Хранитель чаек (СИ) - Разумовская Анастасия

— Отпусти её, — внезапно раздался голос рядом.

Сын… Который из?

— Калфус? Что ты тут делаешь? — злобно отозвался король, откинув плачущую жертву в сторону. — Как ты посмел прервать меня?

— А разве похож? — ухмыльнулся тот. — Отец, я правда похож на покойного красавчика?

Уродливый шрам на его щеке дёрнулся. Почти белые глаза жутким взглядом смотрели на отца.

— Кто вас помнит, — злобно отозвался старик. Губы стало печь. Должно быть вино попалось нехорошее. — Ну, говори. Или я прикажу снять с тебя кожу. Зачем пришёл?

— Попрощаться, отец, — усмехнулся тот, и левый уголок губы задрался, обнажая десну.

— Проваливай, куда собирался, — фыркнул Сальгаш и закашлялся.

Почему-то горло резко пересохло, как будто по нему пронёсся южный, испепеляющий ветер.

— Ты не понял, отец, — холодно заметил Альшарс. — Уезжаю не я, а ты.

Он равнодушно смотрел, как синеет лицо короля, как длинные узловатые пальцы когтями раздирают горло. Светловолосая рабыня отползла от содрогающегося тела короля, вскочила и стала судорожно вытирать губы платком. Она всё ещё дрожала. Принц притянул её к себе.

— Не бойся, девочка, — шепнул хрипло и нежно. — Противоядие действует безотказно.

Айяна запрокинула лицо. Совсем маленькая и такая трогательно-наивная. Улыбнулась робко, глядя в его белесые глаза своими глазами цвета вечернего неба.

— С тобой я ничего не боюсь, — прошептала и крепко обхватила его нежными ручками.

Глава 20

Приглашение порыбачить

Вино поблёскивало в бокале. Это был очень дорогой бокал, выполненный из прозрачного стекла, оплетённого зелёной лозой и поставленного на цветную синюю ножку. Ларан точно не знал, сколько тот будет стоить, если продать, но подозревал, что пару солёных замков купить было бы можно.

Морской герцог склонился над разложенными картами и тихонько насвистывал, рисуя остро наточенным карандашиком странные линии на некоем подобии карты. Слева от него лежали листы, на которых чётким, квадратным почерком Эйдэрда был записан почти дословный допрос Джии. Медведь же воспроизвёл по памяти и речь девушки на совете щитов.

Пара десятков чаек, сидевших где можно и нельзя по всему периметру кабинета — одна из них удобно расположилась на макушке Ларана — с любопытством поглядывали на вырезанные из бумаги разноцветные фигурки. Если бы чайки обладали художественным вкусом, то непременно узнали бы в них мастерски изображённого Медвежьего герцога, королеву Леолию, наследного принца Альшарса, принцессу Гедду и других совершенно неизвестных им личностей. Но чайки просто таращили жёлтые глаза.

— Ты трезв, — с удивлением заметил дед, тяжело и пристально глядя на внука из-под седых бровей.

Он как-то незаметно появился напротив, опершись тяжёлым кулаком о поверхность стола.

— Угу, — буркнул Ларан, не отрываясь от карты.

— В этот раз я почти доволен тобой, — заметил дед. — Ты защитил своих чаек и не поддался на женские чары.

«Ненавижу тебя! Почти так же как себя!» — вспомнился Ларану жаркий шепот. Тогда он едва не принял его за собственный бред. Рана оказалась тяжёлой, боль в груди отдавалась и сейчас, несмотря на всю силу медвежьих камней и на то, что Эйдэрд появился вовремя: ещё несколькими минутами позже и смертельная рана действительно стала бы смертельной. Все дни, пока Джию везли на корабле из Морского щита в Шуг, Ларан провёл практически в беспамятстве, то проваливаясь в чёрную бездну, то возвращаясь и видя всё те же стены. Он слышал мучительные крики чаек, которые рвались к нему, но не могли пробраться через закрытое окно.

В этот раз он сыграл на грани, даже почти за гранью. Впрочем, Морскому герцогу было не привыкать рисковать. Риск увлекал его, как свет глубинную рыбу.

— И с Ювиной ты всё верно решил, — кивнул дед. — Наследников бы у вас всё равно не получилось. А женщина, которая пытается управлять тобой…

Ларан бросил на него взгляд искоса. Прищурился. Герцог понимал, что перед ним — плод воображения. Никогда не забывал об этом. Однако указывать деду его место было невежливо — мог обидеться. Поэтому Ларан мысленно дорисовал старику бантик в седых, просоленных кудрях, жестко и красиво вьющихся на голове. Бантик был розовым, с золотистыми жемчужинками. Получилось миленько.

