Маршальский жезл - Карпов Васильевич

– Не только тебя, старик, мучают такие думы. Я вот тоже не так давно, даже здесь, в армии, «халу-балу» пел. Помнишь, с Кузнецовым поцапался?

– Помню.

Соболевский помолчал и задумчиво, не мне, а обобщая свои мысли, сказал:

– Да. Завезли нас далеко. А издали, говорят, больше видишь. - Поглядел на меня и добавил: - Не готов я, Витя, говорить с тобой за жизнь в том масштабе, который ты предлагаешь. Сам еще многое не распутал.

– Я ничего не предлагал, просто так, - попытался я замести следы.

– Ладно, не выкручивайся, - пощадил меня Вадим; он все понял, его не проведешь. - Обещаю, когда сам разберусь, расскажу тебе обязательно, а ты накатаешь новый роман под старым названием «Человек меняет кожу».

С начала второго года службы Кузнецова назначили пулеметчиком вместо уволенного Куцана. Надо было искать его или в комнате для чистки оружия, или в тени под деревом, где он изучает и драит свой пулемет.

Нашел его возле стеллажа.

– Степан, послушай. Для меня это очень важно! Только теперь понял!

Кузнецов посмотрел на меня - что я имею в виду?

– Помнишь разговор, когда ты вступал в партию?

– А, вот в чем дело…

– Да. Я на тебя тогда обиделся, но ты был прав. Теперь я особенно хорошо это понимаю. Действительно, я не был готов к такому шагу в жизни. А сейчас вот просто не могу его не сделать.

Степан улыбнулся серьезной, взрослой улыбкой:

– Рад за тебя, Витек. Я был уверен, ты обязательно придешь. Иди к Шешене, расскажи ему. Я, к сожалению, только кандидат и не могу дать тебе рекомендацию, проси у Шешени.

Старший лейтенант совсем не удивился моему сообщению. Он обрадовался, как и Степан:

– Молодец. Поздравляю. Рекомендацию я тебе, конечно, дам. Вторую попроси у капитана Узлова.

– Не откажет? Уж очень строгий он.

– Не бойся. Он тебя любит.

– Узлов?! - поразился я. - По-моему, этот человек на такие сантименты не способен.

– Чудак ты! Он в тебе души не чает. Гордится, что у него в роте такой толковый парень служит. Иди к нему, он сейчас в канцелярии. Потом возвращайся ко мне, поговорим о третьей рекомендации. По-моему, комсомольцы тебе не откажут.

Капитан Узлов сидел за столом, небрежно перебирал бумаги: не любил он писанину. На меня глянул строго. «Не может быть, чтобы он ко мне хорошо относился», - мелькнуло в голове. Однако Узлов, услыхав мою просьбу, вдруг потеплел, и в его суровых глазах вспыхнули ласковые огоньки.

– Садись! - коротко бросил он, кивнув на стул. - Рекомендацию я дам. Знаю тебя как человека серьезного. И почему ты решил вступать именно сейчас, тоже догадываюсь. Тревога за Отечество - это хорошее, благородное чувство. Но раз ты до этого додумался, то и подальше загляни. Отслужишь срочную, а потом?

– Другие придут, - тихо ответил я.

– Другие - это верно. А я говорю о тебе. Армии нужны грамотные люди. Ты о военном училище не думал?

– Нет, - пролепетал я.

– Подумай. Из тебя хороший офицер может получиться. И из друга твоего Кузнецова тоже хороший командир вышел бы. Подумайте оба. Тем более - друзья. В армии и дружба навек.

Узлов вынул из стола чистый лист бумаги и размашисто написал вверху: «Рекомендация».

Я думал, капитан напишет ее когда-нибудь потом, может быть, после нового разговора, но Узлов не терпел промедлений. Рекомендация была составлена при мне.

Вручая ее, он поднялся, подал мне руку и посмотрел прямо в глаза:

– Надеюсь, товарищ Агеев, вы будете помнить, что за вас поручился командир.

– Горжусь этим, товарищ капитан, - искренне сказал я.

Капитан все еще не отпускал мою руку, и на жестком лице его, у рта, собрались морщинки. Долго собирались они и никак не могли сложиться в мягкую улыбку. Но в глазах светилась ясная доброта, которой я никогда ни до этого, ни после в глазах командира роты не видел.

Замполит Шешеня выслушал мой рассказ, взял у меня рекомендацию капитана и положил в свой железный ящик:

– Здесь будет целей. Я напишу тоже. Теперь давай думать о подготовке.

– Степан обещал…

– Это хорошо. Он все знает. Оформим его работу с тобой как персональное поручение.

И вот Степан каждый вечер сидит со мной в ленинской комнате: то рассказывает, то спрашивает меня об Уставе, Программе партии.

К нам иногда подходит Игорь Климов и с любопытством спрашивает:

– О чем вы шушукаетесь, как заговорщики?

