Колючая звезда - Лиз Филдинг

– Внутри никого не было.

Он старался успокоить Клаудию, но она все еще чувствовала себя так, будто ее жилище каким-то образом осквернено. Он тронул ее за плечо, и она посмотрела на него.

– Пойдемте, – тихо сказал он.

Клаудия позволила ему помочь ей встать на ноги, но затем, переступив через письмо, оттолкнула его руки, закрыла дверь и дрожащими пальцами задвинула щеколду.

Вся ее напускная храбрость вмиг слетела с нее, стоило только вновь посмотреть на столь невинный предмет, как лежащий на коврике конверт. Внезапно она захотела узнать, что там написано. Прежде чем Мак успел остановить ее, она подняла конверт и быстро его раскрыла. Руки ее дрожали. Глядя в бумагу, она вдруг нервно рассмеялась. И быстро поднесла руку ко рту, словно стремясь задавить этот смех, но он рвался из нее, неудержимый, как и слезы, что покатились по ее щекам.

Он забрал письмо из ее трясущейся руки. Написано там было не много. Но и этого вполне хватало. Таким негодяям и не надо писать много. Они не обременяют себя подбором слов, но без промаха попадают в цель.

Хэлло, Клаудия, как ты себя чувствуешь дома? В безопасности?

Мак понял, что с ней происходит; в желании защитить он заключил ее в свои объятия и, сильно, но нежно прижав к себе, держал до тех пор, пока не унялись ее всхлипывания, пульс постепенно не замедлился и она наконец не успокоилась.

И хотя ей все еще не хотелось шевелиться, она сделала усилие и немного от него отстранилась.

– Простите, Мак. Я понимаю, что с самого начала вела себя с вами просто безобразно. И прекрасно вас пойму, если вы не захотите больше ничего для меня делать. Вы можете уйти в любое время. Действительно. Со мной все в порядке.

Он смотрел на нее с высоты своего роста, но ее глаза были закрыты, и она не видела, какой невыразимой нежностью был полон его взгляд. Она казалась побитой. Не из-за того, что под глазом все еще темнел синяк, а губы слегка припухли, – нет. Она выглядела существом, прибитым морально. Он перебирал множество способов, как утешить ее, облегчить эту муку, вернуть цвет на эти бледные щеки. Но ни один не казался ему хорошим. Поэтому он просто сказал:

– Помните, что вы говорили в пятницу утром на аэродроме? Когда вам показалось подозрительным, что я заменил парашют? Вы еще решили, что я хотел вас запугать. – По внезапно вспыхнувшему румянцу он видел, что она помнила. – А потом, хорошенько обдумав все, вы поняли, что ошибались. Почему бы вам и теперь не довериться мне и найти чем заняться, пока я сделаю несколько звонков?

Она резко отстранилась от него.

– И чем, по-вашему, я должна заняться?

– А тем, что делает любая чистокровная англичанка, когда ей не по себе. Приготовлением чашки чая.

– Вы еще шутите.

Момент нежности прошел, и он даже не удостоил ее ответом. Но, собравшись в самых доходчивых выражениях сказать ему, куда он может идти со своим чертовым чаем, Клаудия осознала, что он просто хочет занять ее делом, дабы хоть немного отвлечь. Ее слегка знобило, и она потерла руки, подумав о свитере. Да, надо надеть свитер.

– Если вы останетесь, то что наденете? У вас даже не во что переодеться – проговорила она, стоя в дверном проеме.

– Предоставьте мне самому позаботиться об этом.

Немного же времени ему понадобилось, чтобы вернуться к своей обычной твердокаменности. Почему он так с ней разговаривает? Вернее, почему не хочет ни о чем разговаривать?

– Наверное, по одному мановению вашего пальца любой человек из вашей личной армии бросит все и помчится паковать ваш багаж.

Мак, будто не видел и не слышал ее, поднял телефонную трубку и начал набирать номер. Клаудии казалось нестерпимым, что он так нагло игнорирует ее, и она с вызовом проговорила:

– Они там у вас, я думаю, все отставники.

Положив трубку, Мак повернулся к ней. Она думала, что он разозлился, но по его виду этого сказать было нельзя.

– Они не моя армия, Клаудия. Они вообще не мои, а свои. Мы просто группа друзей, хорошо относящихся друг к другу, приходящих друг другу на помощь, когда это понадобится. Вот и все.

Он говорил, стараясь не выйти из себя, не потерять терпения, – так говорят с докучливым и немного надоевшим ребенком.

Вряд ли, конечно, все объясняется так просто, но в целом, решила она, лучше думать о нем просто как о сумасшедшем.

– Группа друзей? Нечто вроде охранного шоферского обслуживания пассажиров, преследуемых недругами? – спросила она, провоцируя его на дальнейший разговор.

Возможно, она ошибалась, но его краткие прежние объяснения казались ей слишком гладкими, чтобы можно было отнестись к ним с доверием.

– Это обыкновенный прокатный автосервис. Фактически они специализируются на поставке машин для свадебных кортежей. Но когда мне нужна машина с водителем, который имеет специальную подготовку, я знаю, что могу обратиться к ним.

– Я не уверена, что вам верю. Терпение его все больше истощалось.

– А я не уверен, что слишком озабочен тем, поверите вы мне или нет. Это, кстати, и вообще не ваше дело.

– Конечно, не мое. Особенно если учесть, что вы распоряжаетесь моей жизнью.

Он распоряжается ее жизнью? Она что, думает, ему больше делать нечего, как разыгрывать из себя сиделку возле испуганной актрисы? Он ощутил, как его захлестывает волна гнева. Испуганная. Вот ключевое слово. Она перепугана насмерть и пытается держаться как можно отважней, чтобы не показать виду. Наверное, он ведет себя с ней чертовски жестко.

– Клаудия, поймите, мы не какая-то по-юношески восторженная и романтично настроенная компашка, – сказал он гораздо мягче. – В целом все очень серьезно. В группе есть специалисты по связи, транспортные эксперты, курьеры.

– И охранники. И все работают очень хорошо и слаженно.

– Когда необходимо. У каждого из нас своя специальность, но мы взаимозаменяемы и очень хорошо сработались. Время от времени я собираю всю группу для специальной работы, но это исключение.

Она все еще казалась сомневающейся.

– Надеюсь, я не подпадаю под эту категорию?

– Зависит от того, как вы сами намерены поступать. Если вы настаиваете на вечерних выступлениях в «Частной жизни», то боюсь, что так, вероятно, и будет.

– У меня нет выбора, Мак. Люди приходят в театр посмотреть на меня. Вы должны это понять.

– Но вам нельзя оставаться там. Да и здесь, в этой квартире.

Ее рот сомкнулся в упрямую линию.

– Я не хочу покидать свой собственный дом, – сказала она, несмотря на то, что в ее доме стало так тревожно, тоскливо и холодно. Она опять поежилась. – Но, честно говоря, мне будет намного спокойнее, если вы останетесь со мной.

Мак заметил, что ее знобит. Всем своим существом он жаждал приблизиться к ней, обнять и отогреть, как отогревают в ладонях замерзающего птенца, но он игнорировал даже свое существо. Как бы там ни было, но она не должна думать, будто он остался здесь из-за ее минутного каприза или минутной милости.