Как я воевал с Россией - Уинстон Черчилль

Занятие этого города означает решающий политический и экономический успех и, помимо того, уничтожение важнейшего железнодорожного центра.

Б. Авиация:

Задача ее будет состоять в том, чтобы парализовать и сорвать насколько возможно вмешательство русской авиации, а также оказывать поддержку армии там, где ее действия могут дать наибольший эффект, в особенности группе армий «Центр» и на фланге группы армий «Юг». Русские железные дороги в порядке их значения для операции будут перерезаться или же наиболее важные прилегающие к ним объекты (речные переправы) будут захватываться смелым использованием парашютных и авиадесантных войск.

Для того чтобы сконцентрировать все силы против вражеской авиации и оказать немедленную поддержку армии, военная промышленность не будет подвергаться налетам в ходе главных операций. Только после завершения мобильных операций можно предусмотреть такие налеты, в первую очередь против района Урала…

Все приказы, которые будут издаваться главнокомандующими на основе этой директивы, должны ясно указывать, что они представляют собой меры предосторожности на случай, если Россия изменит свое нынешнее отношение к нам. Число офицеров, которым должна поручаться подготовительная работа на первых порах, должно быть как можно меньшим; дополнительный персонал должен инструктироваться как можно позже и только в той мере, в какой это необходимо для деятельности каждого в отдельности. В противном случае в результате раскрытия нашей подготовки – дата претворения в жизнь этих планов даже еще не установлена – существует опасность возникновения самых серьезных политических и военных затруднений.

Я ожидаю докладов от главнокомандующих относительно их дальнейших планов на основании этой директивы.

О намечаемых приготовлениях всех видов вооруженных сил, а также об их ходе докладывать мне через штаб верховного командования (ОКБ).

Адольф Гитлер».

С этого момента началась подготовка к великим событиям 1941 года. Мы, конечно, ничего не знали о сделках между Германией и Россией в целях раздела нашей империи и в целях нашего уничтожения; не могли мы также оценить еще не определившиеся намерения Японии. Основные передвижения германских армий на Восток еще не стали очевидными для нашей активной разведки.

Если бы мы знали то, что изложено в этой главе, мы почувствовали бы большое облегчение. Направленной против нас коалиции Германии, России и Японии – вот чего мы опасались больше всего. Но кто мог сказать, как повернутся события?..

Часть 10. Миссия Рудольфа Гесса

В субботу 11 мая 1941 г. я проводил конец недели в Дитчли. После обеда мне сообщили о сильном налете на Лондон. Я был бессилен сделать что-либо, а потому продолжал смотреть комический фильм с участием братьев Маркс, который показывали мои хозяева. Я дважды выходил справиться о налете, и каждый раз мне говорили, что он носит очень ожесточенный характер. Веселый фильм продолжался, и я был рад, что он отвлекал мое внимание. Вдруг мой секретарь сообщил, что меня вызывает по телефону из Шотландии герцог Гамильтонский. Герцог был моим личным другом, но я не мог себе представить, что у него может быть ко мне дело, которое не подождало бы до утра. Однако он настаивал, заявляя, что речь идет о деле государственной важности. Я попросил Брэкена узнать, что он хочет мне сообщить.

Через несколько минут он вернулся со следующими словами: «В Шотландию прибыл Гесс».

Я счел, что это фантастика. Однако сообщение оказалось верным. Ночью поступили дополнительные сообщения, подтверждавшие это известие. Не подлежало сомнению, что Гесс, заместитель фюрера, рейхсминистр без портфеля, член министерского совета обороны Германской империи, член тайного германского совета кабинета министров и лидер нацистской партии, приземлился один на парашюте близ поместья герцога Гамильтонского на западе Шотландии.

Управляя своим самолетом, он, в форме капитана германской авиации, вылетел из Аугсбурга и выбросился с парашютом. Вначале он назвался Хорном, и лишь в военном госпитале около Глазго, куда его доставили по поводу легких ранений, полученных им при приземлении, было установлено, кто он такой. Вскоре его перевезли сначала в Тауэр, а затем в другие места заключения в Англии, где он оставался до 6 октября 1945 года, когда присоединился в нюрнбергской тюрьме к своим уцелевшим коллегам, представшим перед судом победителей.

Я никогда не придавал сколько-нибудь серьезного значения этой проделке Гесса. Я знал, что она не имеет никакого отношения к ходу событий. Тем не менее она вызвала большую сенсацию в Англии и Соединенных Штатах, России и главным образом в Германии. О ней даже были написаны книги. Я постараюсь изложить здесь эту историю в ее истинном виде, как она мне представляется.

Рудольф Гесс был красивым, моложавым человеком, который полюбился Гитлеру и стал одним из его ближайших сотрудников. Он преклонялся перед фюрером. Гесс часто обедал за одним столом с Гитлером – наедине с ним или в присутствии еще двух-трех человек. Он знал и понимал внутренний мир Гитлера – его ненависть к Советской России, его страстное желание уничтожить большевизм, его восхищение Англией и искреннее желание жить в дружбе с Британской империей, его презрение к большинству других стран.

Никто не знал Гитлера лучше, чем он, и не видел его чаще в моменты наибольшей откровенности. Когда началась настоящая война, все изменилось. Общество за столом Гитлера в силу необходимости все увеличивалось. Время от времени в этот избранный круг самовластных правителей допускались генералы, адмиралы, дипломаты, высокопоставленные чиновники. Заместитель фюрера оказался на втором плане. Что значили теперь партийные демонстрации? Наступило время действовать, а не заниматься трюкачеством.

Героизм его поступка в известной мере умаляется тем, что тут сыграла свою роль ревность, которую он испытывал, видя, что в условиях войны он уже не играет прежней роли друга и доверенного лица своего возлюбленного фюрера.

«Вот, – думал он, – все те генералы и прочие, которых нужно допускать к фюреру и которые теснятся за его столом. Они должны сыграть свою роль. Но я, Рудольф, превзойду их всех своей безмерной преданностью и принесу моему фюреру более ценный дар и большее облегчение, чем все они, взятые вместе. Я отправлюсь в Англию и заключу с ней мир. Моя жизнь ничего не стоит. Как я рад, что могу принести ее в жертву для осуществления этой надежды!»

Такие настроения, несмотря на их наивность, не были, конечно, ни злонамеренными, ни низменными.