А Степан шутливо отвечает ему:

– Иди, Игорек, поиграй, ты еще маленький, не дорос до наших разговоров.

Климов понимает, что мы заняты серьезным делом, оставляет нас в покое. И я действительно вижу: он еще не дорос. Его не волнует то, что волнует нас. Он еще не созрел. Но мне кажется, через год, когда нас с Кузнецовым уже не будет в роте, он сам станет готовиться к вступлению в партию и обязательно вспомнит этот разговор, и меня, и Степана, и как мы уединялись с ним. Может быть, даже скажет кому-нибудь такие же слова…

Готовлюсь я и самостоятельно. Читая работы Ленина, вспомнил, как я недавно искал в его биографии факты личной храбрости и отваги. Теперь опять думал об этом, когда встретил такие вот эпизоды из жизни Владимира Ильича. Оказывается, на него не раз покушались. В январе 1918 года, после выступления в Михайловском манеже перед первым отрядом Красной Армии, Ленин возвращался домой. Вдруг по автомобилю открыли огонь. Несколько пуль пробило автомобиль насквозь. Платтен, сидевший рядом с Лениным, был ранен. А в 1919 году, когда Владимир Ильич ехал навестить в больницу Надежду Константиновну, на автомобиль напали бандиты. Они захватили автомобиль, ограбили его пассажиров. Как только бандиты умчались, Ленин громко расхохотался, глядя на своего спутника Чебанова: ему удалось спасти от грабителей бидончик молока, которое Ленин вез жене.

Особенно сильное впечатление на меня произвел рассказ самой Крупской о Владимире Ильиче. Никто не знал Ленина лучше ее. Поэтому в словах Надежды Константиновны живой, подлинный Ленин, именно такой простой и близкий, каким я его люблю. Я переписал в тетрадь рассказ Надежды Константиновны. Не раз перечитал его. Называется этот рассказ ответами Крупской на анкету Института мозга. Да какие это ответы! Это не официальный документ, а задушевный рассказ о любимом человеке.

Когда я читаю слова Надежды Константиновны, мне кажется, что она рассказывает мне одному. Сидим вечером у лампы с абажуром, стулья из гнутого дерева накрыты белыми полотняными чехлами, как на картине. Сидим мы в этой комнате вдвоем; золотистый свет лампы падает на скатерть; круглое доброе лицо Надежды Константиновны в тени. Тихим голосом она говорит…

«Слабым не был, но не был и особенно сильным. Физической работой не занимался. Вот разве на субботнике. Еще помню - починил изгородь, когда были в ссылке. На прогулках не очень быстро утомлялся. Был подвижный. Ходить предпочитал. Дома постоянно ходил по комнате, быстро из угла в угол…

Ходил быстро. При ходьбе не покачивался и руками особенно не размахивал.

Неуклюжим не был, скорей ловкий.

Беспорядочности и суетливости в движениях не было.

На ногах был очень тверд.

…Когда я приехала к нему в ссылку, мы часто ходили в лес по грибы. Глаза у него были хорошие, и когда он (быстро) научился искать и находить грибы, то искал с азартом. Был азартный грибник. Любил охоту с ружьем. Страшно любил ходить по лесу вообще…»

Я вижу Ленина. Он идет по лесу, улыбается: ему приятен свежий воздух после прокуренных залов заседаний и кабинетов. Несколько минут покоя - и опять невероятное напряжение, которое будет длиться годами.

Как скромны и просты личные желания этого великого человека: погулять, подышать, но даже этого судьба отпустила ему мало. Надежда Константиновна говорит: «…любил ходить по лесу», «любил охоту…». Любил! Но сколько раз осуществлялись эти желания? В ссылке да когда болел, уже незадолго до смерти.

«…Излюбленные жесты и привычные движения - движения правой рукой во время речи вперед и вправо…

Манерности, вычурности, странностей, театральности, рисовки в движениях не было…

Улыбался очень часто. Улыбка хорошая, ехидной и «вежливой» она не была».

Улыбка Ленина… Она всегда в его глазах. Он очень любил людей, поэтому и был так улыбчив и добр. Но известно нам и суровое лицо Владимира Ильича, и жесткая, непреклонная решимость во взоре. Так глядел он на врагов. Улыбка была только для своих, для тех, кто отдавал себя революции. Представляя улыбку Ленина, я слышу и его голос.

«Говорил быстро… Голос выразительный, не монотонный… - рассказывает Надежда Константиновна. - Речь простая была, не вычурная и не театральная… типично русская речь. Она была эмоционально насыщена, но не театральна, не надуманна; естественно эмоциональна… Плавная и свободная. Слова и фразы подбирал свободно, не испытывая затруднений…

Очень бодрый, настойчивый и выдержанный человек был. Оптимист.

В тюрьме был - сама выдержка и бодрость…