Честь смолоду - Аркадий Первенцев

Я сидел мокрый и грязный. Я испытывал голод. Мне хотелось спать, но светлые мысли волновали меня. Я думал о девушке, которая верила, что скоро снова откроется выставка в Москве и в просторных стендах вывесят для обозрения всей страны показатели ее труда.

И это письмо, просыхающее на прикладе моего автомата, напомнило мне о радости крестьянской, колхозной работы. Далеко был мой дом. Не знал я, что стало с моими родителями, с крышей, с яблонями, взращенными нашими руками. Но знал я: здесь, у малоизвестного озера Цаца, у высот, которые после по праву крови пусть назовут высотами храбрых курсантов, семя жизни не затоптано в прах.

Глядя на простую бумажку, вырванную из ученической тетради, я вспоминал своего отца, пошатывающегося от огнестрельной раны, и снова услышал его клятву: «А ничего… не брошу… не сойду».

Виктор взял меня за руку.

– А ты знаешь, Серега, она-то нам верит… Я советую, передай это письмо нашему замполиту… Он сумеет этого самого Каратазова разыскать и использует письмо в обороне и в наступлении.

Меня потребовали в штаб. Туда уже был отведен пленный. Полковник встретил меня стоя, подал руку.

– Молодец, – сказал он и ласково оглядел меня с ног до головы. – Когда пригнали свиней, напугал Лагунов. Думал, увлекся. А теперь ничего, оправдался. Садись.

Я сел против Градова за дощатый стол, уставленный телефонами. На каждом аппарате был наклеен бумажный ярлык – цифра роты. Ярлыки были сделаны аккуратно. Края бумажек обрезаны ножницами. На столе лежала известная мне папка «к докладу» с вытисненными на ней золотыми буквами – названием нашего училища, янтарный мундштук полковника и футляр от очков. Очки полковник держал за ушки в руке и пристально глядел на меня.

– Вот и опять вижу тебя, – он запнулся, поиграл очками, – Сережа.

Никогда меня так не называл наш начальник. Услышав в его устах свое имя, я вздрогнул от неожиданности, смутился и, очевидно, покраснел.

– Мой возраст и положение позволяют мне называть тебя именно так… – И, словно оправдываясь, полковник добавил: – Иногда. – Он встал, прошелся по землянке и, положив мне руку на плечо, сказал: – Сейчас ты расскажешь, что видел. Но только то, что видел, а не то, что тебе показалось.

Я описал полковнику картину ночного похода эсесовской части. Градов поднял на меня глаза.

– Действительно ли солдаты держали шаг? В самом деле, скрипели у них сапоги и ремни? Не показалось ли вам? – спрашивал полковник.

Он, внимательно взвешивая мои ответы, одобрительно кивал головой.

– Еще один вопрос. Вот тебе, именно тебе, молодому человеку, когда ты близко видел их… не было тебе страшно?

– Нет, товарищ полковник.

– Подумай. Ты слишком быстро ответил.

Я снова перебрал все в памяти.

– Нет, – твердо повторил я.

Градов кивнул головой.

– Это все рассказывай людям. Всем людям, не только товарищам… Чем больше, тем лучше. А сейчас, – он подал мне руку, – иди. Приводи себя в порядок и отдыхай. Это что у тебя в руке?

– Письмо девушки, о которой я говорил, товарищ полковник. Может быть, передать его комиссару? И еще я просил бы наградить Бахтиарова. Он изловил «языка».

В землянку вошел начальник штаба – высокий, сутуловатый майор.

– «Языка» поймали добротного. Первый класс! – сказал он, помахивая полевой сумкой. – Словоохотливый господин.

Это было в восемь ноль-ноль. А ровно в десять немцы снова атаковали наши высоты.

Глава четвертая

Победу надо готовить

Ночью, пока мы были в разведке, училище усилили тремя дивизионами реактивных минометов – «Катюш». Кроме того, то распоряжению генерала Шувалова прикрепили к нам еще один артполк из резерва Главного Командования. Шувалов ожидал повторного удара именно на нашем участке.

Тягачи, доставившие тяжелые орудия, скрылись в отвесах мертвых пространств. С «Катюш» сняли чехлы, и в блиндажах артиллеристов на боевых планшетах-столах расположились приборы точной механики, спокойные регуляторы артиллерийского боя.

Подул сильный западный ветер. Немецкие танки, поднимая косые пенные гребни, катились на нас по степи.

Бронеколонны построились для атаки: немцы стали осторожней. Были оставлены интервалы для маневра танков. Вот и опять, как в детстве у моря, я вижу гребни шторма. Но это шторм войны. Я видел штормы. Мне известно, что не надо страшиться этой отдаленной угрозы. Я знаю, как подкатывает к берегам волна с седым завитком, кружит стальными ребрами.

