Колючая звезда - Лиз Филдинг

– Ваше платье просто великолепно, – изрек он деревянным голосом, – красивее не бывает. Но оно ведь совершенно вам не идет.

– Нет, Мак, оно идет мне.

Она бросила вызов. В конце концов, она у себя дома, и не ему решать, что ей носить.

Но он думал лишь об одном, как совладать с ее своеволием. Да, Клаудия не кокетничала, сказав, что не умеет подчиняться ничьим приказам. А что, если поддаться ей и разрешить делать, что она хочет? Не исключено, что она тотчас поступит наоборот, то есть не так, как она хочет на самом деле, а ему назло. Тогда она пойдет и наденет что-нибудь теплое.

Адель тоже частенько поступает по-ребячески. Несомненно, это их женское своеволие можно использовать против них же.

– Хорошо, Клаудия, я неудачно пошутил, это прелестное платье вам идет. Вы в нем выглядите просто сногсшибательно. – Гусиная кожа исчезла, как он заметил, стоило ей немного расслабиться, поддавшись на его комплимент. Он взял обе связки ключей и положил их на кухонный бар. – Вот ваши ключи. И я советую никогда не выпускать их из поля зрения.

– Хорошо, так и будет, – покорно проговорила она, но и ее покорность явилась результатом минутного каприза, а не осознания необходимости, вытекающей из сложившейся ситуации. Вот что его особенно раздражало.

– Советую никогда не оставлять их соседям, уборщице, а тем более агентам, которые занимаются денежными расчетами с обитателями вашего дома. – Он повернулся, отправился в прихожую, отключил сигнализацию и взялся за ручку двери. – Я переменил код. Запомните его: девять, два, пять, семь. Не забудете?

– Девять, два, пять, семь. Что тут забывать? – сказала она, следя за тем, как он отодвигает щеколду на двери. – Куда вы идете?

– И советую вам быть крайне осторожной с письмами и посылками, которых вы не ждете. Впрочем, и с теми, которых вы ожидаете, тоже.

Она выглядела смущенной, и он с удовлетворением отметил, что гусиная кожа вновь усеяла ее руки.

– Мак!

Совсем как ребенок, подумал он. Растерянный и одинокий ребенок. Ох как хотелось ему вернуться к ней, обнять и утешить. Как трудно быть решительным, говорить твердым голосом, но все же придется.

– Прощайте, Клаудия, – сказал он и, не дожидаясь ее реакции, закрыл за собой дверь.

Он уже был на середине лестничного проема, когда услышал, что она открыла дверь.

– Постойте, – окликнула она его. Он даже не оглянулся и через секунду услышал за спиной ее шаги. – Мак, пожалуйста. Я понимаю, почему вы уходите, и прошу прощения.

Он остановился и повернулся к ней.

– Просите прощения? За что?

Она беспомощно пожала плечами, уставившись на него своими огромными серебристыми глазами.

– Я ведь предупреждала вас, что не очень-то привыкла подчиняться приказам.

Она играла. Это сущий спектакль, но это все, что она могла сделать.

– Не расстраивайтесь из-за таких пустяков. Это не имеет значения.

С легким полупоклоном он направился к парадным дверям.

– Мак! – Теперь она разозлилась. На него, но и на себя тоже. – Пожалуйста! – Он колебался, слыша в ее голосе неподдельный страх и полное неверие в то, что он способен с ней так поступить. – Пожалуйста, не оставляйте меня одну. Я буду вести себя хорошо, обещаю вам.

Труднее вещи Маку никогда не доводилось делать, но у него были на то серьезные основания. Он не должен позволить ей отделаться так легко.

– Вам, Клаудия, неведомо, что такое вести себя хорошо. Вы слишком избалованы своей жизнью. Хотите, чтобы я охранял вас, но совершенно не способны подчиняться тому, что я считаю целесообразным в данной ситуации. Боюсь, что, если скомандую: «Ложись! «, вы нарочно не сделаете этого и схлопочете пулю.

– Нет, я буду вас слушаться. Пожалуйста, Мак, вернитесь в квартиру, и я пойду переоденусь. Сразу же!

Да, конечно, она так и поступит. На этот раз. Но в следующий раз, когда он попросит ее сделать еще что-нибудь, от чего будет зависеть ее жизнь, она, Клаудия Бьюмонт, опять вступит в пререкания, поскольку уверена, что такая женщина, как она, сама должна вить из мужчины веревки. А никак не наоборот. Эти большие влажные глаза, этот трепещущий рот… Он по личному опыту знал, что поддаваться нельзя.

– Если вы останетесь, я буду делать все, что вы скажете.

– Не уверен.

Скрепя сердце Клаудия слабо улыбнулась ему какой-то неопределенной улыбкой.

– Я обещаю вам упасть на землю сразу же, как только вы скомандуете: «Ложись!».

Да, она исполнит это просто великолепно, подумал он, так здорово, что на это стоит посмотреть. Но жизнь не театр, здесь все серьезно.

– И вы обещаете мне подчиняться беспрекословно?

– Беспрекословно.

– Докажите.

– Доказать?

– Дайте мне ваше платье.

– Мое платье? – Она выглядела слегка напуганной, но в достаточной степени готовой к подчинению. – Ох, мое платье. Конечно.

И направилась вверх по лестнице.

– Нет, Клаудия, – сказал он, ни на шаг не сдвинувшись с того места на нижней площадке лестницы, где стоял. – Прямо здесь и сейчас.

Он видел, как на губах ее зародилась улыбка, готовая перейти в веселый смех, но смеха так и не вышло, ибо она начала догадываться, что он затевает это всерьез.

– Здесь? Но дверь открыта, – возразила она. – Кто-нибудь может войти. – Он шагнул в сторону двери и увидел, как побледнело ее лицо. – Но ведь под платьем у меня ничего… – Она провела рукой вдоль тела, коснувшись живота. – Мак!

Он не остановится, с ужасом поняла Клаудия. Она возражает ему, а он хочет добиться от нее беспрекословного подчинения. Да как он смеет! Она почувствовала холодную дрожь, пробежавшую по спине, когда ее сознание само подсказало ей ответ. Вот так и посмеет! Запросто. Без проблем. Возьмет и уйдет.

Он сказал ей, на каких условиях вернется в квартиру, а она сразу же стала эти условия оспаривать. Но такова уж она есть, дома, в школе и даже на сцене она всегда выступала против нажима, заставляя противную сторону поверить, что она не уступит, что она не потерпит никаких запрещений и ограничений. Но угодно же было судьбе свести ее с таким упертым солдафоном, как этот Габриел Макинтайр! Он тоже, как видно, не намерен ей уступать.

– Вы хотите получить мое платье? Здесь и теперь? Он не ответил, но она и не ожидала ответа. Она сделает, как он велит, или останется одна. Вчера она еще могла послать его ко всем чертям. Вчера она еще не верила в серьезность опасности, принимая всю эту ерунду за чьи-то неумные шутки. А теперь она стоит в подъезде и медленно, не отводя глаз от его лица, расстегивает пуговки на шее, позволив бретелькам платьица соскользнуть вниз, но все еще придерживая легкий лиф у груди.

Она немного помедлила, ожидая, что он, убедившись в ее готовности подчиниться, вот-вот милостиво позволит ей не обнажаться полностью. Но он так не сделал. И не отвел глаз. Да уж, Галаад из него никакой. Она обнаружила, что странным образом успокоилась. Мужчина без малейшего проблеска жалости непереносим, и она обрела вдруг ледяное спокойствие. Тут начинался спектакль.