Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова - Венедикт Ерофеев

(«Настала светлая минута», 1885)

А затем отождествлял свое лирическое «я» с тем же Отелло:

В мое труду послушливое телоТолпу твоих героев я вовлек,И обманусь, доверчивый Отелло…

(«Мудрец мучительный Шакеспеар…», 1913)

У Мандельштама есть стихи о «расщеплении» поэта-актера:

Как будто я повис на собственных ресницах,И созревающий и тянущийся весь, —Доколе не сорвусь, разыгрываю в лицахЕдинственное, что мы знаем днесь…

(«10 января 1934», 1934)

Разыгрывание в лицах пьес одним актером в Веничкины времена было весьма популярным. Именно на 1960-е гг. приходится расцвет формы так называемого «театра одного актера», появившегося в СССР еще в 1927 г. Особой популярностью у интеллектуалов пользовался разыгрывавшийся в одиночку актером ленинградского Большого драматического театра и поэтом Владимиром Рецептером шекспировский «Гамлет».

Что касается «адаптирования» трагедии, то следует помнить, что почти за двадцать лет до «Москвы – Петушков» (приблизительно в 1950 г.) в СССР появилась легкомысленная самодеятельная песенка «Отелло» (стихи написаны Владимиром Шрейбергом, Алексеем Охрименко и Сергеем Кристи) на мелодию русской народной песни «Когда б имел златые горы»; начинается она так:

Отелло, мавр венецианский,Один домишко посещал,Шекспир узнал про это делоИ водевильчик накропал.

Этим же авторам принадлежит песенный «пересказ» другой великой трагедии Шекспира – «Гамлет»:

Ходит Гамлет с пистолетом,Хочет когой-то убить.Он недоволен белым светом,Он думает: «Быть иль не быть?» —

и фольклоризированный историко-филологический экзерсис «О графе Толстом, мужике непростом»:

Жил-был великий писательЛев Николаич Толстой,Мяса и рыбы не кушал,Ходил по именью босой.

10.15 C. 20. …я себе нашептал про себя – о, такое нашептал!.. —

Отсылка к Раскольникову Достоевского, признающегося Соне Мармеладовой: «Я всё знаю. Все это я уже передумал и перешептал себе, когда лежал в темноте… Все это я сам с собой переспорил, до последней малейшей черты, и всё знаю, всё!» («Преступление и наказание», ч. 5, гл. 4).

10.16 …я, возлюбивший себя за муки, как самого себя… —

Контаминация перефразированных классических цитат из Шекспира и Нового Завета. Реплика из монолога Отелло о Дездемоне: «Она меня за муки полюбила, / А я ее – за состраданье к ним» («Отелло», акт 1, сц. 3; пер. П. Вейнберга) – накладывается на заповедь Христа: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22: 39; см. также Мф. 19: 19; Мк. 12: 31, 33; Лк. 10: 27; Иак. 2: 8; Рим. 13: 10; Гал. 5: 14).

10.17 C. 20. Схватил себя за горло и душу. —

Наложение на конкретную сцену удушения Дездемоны Отелло у Шекспира одного из ключевых мотивов поэмы – мотива удушения.

10.18 Вон – справа, у окошка – сидят двое. <…> И пожалуйста – никого не стыдятся, наливают и пьют. —

То есть выполняют совет Мандельштама: «Пейте вдоволь, пейте двое, / Одному не надо пить!» («Мне Тифлис горбатый снится», 1920, 1927, 1935).

10.19 Один такой тупой-тупой и в телогрейке. —

То есть и по интеллекту, и по одежде принадлежащий к классу люмпенов. Телогрейка – рабочая верхняя одежда типа стеганой куртки из дешевого и непривлекательного черного, темно-серого или темно-синего материала. О телогрейке пел Высоцкий, у которого в коммунальной квартире

…на зуб зуб не попадал,Не грела телогреечка.Здесь я доподлинно узнал,Почем она, копеечка!

(«Баллада о детстве», 1973–1975)

10.20 …другой такой умный-умный и в коверкотовом пальто. —

То есть интеллигент. Пальто у него пошито из коверкота – дорогой плотной шерстяной или полушерстяной ткани. Об этом типе пальто пел в свое время Юз Алешковский:

Сильны мы были, как не знаю кто,ходил я в габардиновом костюме,А Сталин – в коверкотовом пальто,которое достал напротив в ГУМе.

(«Песня Молотова», 1961–1962)

10.21 …не заламывают рук. —

Заламыванье рук – традиционный актерский жест в классическом театре. У Мандельштама читаем:

«В отличье от всех тогдашних русских актеров, да, пожалуй, и теперешних, Комиссаржевская была внутренне музыкальна, она подымала и опускала голос так, как это требовалось дыханьем словесного строя; ее игра была на три четверти словесной, сопровождаемой самыми необходимыми скупыми движеньями, и те были все наперечет, вроде заламыванья рук над головой» («Шум времени», 1925).

