Благочестивые вдовы - Нолль Ингрид

– Отчего ж… – сложила губки бантиком Кора.

Катрин пропустила это замечание мимо ушей и продолжила: она так обманулась в Эрике – была ослеплена его сдержанным обаянием, уверенностью, энергией, которую он буквально излучал. А Эрик испытывал только нездоровое влечение к ее усикам, но не любил и не понимал ее как женщину и человека! Пафос Катрин выжал слезы из Пу, но вряд ли та поняла хоть слово.

– И вдруг ты не можешь больше видеть, как он ест, спит, ходит. Тебя тошнит от его грязного белья и его волос, застрявших в твоей расческе, и противна его однообразная тупая болтовня… – поддержала Кора.

Ободренная тем, что среди слушателей нашлась родственная душа, Катрин подошла к кульминации – к тому моменту, когда она решила покинуть супружеский кров. Волна отвращения накатила на Катрин: она уходила вне себя от разочарования, а он лежал, широко открыв рот, запрокинув голову, и хрюкал во сне. И ненависть, охватившая ее, была так сильна, что Катрин пошла на кухню и схватила самый большой нож…

– И что? – осведомилась я просто из вежливости.

– Ничего. Хлопнула дверью. Подумать и сделать – разные вещи. Но вы решились на то, на что я сама не способна! Я этого не забуду!

– Надеюсь, – пробурчала я и подумала о картине Матисса.

Распив бутылочку, мы впали в эйфорию больших сборов. Катрин побежала бриться, Пу выстирала наши бюстгальтеры шампунем и теперь сушила феном. Кора висела на телефоне, в третий раз бронируя авиабилет во Флоренцию, я складывала вещи.

Наконец телефон освободился; собрав волю в кулак, я позвонила в Шварцвальд. К счастью, подошел сам Йонас. Он говорил со мной ласково, даже кротко, и я заподозрила недоброе.

– Приезжай, конечно! В любое время! Кстати, мне нужно кое-что с тобой обсудить…

– Что именно? – насторожилась я.

– Наш сын – чудный мальчик, и ты знаешь, что я никогда не сомневался в тебе как матери. Но я беспокоюсь, нормально ли для его возраста, если… видишь ли…

– Что нормально?

– Герлинда часто делает покупки во Фрайбурге, пару раз она брала Бэлу с собой. Понимаешь, она шьет и часто ездит в один универмаг, где в отделе тканей можно очень дешево купить остатки. Вчера мы нашли у Бэлы в коробке среди игрушек несколько мотков шелка для вышивания.

Некое неопределенное мычание было ему ответом: я пыталась скрыть невольный смех.

– Майя, ты, наверное, лишилась дара речи, – продолжал Йонас, – и сейчас обвинишь меня в том, что у Бэлы дурные привычки… Мы тотчас отвезли его в магазин, вернули, что он стащил, и извинились. Бэла горько плакал.

– Кто мы? – из всего рассказа меня зацепило только это.

– Герлинда тоже ездила.

Мы помолчали. Потом я сказала:

– Йонас, я забираю Бэлу. Я очень скучаю.

Удивительное дело: мы собрались менее чем за два часа. Кора пошла платить по счету, я с ней. Катрин, Пу и кошка ждали в гараже у машины. Лифт поднял «феррари» к дневному свету, и портье погрузил чемоданы и сумки в багажник. Кора раздала всем деньги и нажала на газ.

Первая остановка – автостоянка у Народного университета, два чемодана Катрин и сумка Пу перекочевали в машину фрау Шнайдер. Здесь наши пути расходились.

– Кстати, Катрин, как тебе живется без паспорта? Тут кое-что завалялось в сейфе Гилтера. – Я протянула ей корочки. – Теперь ты сможешь навестить нас в Италии. Не заставляй себя ждать!

Катрин растроганно хлопала мокрыми ресницами.

– Пожалуйста, не пропадайте! – сказала Кора. – Звоните. Майю можно застать в Дармштадте до завтрашнего утра. Мой самолет взлетает через два часа – на этот раз я в него сяду! Наконец-то поем по-человечески! Как приеду – закажу королевский ужин. Немецкую жратву мой организм не приемлет. Чем дольше ее ем, тем хуже себя чувствую. А кофе? Что за кофе здесь подают, ужас просто!

Объятия разомкнуты, слезы утерты. Я отвезла Кору в аэропорт.

