Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова - Венедикт Ерофеев

У Достоевского есть как «алкогольно-гастрономическое» перечисление: «Вин во множественном числе и многоразличных сортов не было, мадеры тоже: это было преувеличено, но вино было. Были водка, ром и лиссабонское, всё сквернейшего качества, но всего в достаточном количестве. Из яств, кроме кутьи, было три-четыре блюда (между прочим, и блины)» («Преступление и наказание», ч. 5, гл. 2), так и подведение «финансовых» итогов – отчет Разумихина перед Раскольниковым за деньги, истраченные на приобретение одежды для последнего: «Приступим, сверху начнем. Видишь ли ты эту каскетку? <…> Оцени-ка, Родя, как думаешь, что заплатил? <…> восемь гривен! <…> Предупреждаю – штанами горжусь! – и он расправил перед Раскольниковым серые, из легкой летней шерстяной материи панталоны <…> Ну, цени! Сколько, по-твоему? Два рубля двадцать копеек! <…> приступим теперь к сапогам – каковы? <…> Цена один рубль пятьдесят копеек. Удачно? <…> Ну-с, итак: восемь гривен картуз, два рубля двадцать пять прочее одеяние, итого три рубля пять копеек; рубль пятьдесят сапоги – потому что уж очень хорошие – итого четыре рубля пятьдесят пять копеек, да пять рублей все белье – оптом сторговались, – итого ровно девять рублей пятьдесят пять копеек. Сорок пять копеек сдачи» («Преступление и наказание», ч. 2, гл. 3).

Подробные финансовые и гастрономические «отчеты» характерны и для пунктуального Чернышевского: «Мы дождались обеда. Он состоит из трех блюд. В тот день был рисовый суп, разварная рыба и телятина. После обеда на столе явились чай и кофе. Обед был настолько хорош, что я поела с вкусом и не почла бы большим лишением жить на таком обеде. Например, этот обед, который я тебе описала, обошелся в 5 руб. 50 коп., или 5 руб. 75 коп., с хлебом (но без чаю и кофе). А за столом было 37 человек <…> 5 руб. 75 коп. на 37 человек, это составляет менее 16 коп. на человека, менее 5 руб. в месяц» («Что делать?», гл. 4).

А то вот еще Маяковский с Катаевым закупали снедь в гастрономе на Тверском бульваре: «Диктовал Маяковский, изредка останавливаясь, чтобы посоветоваться со мной [Катаевым]. „Так-с. Ну, чего еще возьмем, Катаич? Напрягайте все свое воображение. Копченой колбасы? Правильно. Заверните, почтеннейший, еще два кило копченой «московской». Затем: шесть бутылок «абрау-дюрсо», кило икры, две коробки шоколадного набора, восемь плиток «золотого ярлыка», два кило осетрового балыка, четыре или даже лучше пять батонов, швейцарского сыра одним большим куском, затем сардинок“» (В. Катаев. «Трава забвенья», 1967).

Как элемент поэтики каталоги – неотъемлемая часть текста Библии (Езд. 2: 1–58; Неем. 12: 1–26 и др.).

7.16 …две бутылки кубанской по два шестьдесят две каждая… две четвертинки российской, по рупь шестьдесят четыре… <…> И еще какое-то красное… розовое крепкое за рупь тридцать семь. —

«Кубанская» – сорт крепкой (40°) горькой советской настойки; «Российская» – сорт советской водки; «Розовое крепкое» – сорт дешевого розового (19°) вина низкого качества.

За достоверность цен на спиртное (на 1969 г.), приводимые Веничкой как здесь, так и далее в поэме, беспокоиться не следует.

Бутылка «Кубанской» – здесь: емкостью 0,5 л. Четвертинка – бутылочка емкостью 0,25 л.

У Аксенова читаем: «Скульптор скрывал от себя, что уже готов быть третьим в этой компании, что уже готов к приятию всех этих гнусных „портвейнов“ и „мадер“ <…> он [водопроводчик Стихин] извлек из бедер своих трех „гусей“, три бутылки 0,75 „Мадера розовая“ производства Раменского ликеро-водочного завода» («Ожог», 1980).

7.17 C. 16. Я ведь еще купил два бутерброда… —

С сыром (7 копеек) или с вареной колбасой (13 копеек).

7.18 …вы, рассеянные по моей земле… —

Словосочетание «рассеянные по земле» – из Библии. В Ветхом Завете: «[Потомки Ноя: ] сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли. <…> И рассеял их Господь по всей земле» (Быт. 11: 4, 8, 9); «При всем том народ не покаялся, и не отступили от грехов своих, доколе не были пленены из земли своей и рассеяны по всей земле» (Сирах. 48: 16); «Предаст тебя Господь на поражение врагам твоим; одним путем выступишь против них, а семью путями побежишь от них; и будешь рассеян по всем царствам земли» (Втор. 28: 25; см. также 28: 64); «[Господь непослушным народам: ] А вас рассею между народами» (Лев. 26: 33); «…низложить племя их в народах и рассеять их по землям» (Пс. 105: 27). Наиболее активно рассеивание по землям происходит в Книге пророка Иезекииля (6: 8, 11: 16, 12: 15, 20: 23, 29: 12, 30: 23, 30: 26).

