Блудный сын - Дин Кунц

Ли Лин, ушедший на кухню, вернулся с главным блюдом, которое и поставил по левую руку Виктора. Деликатес находился в глубоком серебряном блюде, накрытом крышкой.

Официанты поклонились и покинули кабинет. Ли Лин, улыбаясь, ждал.

Виктор снял крышку с серебряного блюда. Внутри его выложили капустными листьями, которые предварительно подержали на пару, чтобы они стали мягкими.

Этого редкого деликатеса в меню не было. И далеко не всегда его могли приготовить по первому требованию.

Да и в любом случае Ли Лин готовил его лишь для одного из тысячи посетителей ресторана, которого знал долгие годы, которому доверял, в котором видел истинного гурмана. Посетителя, который досконально знал региональную китайскую кухню и мог заказать такое вот блюдо.

Чиновники, ведающие лицензиями на ресторанную деятельность, не одобрили бы такого блюда даже здесь, в либеральном Новом Орлеане. Нет, нет, о риске для здоровья речь не шла, но даже у самых терпимых людей имеется предел терпимости.

На дне глубокого блюда, выложенного капустными листьями, пищал двойной выводок живых крысят, только-только родившихся, розовых, еще без шерсти, слепых.

Виктор поблагодарил Ли Лина на китайском. Улыбаясь и кланяясь, шеф-повар ретировался, оставив гостя одного.

Возможно, вино улучшило настроение Виктора, возможно, его порадовала собственная утонченность, но он более не мог предаваться унынию. Если хочешь многого добиться в жизни, нужно прежде всего любить себя, и Виктор Гелиос, он же Франкенштейн, любил себя безмерно.

Он принялся за обед.

Глава 50

На втором этаже «Рук милосердия» царит покой. Здесь мужчины и женщины Новой расы, только что покинувшие резервуары сотворения, завершают получение жизненного опыта и образования методом прямой информационной загрузки мозга. Скоро им предстоит уйти в мир и занять свои места в гуще обреченного человечества.

Рэндол Шестой покинет «Милосердие» раньше, чем они, до того, как эта ночь сменится днем. Он в ужасе, но готов к этому.

Компьютерные карты Нового Орлеана и виртуальные туры по городу лишили его спокойствия, но и снабдили необходимыми знаниями. Если он хочет избежать вращающейся дыбы и выжить, дольше ждать нельзя.

Чтобы существовать в опасном мире за этими стенами, ему надо бы вооружиться. Но оружия у него нет, и в комнате он не видит ничего такого, что могло бы сойти за оружие.

Если путешествие окажется более продолжительным, чем он рассчитывает, ему понадобится еда. В комнате еды нет, ее приносят, только когда он подает сигнал, что хочет есть.

Где-то в здании есть просторная кухня. И кладовая. Там он сможет найти столь необходимую ему еду.

Перспектива поиска кухни, выбора нужных продуктов среди множества тех, что хранятся в кладовой, укладывания отобранных в некую емкость пугает его до такой степени, что не хочется и начинать. Если он попытается сам добывать провизию, то никогда не покинет «Милосердие».

Поэтому он уйдет лишь в одежде, которая на нем, захватив с собой сборник кроссвордов и ручку.

У порога между комнатой и коридором его охватывает паралич. Он не может шагнуть вперед.

Знает, что пол, как комнаты, так и коридора, находится на одном уровне, однако чувствует, что упадет с огромной высоты, если попытается ступить в коридор. Тому, что он знает, Рэндол доверяет гораздо меньше, чем тому, что чувствует, и в этом проклятие его состояния.

И пусть Рэндол Шестой напоминает себе, что встреча с Арни О'Коннором, возможно, его судьба, он остается на месте.

Если тело его парализовано, то в рассудке бушует буря. От возбуждения мысли путаются, напоминая осенние листья, поднятые с земли порывом ветра.

Он отдает себе отчет в том, что возбуждение будет нарастать, порыв ветра перейдет в шквал, ураган, и он вообще потеряет способность соображать. Ему отчаянно хочется раскрыть сборник кроссвордов и начать заполнять ручкой пустые клеточки.

Если он уступит этому желанию, то заполнит не один кроссворд, не два, все до последнего. Ночь пройдет. Наступит утро. Он навсегда лишится мужества, без которого ему не уйти из «Рук милосердия».

Порог. Коридор. Одним шагом он может переступить через первый и очутиться во втором. Он делал это прежде, но теперь шаг этот равносилен тысячемильному путешествию.

Разница, разумеется, в том, что раньше он не собирался идти дальше этого коридора. На этот раз его цель — мир за стенами «Милосердия».

Порог, коридор.

Внезапно порог и коридор возникают перед его мысленным взором в виде двух слов, написанных черными буквами в двух рядах, вертикальном и горизонтальном, белых клеток. Это уже две записи в кроссворде, пересекающиеся на букве р.

Увидев два пересекающихся таким образом слова, он осознает, что и в реальности порог и коридор точно так же пересекаются в одной плоскости. И переступить один, чтобы попасть в другой, ничуть не сложнее, чем заполнение этих двух строчек буквами.

Он выходит из комнаты.

Глава 51

Геометрические фигуры на выполненном в стиле «арт-деко» фасаде кинотеатра «Люкс» казались более объемными в свете уличных фонарей.

Рекламное табло не освещалось, и Карсон подумала, что кинотеатр закрыт, а может, и вообще заброшен, пока, заглянув через одну из дверей, не увидела мягкий свет над буфетным прилавком: кто-то там работал.

Когда Карсон толкнула дверь, последняя открылась. Она вошла в фойе.

Большие стеклянные вазы со сладостями подсвечивались, чтобы покупатели лучше видели их содержимое. На стене за прилавком висели часы в цветах «кока-колы», белом и алом, словно напоминая о более спокойном времени.

Работал за прилавком тот самый гигант, которого она встретила в квартире Оллвайна. Она узнала его по мощной фигуре, до того, как он повернулся и посмотрел на нее.

Она бросила пропуск на стеклянный прилавок.

— Кто ты?

— Я вам уже говорил.

— Я не разобрала имени.

Он чистил машину для приготовления попкорна. Теперь вновь занялся ею.

— Меня зовут Дукалион.

— Это имя или фамилия?

— Имя и фамилия.

— Ты здесь работаешь?

— Я владелец этого кинотеатра.

— Ты напал на сотрудника полиции.

— Правда? Вам причинили боль? — Он улыбнулся, не саркастически, а с удивительной теплотой, учитывая его лицо. — Или пострадала только ваша самооценка?

Его уверенность в себе произвела на нее впечатление. И причину этого не следовало искать в его габаритах; громилой он точно не был. Исходившее от него спокойствие больше ассоциировалось с монахами в их просторных рясах.