Новеллы - Готфрид Келлер

В остальное время проказы начинались с воскресенья, рано поутру. В качестве члена реформационной палаты, учреждения, призванного блюсти правоверие и строгость нравов, дядюшка Фигуры выдавал горожанам, желавшим в воскресенье выйти за черту города, разрешение на отлучку, вручая им жетон, который они должны были сдавать страже у городских ворот. Всем остальным жителям было строжайше запрещено покидать город в те дни. когда в храмах совершалось богослужение. Сам советник, человек просвещенный, украдкой потешался над этим постановлением, когда оно не доставляло ему слишком больших хлопот; ведь иногда по воскресеньям к нему являлось человек сто, и все они под самыми различными предлогами стремились погулять на приволье. Но еще более потешалась девица Фигура, когда в просторных сенях она предварительно распределяла и расставляла пришедших сообразно причинам их ходатайств, а затем поразрядно вводила их в кабинет господина члена реформационной палаты. Но помещая просителя в тот или иной разряд, она руководствовалась не мнимыми основаниями, на которые он ссылался, а подлинными, мгновенно угадывая их по его лицу. Так, она безошибочно соединяла вместе подмастерьев, приказчиков и служанок, которые под предлогом, будто больные хозяева посылают их за лекарем в окрестности города, хотели повеселиться на ярмарке или на празднике жатвы в какой-нибудь дальней деревне. Все они в доказательство своей правдивости приносили с собой кто склянку из-под лекарств, кто баночку из-под мази или коробочку для пилюль, а кто и пузырек с водой, и по приказу веселой барышни крепко держали эти предметы в руках, когда их впускали в кабинет. За ними следовала кучка скромных людей, желавших воспользоваться древним правом горожан - поудить рыбу в тихих заводях и уже засунувших в карманы коробочки с дождевыми червями. Эти приводили множество неотложных дел - крестины, получение наследства, осмотр скота и тому подобное. Их сменяли подозрительные личности, известные гуляки, намеревавшиеся в уединенном сельском уголке присоединиться к шайке картежников, а в лучшем случае - поиграть там в кегли или попьянствовать в компании. И наконец - впускались влюбленные, те, кто без всяких дурных помыслов хотели вырваться на приволье, чтобы собирать цветы и в лесу уродовать перочинными ножами кору деревьев.

Все эти разряды Фигура Лей устанавливала с большим знанием дела, и для дядюшки ее система оказывалась настолько пригодной, что он мог, не теряя времени, выделить то количество людей, которое по человеколюбивым соображениям намерен был выпустить, и отказать всем остальным, чтобы не слишком много народу ушло за город.

Соломон Ландольт прослышал о потешном смотре, который каждое воскресенье устраивала Фигура Лей. Ему захотелось самому пройти через это испытание; поэтому, хотя он мог в качестве офицера беспрепятственно выходить из городских ворот когда ему вздумается, он однажды верхом на коне подъехал к дому советника Лея, спешился и в ботфортах со шпорами вошел в сени, где только что закончилась хитроумная расстановка просителей, жаждавших побыть на лоне природы.

Фигура стояла на лестнице, уже одетая так, как это предписывалось для посещения церкви. На ней было черное платье и монашеский платок, белоснежную шейку обвивала дозволенная суровыми постановлениями о роскоши тоненькая золотая цепочка. Пораженный прелестным обликом девушки, Ландольт на минуту опешил, затем поклонился и учтиво, с трудом подавляя улыбку, попросил указать ему, куда он должен встать.

Фигура грациозно присела и, угадав по его вопросу, что ему охота позабавиться, в свою очередь спросила:

- По каким делам вам угодно отлучиться, сударь?

- Я хотел бы подстрелить зайца для моей матушки, у нее вечером гости, и ничего нет на жаркое, - ответил Ландольт так непринужденно, как только мог.

- В таком случае извольте стать вот сюда, - сказала она столь же серьезно, указывая на кучку влюбленных, которых он тотчас распознал по их смущенному, томному виду - в точности такому, как ему описывали. Фигура снова поклонилась Ландольту, когда он, все же несколько озадаченный, подошел к указанной ему группе, и, все бросив на произвол судьбы, легко, словно призрак, выскользнула из дома, торопясь в церковь.

После ее ухода Ландольт потихоньку вышел из сеней, вскочил на коня и в раздумье направился к ближайшим городским воротам, которые немедленно с готовностью раскрылись перед ним.