Если тогда, у грозного моря, я был бессилен, то сейчас мне слышны голоса наших орудий: как будто чьи-то огромные руки играют на туго натянутых струнах гигантской гитары.

Потом всем показалось, что откуда-то с тыла пришли самолеты, сбросили бомбы на наши окопы. Даже Ким Бахтиаров испуганно прижался к земле, а глаза его вонзились в меня.

– «Катюши»! – кричу я Киму. – «Катюши»!

Лицо Кима расплывается в улыбке. Ему немного стыдно за свой испуг. Я вижу, что начальник тоже прислушивается к этим клокочущим звукам. Он нагибается к микрофону, откуда идут нити репродукторов на передовые траншеи, снимает фуражку и громко кричит:

– Курсанты! Работают наши гвардейские минометы!

Его голос сейчас услышала вся оборона. Везде стоят мощные усилители. Полковник звонит в штаб, и микрофоны передают через адаптер песню Исаковского «Выходила на берег Катюша». Мы слышим звуки музыки, улыбаемся друг другу.

Гром умолк. Поле покрыто черными клубами. Когда дым рассеялся, кажется, что по полю прошли тракторы. А облака дыма? Так могут гореть заросли сухого будяка, верблюжатника и песьего цвета.

Сделав залп, «Катюши» меняют огневые позиции. Все это делается незаметно даже для нас. Там, где они стояли, еще висит густое облако, белое поверху и темное снизу. По облаку идет бомбежка. Шестерка пикирующих самолетов ходит по кругу, и они один за другим бросаются книзу.

Их метко прозвали «козлами». У «Юнкерсов» усилена лобовая часть, и штурманские кабины напоминают головы козлов, приготовившихся к прыжку, когда они кладут рога почти параллельно туловищу. Пикировщики фактически бьют по пустому месту, так как «Катюши» уже давно переменили позиции. Дважды крутится пластинка в радиорубке. Снова гремят реактивные установки. «Юнкерсы» уходят. Вслед им мчатся наши истребители. Это новый тип «яков». Сюда доносится пение их моторов. Белые полосы за самолетами, разрезающими воздух, как буквы, прикрывают небо.

Противник продолжает атаку. Загоревшиеся машины подняли в небо факелы дыма. Танки наступают, держась плотным строем. «Язык» не обманул при допросе. А вон танки-макеты. Их на ходу бросают буксирные машины и уходят зигзагами, не давая пыли спокойно осесть на землю. Позади идут простые автомашины для счета. «Язык» сказал, что враг решил нас запугать обилием техники. Нас, владельцев тысяч машинно-тракторных станций!

Начальник предупреждает курсантов по радио. Его слова должны слышать все:

– Машины для счета! Их можно жечь, как свечки. Пехота противника идет в атаку на высоты. Ее накрывает сосредоточенный пулеметный огонь. Ведут огонь отличники-курсанты, первыми в училище сдавшие зачеты на значок «ГТО» 2-й ступени. У них сильные мышцы и в карманах билеты ленинского комсомола. Клятвы, подписанные пулеметчиками, лежат в полевом сейфе комсорга, у знамени нашего училища.

Пехота не выдерживает шквальных очередей. В бинокль видно, как немцы падают, прижимаются к траве, взмахивают из-под локтя саперными лопатками, пытаясь окопаться. Но взять землю трудно. На наших лопатах оставалась коло наших ладоней, пока мы прикрылись этой бетонной землей. Саперной лопаткой с такого положения ее не возьмешь.

Курсанты продолжают огонь из скорострельных пулеметов «ДС».

На поле остаются трупы. Я жду атаки эсесовцев. И вот появились черные мундиры. Эсесовцы идут в атаку на вторую роту. Еще и еще спрыгивают с танков. Атака производит внушительное впечатление. Фашисты пытаются восстановить тот самый шаг, которому их учили на плацах для вступления в чужие, завоеванные города.

Атака становится все напряженней. Полковник подробно договаривается с номером «тридцать», командиром дивизиона «Катюш». Градов педантично выясняет, не зацепит ли залп расположение второй роты.

Окончив разговор, полковник приникает к брустверу. Я вижу его сильную спину, сбежавшиеся гармошкой рукава, чистые манжеты шелковой рубашки и позолоченные запонки с зеленоватыми камешками яшмы.

Черные мундиры рассчитывают на психическое воздействие. Градов верит второй роте. Там хорошие, смелые ребята, спортсмены, взявшие первенство по снарядной гимнастике и прыжкам.

Я заражаюсь волнением полковника. А что, если ребята из второй роты подведут и дрогнут? Они должны принимать противника с близких дистанций. А с близких дистанций курсанты разберут все: и каски с ремнями, и новые сапоги, и амуницию, и мрачные шевроны СС.