Попутно замечу, что до Мандельштама к этому характерному жесту Комиссаржевской апеллировал Брюсов: «Рыцарь суровый, над телом погибшей и руки ломай и рыдай!» («Памяти В. Ф. Комиссаржевской», 1910). См. также другую цитату о заламывании рук из Мандельштама в 32.33.

Кроме Мандельштама, заламыванье рук встречается и у других поэтов. У Белого: «Вскочила ты, над головой / Свои заламывая руки…» («Год минул встрече роковой…», 1907); у Блока: «Ее заломленные руки / Чуть брезжили в луче дневном…» («Я помню длительные муки…», 1908), «Ну, что же? Устало заломлены слабые руки, / И вечность сама загляделась в погасшие очи…» («Ну, что же? Устало заломлены слабые руки…», 1914); у Гумилева: «Ты внезапно заломила руки…» («Нет тебя тревожней и капризней…», 1910); у Сологуба: «И так же заломивши руки…» («Как ярко возникает день…», 1917); у Цветаевой: «Все круче, все круче / Заламывать руки…» («Все круче, все круче…», 1921), «Руки за голову заломив…» («Удостоверишься – повремени!..», 1922), «Елена – не жди заломленных / Рук!» («Так – только Елена глядит над кровлями…», 1924).

У Достоевского заламыванье рук – постоянный жест Сони Мармеладовой: «Соня проговорила это точно в отчаянии, волнуясь и страдая, и ломая руки <…> Что же, что же делать? – истерически плача и ломая руки, повторяла Соня» («Преступление и наказание», ч. 4, гл. 4); «Как бы себя не помня, она вскочила и, ломая руки, дошла до середины комнаты» (ч. 5, гл. 4).

10.22 «Транс-цен-ден-тально!» —

Трансцендентальность – одно из ключевых понятий в философской системе Канта: согласно его «Критике чистого разума», трансцендентально «всякое познание, занимающееся не столько предметами, сколько видами нашего познания предметов, поскольку это познание должно быть возможным a priori» (Кант И. Сочинения: В 6 т. М., 1963–1966. Т. 3. С. 121). Апеллировал к трансцендентальности, например, Белый:

Жизнь, – шепчет он, остановясьСредь зеленеющих могилок, —Метафизическая связьТрансцендентальных предпосылок.

(«Мой друг», 1908)

Регулярны апелляции к Канту у Саши Черного, причем в «низких» контекстах, включая «тупое» отношение к учению философа:

Он, с важностью педанта,При каждой глупости своейСсылается на Канта.

(«Вешалка дураков», 1909–1910)

Не цитировал лишь Канта,Как на свадьбе дочки Круппа, —Потому что Кант народомПонимался очень тупо.

(«Исторический день», 1910)

10.23 C. 20. Закуска типа «я вас умоляю»!.. —

Вот ученый комментарий к данному восклицанию: «Комплимент хозяйке (хозяину) при угощении, особенно при выпивке. В. Ерофеев. Москва – Петушки» (Комлев Н. Приговорки и фразы-реплики. Вып. 19 // Книжное обозрение. 1997. № 36. 9 сентября).

10.24 …страдаю от мысли, за кого меня приняли – мавра или не мавра? плохо обо мне подумали, хорошо ли? —

То есть приняли Веничку за Отелло или не за Отелло (см. 10.14). А вот сходная ситуация из Нового Завета: «И пошел Иисус с учениками Своими в селения Кесарии Филипповой. Дорогою Он спрашивал учеников Своих: за кого почитают Меня люди? Они отвечали: за Иоанна Крестителя, другие же – за Илию, а иные – за одного из пророков. Он говорит им: а вы за кого почитаете Меня? Петр сказал Ему в ответ: Ты – Христос. И запретил им, чтобы никому не говорили о Нем. И начал учить их, что Сыну Человеческому много должно пострадать, быть отвержену старейшинами, первосвященниками и книжниками, и быть убиту, и в третий день воскреснуть. И говорил о сем открыто» (Мк. 8: 27–32; см. также Мф. 16: 13–16; Лк. 9: 18).

Перманентно рефлектирующий герой Гамсуна беспокоился подобно Веничке: «Под мышкой у меня было зеленое одеяло, и от этого я чувствовал себя неловко: просто немыслимо носить такой сверток на виду у всех. Что подумают люди?» («Голод», гл. 1).

10.25 …эти – пьют горячо и открыто… —

Сочетание наречий «горячо и открыто», возможно, заимствовано у «сатириконцев», из их описания внешности Мартина Лютера, где оно входит в состав никак не поясненной цитаты (текст главы о Лютере «Религиозная путаница в Германии» принадлежит Аверченко): «Как и большинство людей его сорта, Мартин Лютер имел „ввалившиеся горящие глаза, вдохновенный вид и говорил убедительно, смело, открыто и горячо“ <…> В этот период своей жизни <…> он по-прежнему говорил смело, открыто и горячо» («Всеобщая история, обработанная „Сатириконом“»).