По крайней мере он успел свести знакомство с этой странной девушкой, и, по-видимому, она сама ничего не имела против этого: когда они встречались на улице, Фигура весьма приветливо отвечала на его поклон и даже нередко, поскольку она не признавала никакого этикета, первая здоровалась с ним, весело кивая головой. Как-то раз она даже, словно вынырнув из воздуха, неожиданно подошла к нему и сказала:

- Теперь я знаю, кто охотится на зайцев! Прощайте, господин Ландольт!

Непринужденное обращение девушки было чрезвычайно приятно Ландольту, человеку прямого, открытого нрава, и возбудило в его уже слегка поклеванном Щегленком сердце теплое чувство в ней. Желая узнать ее поближе, он старался сойтись с ее братом, который, рано осиротев, как и сама Фигура, тоже жил у дядюшки-советника. Соломон разведал, что Мартин Лей состоит членом объединения юношей и молодых мужчин, именовавшегося Общество любителей отечественной истории и заседавшего в доме у Нового рынка.

То были энергичные люди, горячие головы из среды молодежи правящих классов, стремившиеся под вывеской этого Общества подготовить лучшее будущее и вырваться из-под мрачного гнета так называемых обоих сословий, иначе говоря - духовных и светских властей. Вопросы просвещения, образования, воспитания, человеческого достоинства, особливо же опасная тема гражданской свободы обсуждались в докладах и непринужденных беседах с тем большим пылом, что почтенные отцы участников общества уже приступили к постепенному осуществлению относящихся сюда мер, и верховенство древнего города над окрестными областями было бесспорно: ведь эти области с их населением были в ходе веков приобретены за хорошие деньги, и документы городского архива по своему правовому значению ни на волосок не отличались от купчих крепостей частных лиц.

Зато исследование вопроса о том, кому должна принадлежать законодательная власть, право изменять конституцию - всем ли гражданам или же правительству, было делом тем более увлекательным, что заниматься им можно было только втайне: ведь на страже был палач со своим остро отточенным корректорским пером. Когда горожанам, которых правители считали одним из самых неспокойных элементов государства, случалось взбунтоваться, палача поспешно убирали, покуда буря не уляжется; пройдет она - и он снова выходил на свет божий, словно фигурка из барометра, а правительство снова становилось все тем же мистически отвлеченным, творящим насилие зверем, которого поставил не кто иной, как сам господь бог.

Тем большая страстность и стойкость духа требовались от молодых людей, старавшихся разрешить эти проблемы. Кое-кто из них ударился в суровый пуританизм. Как "дубася по мешку, накласть хотят ослу", так восставали они против роскоши и погони за наслаждениями, но в совершенно ином духе, чем авторы постановлений о борьбе с распущенностью нравов. Не христианское смирение верноподданных государственной власти хотели они воспитать в людях, а добродетели истого республиканца. Отсюда вскоре возникли две партии, состоявшие одна - из людей более терпимых и жизнерадостных, другая - из мрачных аскетов, которые зорко наблюдали за первыми и обличали их. Общество уже исключила из своей среды одного из членов, носившего золотые часы и не пожелавшего расстаться с ними. Другим за слишком роскошный образ жизни выносилось порицание, за ними следили. Верховным наставником был господни профессор Иоганн-Якоб Бодмер 1, как писатель и реформатор художественного вкуса уже переживший себя, но как гражданин, политический деятель и проповедник нравственности - человек столь мудрый, просвещенный и свободомыслящий, каких всегда было не много, а ныне и совсем не стало. Он отлично знал, что у властей и религиозных фанатиков слывет совратителем юношества: но его слишком уважали, чтобы ему приходилось чего-либо страшиться, а партия молодых ревнителей строгих нравов была его личной почетной стражей.

1 И. Я. Бодмер (1698-1783) - литературный критик и поэт, известный своей полемикой против Готшеда (см. прим. к стр. 246).

В это общество Ландольт был принят по рекомендации друзей и еще до начала заседания познакомился с молодым Леем, которому сразу пришелся по сердцу. Но им не удалось поговорить, так как в тог день сам господин профессор Бодмер пожаловал на полчаса, чтобы прочесть молодым людям доклад этического содержания и предложить им, в свою очередь, заняться этим предметом. Ландольт слушал не очень внимательно, его мысли витали в других местах. Время от времени он искоса поглядывал на брата Фигуры, которого, казалось, скука одолевала еще сильнее, и оба облегченно вздохнули, когда обсуждение наконец закончилось.