приобщив к династии Тюдоров! Вы пожелали видеть на троне уродину…