Орлица Кавказа (Книга 1) - Сулейман Рагимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Конечно, спасенный от расправы человек рано или поздно, узнает и оценит, кто был его спаситель на самом деле. Пусть даже и никто не узнает, пусть мнят его выпивохой и бедолагой, который сдуру влип, попался на крючок, а спасенный, дескать, сам и выкрутился. Пусть. "Но я скинул ошейник ищейки. Я не стану глодать кости и объедки с вашего стола, господа, не ищите и не ждите меня. Никто не свернет меня с этого пути, господин главно… отравляющий… С меня хватит! Нате, подавитесь своими подачками! На смерть пойду, а с дороги не сверну. Не купите!"
Дато взвинчен, взбудоражен предчувствием неминуемого яростного противоборства, рокового и светлого часа судьбы своей, он устремляет взор к небу, по которому ползут пасмурные тучи, замирает у крутой скалы и, молитвенно воздев дрожащие руки, шепчет: "Господи милосердный и всемогущий! Прости грехи мои! Прости Дато, отрекшегося от имени своего! Прости меня, святой Иисусе! Дай мне сил встать на путь праведный, дай мне вернуться в лоно веры своей и рода своего!"
Глава пятьдесят девятая
Где же искать этого человека, от которого, наверное, ведет тайная ниточка к другим людям, хорошим, честным, отважным? Где затерялся их след? Нет обнадеживающих примет ни в каких потаенных уголках, нет их в заброшенных башнях старых крепостей и замков, нет их ни в горных пещерах, ни в одиноких лесных сторожках. Не видно их в тифлисских погребках, среди завсегдатаев духанов и ресторанов над Курой…
Шпики из сил выбились, ошалело следуя за ним, что это Сандро вытворяет? То несется, как угорелый, то плетется еле-еле, то часами из духана не вылезает, а выйдет ни в одном глазу — то усядется на крутом берегу Куры и глядит-глядит в воду, не шевельнется. Спятил, что ли, чертов сын?..
Издевается?.. А нам велено: следите, куда пойдет, с кем переговорит, себя не выдавать, сообщников схватить, привести живыми, любой ценой — но живыми.
Наконец Дато, обшарив всю округу, напал на верный след. И направился к берегу Куры.
Лето было в разгаре.
Приречное приволье заполонили люди. Были среди них и служивые, солдаты, казаки, приведшие коней на водопой.
Там и сям взвивались дымки, разносился острый дразнящий запах шашлыка, звенели голоса. Разношерстная публика расположилась по обе стороны реки, на прибрежных песках, на зеленых лужайках, у опушек лесов.
На тихих раздольных плесах и лодках катались веселые компании.
Дато, облазивший уже всю округу, направился в гущу отдыхающих, метая по сторонам цепкие быстрые взгляды. Кто купался, кто загорал на песке, кто, расположившись на траве, вокруг расстеленных скатертей, потягивал в компании вино, передавая рог по кругу.
Шпионы навострили уши: что-то будет…
Дато продолжал путь пологим берегом Куры. Он миновал небольшое сельцо с глинобитными мазанками, иные с крышами, поросшими травой и заброшенными, заросшими подворьями. Трудно было в густой, буйно расползшейся зелени угадать давнюю тропу, дорогу…
На отшибе, ближе к берегу, горбились холмы, заросшие колючками, окруженные кустами красноватого жилистого тамариска. Вверх по течению песчаные плеши редели, там и сям виднелись огнища.
Вниз по течению — пески, тамариск, безлюдье.
Сыщики плелись за Сандро, уже и не очень заботясь о скрытности, то шастая от куста к кусту, то плюхаясь в песок.
Но сколько бы шпионов ни следовало за ним по пятам, дюжина, тридцать, сотня, Дато теперь было нипочем, он уже выбрал свой жребий.
"Орлица Кавказа", в его представлениях, превращалась в удивительную легенду, в манящий мираж, в символ бессмертия. Все уйдет бесследно, все канут в Лету — и длиннохвостые помпадурши, и бекские жены, а крестьянская дочь Хаджар останется жить дастаном в памяти народной, песнями, славящими ее. И эта слава вечно сохранит имя героини!
У Наби-голубым-голубые глаза,Наш Наби для врага-супостата гроза,Кров Наби подпирает собой небеса,Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,Чья Хаджар посмелей, чем смельчак Наби!Над вершинами гор нависает туман,Опасается враг и мучитель: аман!И сродни Кёроглу — наш Наби-гахраман![28]Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,Чья Хаджар посмелей, чем смельчак Наби!Хмурит брови Наби — лиходею грозит,В сердце злого врага беспощадно разит,Бекам, ханам пощады просить — не просить…Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,Чья Хаджар посмелей, чем смельчак Наби!Полуденное солнце стоит в вышине,И Хаджар понеслась на своем скакуне,И молва разнеслась по родной стороне.Пусть же славят тебя, ай Гачаг Наби,Чья подруга смелей, чем смельчак Наби!