А вот призыв одного из лирических героев А. Белого: «Довольно: не жди, не надейся – / Рассейся, мой бедный народ!» («Отчаянье», 1908).

7.19 C. 17. О-о-о-о, Веничка! О-о-о, примитив! —

То есть примитивный, недалекий, убого мыслящий индивидуум. У Северянина есть: «Мой мозг прояснили дурманы, / Душа влечется в примитив» («Эпилог», 1912).

7.20 …на Серпе и Молоте… —

См. 8.2.

8. Москва – Серп и Молот

8.1 C. 17. Москва. —

Здесь, естественно, не вся столица, а только Курский вокзал. Как писал Пастернак, «Мой поезд только тронулся / Еще вокзал, Москва» («Образец», 1917).

8.2 Серп и Молот —

железнодорожная платформа в пределах Москвы (восточное направление), находящаяся в непосредственной близости от крупного станкостроительного завода «Серп и молот». Упоминание о заводе встречается у Маяковского:

Как стих,             крепящий болтомразболтанную прозу,завод «Серпа и Молота»,завод «Зари»                   и «Розы».

(«Две Москвы», 1926)

Завод (бывший завод Гужона), в свою очередь, в 1922 г. получил название от символа крестьянско-пролетарского союза – скрещенных серпа и молота; изображался, например, на государственном флаге и гербе СССР, о чем писал Брюсов: «Не случайно новый герб / Зажжен над миром – Серп и Молот!» («Серп и молот», 1921).

«Москва – Серп и Молот» начинают в поэме каталог перегонов между остановками на железнодорожной ветке Москва – Петушки. Каталогизирование остановок производилось еще авторами Ветхого Завета: «Вот станы сынов Израилевых, которые вышли из земли Египетской по ополчениям своим, под начальством Моисея и Аарона. Моисей, по повелению Господню, описал путешествие их по станам их, и вот станы путешествия их <…> И отправились из Елима, и расположились станом в пустыне Син. И отправились из пустыни Син, и расположились в Дофке» (Числ. 33: 1–2, 10–11). Позже сходный прием использовали Стерн («Сентиментальное путешествие»), Радищев («Путешествие из Петербурга в Москву»), Карамзин («Письма русского путешественника»), Гоголь («Мертвые души»), но все они писали не о перегонах, а о самих остановках, что заставляет расценивать Ерофеева как писателя-полемиста. Классики писали о том, что они видят «окрест себя» – из окна вагона (кареты, дилижанса и т. д.), их взгляд направлен изнутри наружу. У Ерофеева же взгляд сконцентрирован на субъективной реальности, концентрирующейся внутри вагона, поэтому жизнь в поэме протекает именно на перегонах, а не на платформах. Как только поезд доходит до конечной станции и перегоны кончаются, течение жизни прекращается.

8.3 C. 17–18. Ну, конечно, все они считают меня дурным человеком. По утрам и с перепою я сам о себе такого же мнения. Но ведь нельзя же доверять мнению человека, который еще не успел похмелиться! <…> Но – пусть. Пусть я дурной человек. —

Обращение к самокритичным героям Достоевского: «Я злой человек. Непривлекательный я человек» («Записки из подполья», ч. 1, гл. 1). Пьяный Мармеладов в трактире признается Раскольникову: «Я пусть свинья <…> Я звериный образ имею <…> Пусть, пусть я подлец <…> такова уже черта моя, а я прирожденный скот!» («Преступление и наказание», ч. 1, гл. 2); и еще – тоже в алкогольном контексте: «Озабоченный и серьезный проснулся Разумихин на другой день в восьмом часу. Много новых и непредвиденных недоумений очутилось вдруг у него в это утро. Он и не воображал прежде, что когда-нибудь так проснется. <…> Самым ужаснейшим воспоминанием его было то, как он оказался вчера „низок и гадок“, не по тому одному, что был пьян, а потому, что ругал перед девушкой <…> ее жениха <…> Да и какое право имел он судить о нем так поспешно и опрометчиво? И кто звал его в судьи! <…> фу, как это все низко! И что за оправдание, что он был пьян? Глупая отговорка, еще более его унижающая! В вине – правда, и правда-то вот вся и высказалась, „то есть вся-то грязь его завистливого, грубого сердца высказалась“!» («Преступление и наказание», ч. 3, гл. 2).

Розанов признавался: «Откуда такое чувство? От чувства вины; и еще от глубокого чистосердечного сознания, что я не был хороший человек. Бог дал мне таланты: но это – другое. Более странный вопрос: был ли я хороший человек – и решается в отрицательную сторону» («Уединенное», 1912).