Под тенью феникса - Андрей Годар

Входить в здание закусочной не хотелось. Так, совершенно по-детски, было страшно. Но рано или поздно сделать это было нужно – хотя бы потому, что желудок уже скручивало от голода. Потянул время, походил вокруг да около, чуть позаглядывал внутрь, привставая на цыпочках. Не увидел ничего, кроме низкого потолка с лампами и труб вентиляции. Тогда я открыл дверь, вошёл внутрь и, что называется, обмер. Постепенно так обмер, секунды за три, пока до сознания доходило окружающее.

Внутри были люди. Немало, около десятка, может. Трое сидело за столиками, остальные лежали в проходах. Они были в обычных, нормально выглядящих одеждах, с обычными же волосами, и, если бы один из них не лежал на полу прямо в двух метрах от входа, лицом в мою сторону, я бы далеко не сразу увидел, что…

Их кожа была грязно-серого цвета, сухой и сплошь покрытой широкими трещинами. Тело, которое лежало прямо возле входа и будто смотрело на меня, скалило зубы в самой жуткой на свете улыбке

– да и не улыбка это была, а просто щёки до предела разъехались в стороны, а губы вверх и вниз, и оставался только огромный оскал с одним металлическим зубом посередине. Брови уехали чёрти куда вверх, до самых волос, собрав всю кожу лба в мелкую гармошку, а глаза… Ох, глаза были вытаращены, как будто изнутри черепа их пальцем выталкивали. Правый глаз ещё и закатился кверху, а левый вовсе лопнул посередине, была только дырка вроде как на гнилом яблоке. И это было, наверное, к лучшему: не знаю, что было бы с моим сердцем, если бы вдруг этот тип смотрел прямо на меня. Его ноги были согнуты в коленях и поджаты назад, а руки выставлены вперёд и скрючены так, что казалось, правой он прижимал к груди какой-то невидимый предмет, а левой, с чуть отогнутым указательным пальцем, тянулся ко рту, как будто говоря:«Посмотрите на лицо!

Кажется, с ним что-то не в порядке!».

Пальцы были скрючены, все мышцы, где их обычно видно под кожей, проступали, будто тело было набито изнутри округлыми булыжниками. Всё, что только могло напрячься в человеческом теле, было напряжено и перенапряжено, и зафиксировано так навеки. Мемориал невероятной боли, испытать подобную которой другим способом вовсе невозможно.

Так я в первый раз увидел человека, поджаренного этим излучением с орбиты. Я даже не то чтобы отпрыгнул назад – меня как невидимым локомотивом снесло, зацепился пятками за порог и вылетел наружу. Но в полёте успел мельком разглядеть и остальных людей: каждый из них был скрючен и вывернут на свой манер. Кто-то вытянул руки прямо перед собой, открыл рот и выпростал язык; кто-то поджал колени к груди и обхватил плечо и голову руками, так что стал похож на гигантское яйцо; кого-то растопырило так, будто каждая часть его тела пыталась убежать прочь, все в разные стороны. А за столиком возле окна, кажется, я заметил совсем небольшой комок, в красном платьице и с русыми кудрями.

Невозможно даже отдалённо представить муки, в которых умирали эти люди. Ия, честное слово, до сих пор не представляю, что происходило в головах существ, которые придумали такой способ уничтожения. Насколько нужно ненавидеть жизнь как таковую, и наслаждаться чужим страданием!

Ведь в городах были не только мужчины, женщины, дети и старики. Были животные, птицы, рыбы, насекомые…Чёрт побери, даже бактерии! Миллиарды миллиардов живых существ умирали, превратившись в тугие клубки боли! Ох, не могу просто так спокойно об этом думать, в голове не укладывается.

И вот я лежу на асфальте, зажмурив глаза так, что больно стало, и боюсь пошевелиться. Мне кажется, что все эти люди сейчас только и думают о том, что вот он я живой и совсем рядом, в то время как они – мёртвые. И они не просто раскрывают рты и скалятся, а зовут меня к себе. И руки тянут вперёд, чтобы забрать меня туда, где они теперь будут находиться вечно, в царство ужаса и боли. Ещё чуть-чуть и раздастся шёрох: это они подползают ко мне. Но вот я жду минуту, вторую, а ничего не шуршит. Я приоткрываю глаз и ожидаю увидеть, как эти несчастные обступили меня со всех сторон, испепеляют полным укоризны взглядом, но ничего такого не наблюдаю – только серое небо и полосатый навес. Приподнимаю голову и вижу внутри помещения те же тела, только из-за ракурса не видно лиц. Есть время, не паникуя, привыкнуть к этому зрелищу, а также к тому, что никто из лежащих не собирается шевелиться, а тем более ползать или хватать меня. Я встал, поднял пистолет, и медленно пошёл вдоль здания, в сторону чёрного хода. Держать пистолет вскинутым, конечно, не получалось – так и таскал его дальше, держа за ствол.

Чёрный ход находился возле помойки. Я дёрнул за ручку и дверь поддалась, пропуская меня сразу на кухню. Конечно, первым делом я заметил лежащего на полу худого мужика в замызганном фартуке, надетом просто поверх майки и штанов. А дальше… дальше была видна плита, на которой стояли сковороды с чёрными огарками, и за ней, в углу, находился огромный холодильник.

То есть вот, в трёх метрах от меня была целая куча еды, но чтобы добраться до неё, нужно было преодолеть растянувшееся посреди помещения окаменевшее и потрескавшееся тело, которое, к тому же, ещё и лежало лицом вниз. Естественно, мое воображение тут же нарисовало десять тысяч сценариев того, как мёртвая голова сейчас поднимется, и я увижу самую страшную на свете гримасу, а потом он схватит валяющийся рядом нож, и… и так далее.

Я опять замер на месте, понимая, что войти необходимо, но никакой смелости на это не хватало.

Долго стоял, пялился на это тело и представлял себе всякие ужасы. Потом понял, что сюжеты закончились и я повторяюсь. Мне это наскучило, а голод усилился. Устал бояться. И я просто так вошёл внутрь, перешагнул тело и открыл холодильник.

Солнце уже клонилось к закату, и этим зрелищем я любовался, сидя на ступеньке у чёрного хода и уплетая за обе щеки бутерброды с арахисовой пастой. Раньше никогда не удавалось наесться его досыта, мама считала, что это вредная пища. Теперь у меня была целая огромная банка этой пасты и куча запаянных в полиэтилен булочек, так что можно было питаться такими бутербродами хоть целые сутки напролёт. Помимо этого, в моём распоряжении теперь имелось около трёх десятков полуфабрикатных котлет, несколько больших пакетов крекеров, сухие концентраты кофе и молока, а также полтора десятка больших банок с консервированными овощами. Были ещё яйца и много фруктов и овощей, но они слегка потемнели и местами потрескались. Я даже не думал о том, чтобы попробовать что-то из преображённых продуктов на вкус.

Из питья нашлось несколько пакетов молока, две большие упаковки колы (наученный горьким опытом, в её сторону я даже не посмотрел), очень много пачек апельсинового сока и наполовину полная двадцатилитровая бутыль очищенной воды. Ну и, конечно, была целая гора сладостей, которые я начал подъедать сразу же, как нашёл. И даже находившиеся рядом тела не портили мне аппетит – просто старался не смотреть в их сторону, и было нормально.