Глава шестидесятая
Когда дверь закрылась за сконфуженным статс-секретарем, государь взял со стола портрет "Орлицы Кавказа", долго сверлил его глазами и вновь бросил на прочитанный рапорт главноуправляющего. Увидеть бы эту "татарку" воочию… Поглядеть на эту узницу-недотрогу… Никак, видишь ли, там, в каземате, не могут к ней подъехать, подступиться…
И не чета она ветреным строптивицам, которых можно приблизить ко двору, осыпать милостями и умаслить… Не чета она светским жеманницам, которым можно вскружить голову комплиментами и бриллиантовыми перстнями, растопить их сердце лобзанием ручки.
Царь вспоминал… В народе считали, что так вспоминает он о своих приключениях:
— Вы говорите от чистого сердца, государь?
— Да, совершенно чистосердечно, мадам. Вы — ангел, сошедший с небес!
— С небес?
— Да, да, ангел небесный…
— Вы преувеличиваете, ваше императорское величество.
— Я не кривлю душой, мадам.
— Покорнейше благодарю.
— И я благодарю вас, — царь огляделся, нет ли поблизости нежелательных ушей. — Но, право… ценит ли ваш супруг свое божественное сокровище…
— Увы… Он меня не замечает.
— Почему же?
— Все по сторонам смотрит…
— Вы — звезда нашего бала-маскарада…
— Внушите это моему благоверному…
— Вы, стало быть, недовольны им?
— Да…
— Я готов преданно служить вам. Я готов доказать свою верность…
— А вдруг… — лукаво усмехнулась покорительница императорского сердца, мой муж вызовет вас на дуэль!
— Я приму вызов… — хмелея от восторга, пылко прошептал царь и, взяв нежную руку, хотел было приложиться устами, как тут промелькнула тень: это был шеф третьего отделения. Государь отпустил руку, пряча конфуз и досаду и стараясь сохранить подобающее достоинство.
— Ради вас я готов стреляться с кем угодно.
— О нет, государь!.. Я бы не хотела, чтобы вы рисковали своей бесценной жизнью… столь необходимой вашей империи… К тому же… дуэли нынче вышли из моды…
— Я не очень больно стиснул вашу ручку?
— Чуть-чуть… пустяки…
— Увы, я хотел поцеловать вас…
— Что же вам помешало?"
Ну, и так далее…
После такого общения в кулуарах дворца они, как ни в чем не бывало, устремлялись в зал, в ослепительное сияние бала-маскарада.
Теперь, спустя год, глядя на злополучный рапорт с Кавказа, государь испытал щемящую боль при воспоминании о давнем флирте, который, увы, был прерван: вскоре господина N отозвали вместе с обворожительной супругой, увезшей на точеном пальчике бриллиантовую память о высочайшей благосклонности…
Да, принесла тогда нелегкая этого генерала охранки!..
Глава шестьдесят первая
Государь вернулся к мыслям о портрете "Орлицы Кавказа". Она оставалась для царя загадкой.
Кто же эта женщина, способная постоять за себя, даже в столь безнадежном, обреченном положении, среди мундиров и штыков?..
Да уж, эта непокорная "дикая кошка" не чета покладистой светской ветренице… С ней… должно быть, шутки плохи. Государь не знал об участи Кичик-хана, жившего по ту сторону Аракса, который поплатился головой за посягательство на честь воинственной "татарки"… Будь она покладистей — могла бы давно уговорить Наби прийти с повинной или даже подыскать себе более подходящую "партию".
Но тогда Хаджар не была бы Хаджар.
"Как же быть с этой разбойницей? — размышлял государь. — Как сломить ее волю?"
Затоптать ее в грязь, опозорить на весь мир? Взять ее силой? Это ли не худшая кара для нее и всех ее сородичей? Уничтожить ее — если не физически, то нравственно! Тогда неповадно будет ей петь дифирамбы! То-то будет пощечина!
Развенчать, ославить эту "туземную амазонку"! Тогда ей одно останется умереть! Тогда и Гачаг Наби станет на колени… Всему Кавказу урок впрок пойдет… И магометанским бунтарям, и христианским еретикам…"
Самодержец упивался мстительными грезами, не сводя ненавидящего взора с портрета летящей на коне воительницы. И вдруг ему почудилось, что Хаджар повернула лицо к нему и их взгляды скрестились… От этого наваждения государя передернуло… Он стряхнул головой, откинулся на спинку кресла, пытаясь отогнать навязчивую иллюзию…