Что-то смущало Ларана. Что-то, что всячески пряталось от его внимания.

Герцог любил загадки. Он был любопытен.

— Ты слишком мягок, — нудел дед. — Надо было покарать Берси, вздёрнуть его на рее. Это называется изменой, внук. Он освободил твоего пленника и… Я жалею, что не вырезал всю его семью, после гибели твоего отца… Гнилой плод гнилого дерева.

Конечно, Ювина права. Здесь точно замешена магическая клятва. Однако Джия явно обладала полем для маневра. Когда она начала влюбляться и потом, когда потеряла голову (а Ларан никогда не ошибался в таких вещах), то словно замерла в исполнении своего плана, будто позабыв о нём. Пришлось довольно-таки грубо подталкивать самому. Это был не самый хитрый противник, с кем Ларану довелось сыграть. Впрочем, интересной игра оказалась по иным причинам.

Ларан ведь тоже привязался к ней, увлёкся её чувствами. Пьянящими, дикими, безудержными. Когда он впервые остро пожалел её? Тогда, после попытки изнасилования, когда она горько и безудержно рыдала, совершенно беззащитная? Или раньше?

Одна из чаек слетела со шкафа, сшибла ту, что торчала на голове герцога, и заняла её место. Попробовала курлыкнуть. Ларан поморщился.

— Даже не пытайся, — предупредил. — У тебя так себе получается.

Чайка виновато спрятала голову под крыло. Герцог чувствовал её движения.

«Джия — плохой игрок. Она вся огонь, а огонь не умеет играть, он умеет гореть и сгорать. Зачем же Гедда послала именно такого игрока?»

—… это даст нам возможность прямых поставок и вина, и пряностей…

Дед что-то продолжал вещать, и Ларан сообразил, что неугомонный покойный предок планирует женить освободившегося внука и уже подобрал ему какую-то партию.

Нетрудно было вычислить крючок, на который Гедда поймала девушку. «Это из-за тебя они все погибли! Это из-за тебя Айяна…» и более позднее, уже тогда, когда они с Эйдэрдом стояли в Морском зале и слушали, как с лестницы почти кубарем слетает Джия. «Если вы не успеете бежать в землю железных людей, то эту ночь Айяна запомнит надолго… До конца жизни точно» — иначе, чем угрозой, слова Гедды назвать сложно.

Итак, Айяна. Сестра, судя по многочисленным запинкам Джии, когда девушка говорила о гибели сестер. Лгать ей было тяжело. Ну либо суеверие какое-то в стиле «никогда не говори о живом как о мертвом, иначе он умрет». Интересно, работает ли оно, когда наоборот? Могут ли игры разума оживлять? Например, если Ларан с покойным дедом говорит, как с живым, не приведёт ли это однажды к тому, что дед захрустит натуральным солёным огурчиком?

Герцог понял, что его смущает: странный выбор Гедды. Не могла же принцесса всерьёз рассчитывать, что Джия обманет Ларана? Это было бы очень глупо. То, что княжна — не игрок, было видно невооружённым глазом.

— Ты вообще слышишь меня? — обиделся дед. — Тебе двадцать семь лет. Если ты женишься прямо сейчас, то тебе будет сорок восемь, когда старшему сыну, если старшим родится сын, исполнится двадцать. Ты уверен, что с таким образом жизни доживёшь? Или швырнёшь Морской щит снова сосунку?

Ларан внимательно посмотрел в серые глаза старика.

— Гедда рассчитывала на то, что я узнаю её, — прошептал задумчиво. — Зрительная память у меня не как у Медведя, но не каждый день тебя спасают хорошенькие девочки, верно? Спасают, жертвуя собой. И, полагаю, она намеренно не сообщила игрушке, что я — это я. Чтобы та назвала своё подлинное имя…

— Ты о чём? — нахмурился покойник.

— Джия — это приглашение, дед. Разменная монетка для продолжения игры. Её высочество Гедда приглашает меня в гости. Расчёт очень прост: я узнаю девочку, которая спасла меня три года назад. Я не устою перед искушением поиграть с ней, а рискованность игры, безусловно, вызовет сильный эмоциональный отклик. Джия в меня влюбится по уши, и тут не нужно было быть умницей Геддой, чтобы догадаться: именно так это и произойдёт. Затем принцесса заберёт игрушку, с которой, заметим, я не доиграл. И я отправляюсь её спасать.