– Не делай глупостей! – в один голос пожелали мы друг другу.

Кора сунула в мой кармашек еще одну туго скрученную пачку банкнот и убежала на регистрацию.

Ну вот я и одна. Медленно и чрезвычайно осторожно я вырулила на автобан: Эрик свалился в кювет, не доезжая Дармштадта… Что, если в наказание я попаду колесом в ту же ямку? Но меня стали обгонять даже груженые фуры. Пусть я погибну, но зачем подвергаться перед смертью такому унижению: черепашьим шагом тащиться под пыльной кормой какого-нибудь наемного фургона? Я поддала газу и полетела в Дармштадт.

Ехала я туда не ради собственного удовольствия: мне поручили разогнать тучи в отношениях со скаутами из коммуны и любым способом убедить их наврать полиции, чтобы прикрыть наши задницы.

Пришлось звонить в дверь, ведь ключи я давно вернула. Кто откроет? Если Энди, броситься ему на шею? Но шарканье в прихожей не шло к его шерстяным носочкам. А, Цилли… Я и забыла, что ты существуешь…

Она тоже не пришла в восторг, увидев меня.

– Это ты? – разочарованно протянула Цилли, словно ожидала увидеть за дверью кого-то еще.

– Парни где?

– Никого нет. Знаешь, твои парни – настоящие дети! Лишь тинейджеры могут городить такую чушь: они долго собирались и наконец поехали во Франкфурт, в какую-то сауну. Будто бы здесь нет ни одной! Подождешь их?

Что мне оставалось, как не сидеть и ждать, пить ромашковый чай с Цилли. От такого развлечения на меня навалилась чугунная усталость, и, свернувшись калачиком на софе, я заснула.

Открыв глаза, я опять, как и сегодня утром, встретила ожидающий взгляд: рядом на стуле сидел Феликс и ждал, когда я проснусь. Но ни в его позе, ни в лице не было нетерпеливого напряжения Пу, наоборот – теплая улыбка, нежный взгляд. И мне вдруг показалось, что сейчас раннее-раннее утро.

– Уже вернулся? – потянулась я.

– Больше двух часов у бабушки пылесосить нечего…

В дверь просунулась нечесаная голова Цилли:

– Как сауна? Не угорел?

Феликс улыбнулся и заговорщицки посмотрел на меня:

– Нет. Я вовсе не ездил во Франкфурт. Терпеть не могу парилки!

Я так обрадовалась его словам, что сама себе удивилась.

Все-таки Цилли нас оставила, видя, как неохотно мы отвечаем на ее вопросы, только переглядываемся. Я стала готовить Феликса: может быть, очень даже может быть, что франкфуртской полиции захочется задать несколько вопросов. Чтобы никто не спутал даты, я написала на листочке, когда Катрин, а ниже – Пу, обязательно должны были жить в Дармштадте.

– И ты заставишь меня врать под присягой? – смеялся Феликс.

– Нет, конечно! – Я торжественно прижала ладошку к груди. – Никто не станет вас подводить под присягу.

– Как хоть выглядит эта твоя Пу?

И в самом деле, они ведь никогда ее не видели…

– Постой, у меня есть фотография! – Я достала из сумки те фотографии, что сделала Кора, и протянула ему снимок Пу.

Но Феликс попросил показать ему все. А поскольку в то утро у нас был далеко не самый измученный вид и комната на карточках нисколько не напоминала сельский сарай, в котором мы якобы отсиживались, Феликс надулся и заупрямился.

Мне пришлось пустить в ход все свои чары и аргументы:

– Скорее всего вам вовсе не придется говорить с полицией, я лишь прошу на всякий случай, чтобы вы спасли нас еще раз…

– Ладно, раз ты просишь. Но с Максом и Энди договаривайся сама: я не могу через их головы пообещать, что они будут счастливы обманывать власти ради твоих прекрасных глаз.

Итак, пришлось до поздней ночи ждать возвращения обоих любителей поддать пару. Они смутились, неожиданно увидев меня. Особенно трогательно, но недолго краснел Энди. Они оказались необычайно сговорчивы: конечно, высокая температура размягчает.

– Нет проблем! – прогрохотал Макс, только что каблуками не щелкнув.

А Энди принялся, по обыкновению, ныть:

– Хочешь затянуть нас еще глубже в трясину?